Черный Баламут. Трилогия - Олди Генри Лайон

Когда Дрона проснулся, у него было отчетливое впечатление, что где-то и когда-то он уже встречался с женщиной-видением.

Наяву.

Шутки Искуса?!

Брахман-из-Ларца не знал ответа на этот вопрос.

Обычно безотказная память на сей раз молчала.

Приписка в конце листа-текст читался с трудом, словно писавший был пьян, и свистопляска знаков обрывалась в бездну обугленной кромки…

Я, Мародер из Мародеров…

Мара, Князь-Морок! Иногда я с ужасом думаю, что ты