Это было в Праге - Георгий Брянцев

— Не исключено, — согласился Лукаш. — Что за человек его жена?

— Со многих точек зрения очень интересная женщина, — сказал Антонин. — Прежде всего — коммунистка. По национальности черногорка, дочь православного священника. Девичья фамилия — Цветович. По окончании гимназии на родине, вышла замуж за состоятельного предпринимателя, вернее, ее отдали за него. Муж оказался мотом, кутилой и через год после свадьбы попался на какой-то нечестной сделке, был осужден и умер в заключении. София Цветович осталась без всяких средств к существованию. У нее был хороший голос, и она устроилась в частной хоровой капелле. С этой капеллой попала в Брюссель, на международную выставку. Капелла успеха за границей не имела, и директор ликвидировал ее. Цветович оказалась в отчаянном положении — в чужой стране, без денег, без крова. И здесь на нее натолкнулся офицер югославской разведки Любич. Она согласилась выполнять его поручения и сделалась разведчицей. С началом войны вернулась на родину. С первых же дней народно-освободительной борьбы София Цветович приняла в ней активное участие, вступила в компартию и вышла замуж за Пшибека — в то время командира взвода одного из партизанских отрядов. Вместе с мужем выехала из Югославии в Чехословакию. Сейчас работает синоптиком на пассажирском аэродроме.

Я попросил Софию выяснить, с кем он встречался и был близок, кто к нему был особенно расположен. Возможно, проверка этих лиц наведет на какой-нибудь след. Придется допросить кое-кого из них.

— Это разумно, — одобрил Лукаш. — Вызови Милаша Нерича.

Антонину показалось, что он ослышался.

— Нерича?

— Да. Нерича.

— К себе?

— Разумеется.

Антонин вспыхнул.

— Я вполне понимаю тебя, — проговорил Лукаш. — Но ты человек долга. Ты работаешь по охране народа и его завоеваний. Долг прежде всего. Насколько я понял, в городскую клинику Пшибека отвозил Нерич. Так? Его видела там медицинская сестра. Да и ему нет оснований скрывать это. Возможно, он прольет свет на эту темную историю. Ведь он врач. — Считая вопрос исчерпанным, Лукаш спросил: — Когда у тебя свидание с Гоуской?

— Жду его звонка.

— Ты к нему в штатском платье ходишь?

— Да.

К себе Антонин возвратился в негодовании. Как решился Лукаш отдать такое приказание — вызвать и допросить Нерича? Что значат его слова: «Я вполне понимаю тебя»? Быть может, он хочет сблизить их?.. Неужели Лукашу не ясно, что уже одно имя Нерича вызывает в Антонине бешенство?

«Нет, к черту! На это я не пойду! — решил Антонин. В сердцах он бросил папку на стол. — Пусть Ярослав сам нянчится с этим… с этим…»

Глава пятнадцатая

Ночью на шоссе между Прагой и Мельником две встречные машины перемигнулись огнями фар и остановились одна возле другой. Генеральный секретарь национально-социалистической партии вышел из своего автомобиля и пересел в другой, со знаком «СД».

Хлопнула дверца, и машина двинулась.

— Познакомьтесь, — сказал Берн, приветствуя Крайну.

Спутник Борна подал генеральному секретарю руку и назвал себя:

— Рудольф Гоуска.

— Владимир Крайна.

Примерно через полчаса машины встретились снова. Крайна пересел в свою машину и поехал домой.

Машина Борна, которую вел Прэн, направилась в сторону Мельника.

— Рассказывайте — что у вас? — спросил Борн Гоуску.

— Я уже информировал господина Сойера.

— Не имеет значения. Мне тоже интересно.

— Пожалуйста. Ну, что сказать? Прежде всего, я очень рад, что нашел друзей по убеждениям, готовых выполнять наши поручения. Кое-что уже удалось проделать.

Гоуска разъяснил, что надо понимать под этим «кое-что». В Кладно удалось загнать на шахты состав с мачтовым строительным лесом, вместо леса специального, крепежного, который теперь направляется в дунайские порты, где в нем нет никакой надобности. Наряды на горючие и смазочные материалы для машинно-тракторных станций пересмотрены. Большая партия бензина и керосина попала в частновладельческие руки. Удалось договориться с Плоцеком, директором «Стандарт электрик Доме и К°». Большинство принятых на себя заказов он, безусловно, сорвет. Много мануфактуры, обуви, жиров, сахара тоже передано в руки частников, под тем предлогом, что сроки оплаты истекли, а на текущих счетах торговых точек нет ни копейки, они сидят на просрочке. Под видом накопления резервов заморожена большая партия бобовых, кофе, мыла, табачных изделий, на которые ощущается особенно острый спрос. На пивном заводе в Пльзене приведены в негодность несколько сот тонн доброкачественного зерна, предназначенного для снабжения населения… Гоуска еще долго перечислял свои успехи.

— А деньги у вас есть? — спросил Борн.

— Очень немного.

— Возьмите у Сойера. На обеспечение мероприятий по вашей линии ассигновано два миллиона. Надеюсь, пока достаточно?

— Я думаю. Я не очень разбрасываюсь.

— А вы не стесняйтесь. Цель оправдывает средства. Кстати, продумайте, какими каналами пустить в оборот кругленькую сумму крон нашего изготовления.

— Хорошо, я продумаю.

— Нужно добиться, — продолжал Бори, — чтобы этими кронами несколько раз выдали заработную плату на крупных предприятиях. Вы понимаете, какой будет эффект?

Гоуска рассмеялся.

— Понимаю.

— Позже все можно будет свалить на министерство финансов, — подсказал Борн.

Гоуска заверил, что займется этим вплотную.

— И еще один вопрос к вам, — сказал Борн. — Вы подготовили удобное место для встреч?

— Моя загородная вилла к вашим услугам, — предложил Гоуска. — Она в полном порядке. Семья — в городе, а на вилле только управляющий и сторож. Эти люди умеют ничего не видеть и молчать.

— Отлично, — одобрил Борн.

За это время машина успела совершить путь до Мельника, вернуться обратно и теперь катила по улицам Праги.

Высаживая Гоуску, Борн предупредил его:

— С генеральным секретарем особенно не церемоньтесь и не миндальничайте. Напирайте на него моим именем. Пора ему оставить болтовню и заняться делом.

Домой Гоуска вернулся в приподнятом настроении. В доме все уже спали и стояла полная тишина. Гоуска, не зажигая света, достал из буфета бутылку коньяку и, зажав ее под мышкой, проследовал в кабинет. Он выпил одну, потом другую, потом третью рюмку. Приятное опьянение слегка затуманило его мозг. На сердце стало легко и весело. Он налил четвертую рюмку, закурил сигару и, вспомнив о Крайне, рассмеялся. Если бы Крайна узнал, что виновником его ареста гестаповцами в сорок третьем году был не кто иной, как Гоуска! Вот было бы смеха! Как бы он к этому отнесся? А может быть, этот арест пошел Крайне только на пользу? Чего только в жизни не случается! Хотя бы с ним, Гоуской. Не попадись он в свое время в лапы штурмбаннфюрера Зейдлица, ему бы сейчас как собственных ушей не видеть Праги, а тем более особняка и виллы. Как ни смешно, но это так. Сотрудничество с гестапо проложило дорожку к Борну, а не будь в прошлом этого сотрудничества, то Борн, пожалуй, и не взглянул бы на него. А если бы Борн не взглянул на него, то пришлось бы навеки забыть о Праге.

Гоуска опрокинул рюмку и развалился в глубоком кресле. Прага! Он так глубоко пустил здесь корни, что и не мыслит своего существования вне ее. Что он без Праги? Ничто. В Праге все: друзья, имущество, связи, деловые возможности, его прошлое, настоящее и будущее, перспективы обогащения. Тут он сумеет найти приложение своим способностям. Тут еще не перевелись люди, понимающие его с полуслова, готовые поддержать, подать руку помощи в беде. Слов нет, Чехословакия уже не та, чем была, и «Колбен-Данек» не принесет больше прибыли Гоуске. Ну и к черту «Колбен-Данек», когда под рукой тысячи других способов наживать капитал!

Борн беседовал с Сойером.

— Много проектов — и мало эффекта. Вся эта болтовня навязла у меня в зубах. — Борн перекидывал листы доклада, представленного Сойером. — Отсутствие оперативности, крайняя узость мысли. И зачем вы включили сюда это письмо? Только послушайте: «Мы на вас рассчитываем, как на бывшего члена нашей партии. Готовятся великие дела, поэтому не изменяйте, молчите. Доктор Фейерабенд, к которому мы послали делегацию, нам скажет больше. Мы вас будем информировать. Подготовительный комитет земледельческо-демократической партии Чехословакии». Что за ерунда? Кто составлял это письмо?

— Бывшие аграрники, — услужливо ответил Сойер.

— Зачем?

— Они же пытаются возродить свою партию.

Брезгливая гримаса исказила лицо Борна.

— Да разве таким путем они привлекут на свою сторону крестьян? Вы только вчитайтесь в эти глупые фразы: «Мы на вас рассчитываем», «не изменяйте, молчите». Что поймет из этой тарабарщины земледелец? Разве дурацкими заклинаниями можно его вырвать из-под влияния коммунистов? Такие письма рассылают евангелисты, когда хотят навербовать побольше верующих в свой молитвенный дом. Уж если они хотят выпускать листовки, то пусть выпускают настоящие листовки. И поведение Дртины мне не нравится. — Борн резким жестом отодвинул от себя доклад. — Он действительно уподобил себя святому Павлу и забыл, что является министром юстиции. Увлекся всякими мелкими судебными процессами, занят мышиной возней, а главное упускает; забыл, что сейчас надо бить не в вслепую, а выбирать самые больные места. И не давать противнику передохнуть. Почему он смотрит сквозь пальцы на то, что коммунисты завели на всех предприятиях рабочую милицию? Разве ему неизвестно, что Национальное собрание не давало на это согласия? Почему он, как министр юстиции, не распустил рабочую милицию своей властью? Неужели ему не ясно до сих пор, что эти молодчики в беретах в случае нужды пойдут не за ним, а за коммунистами?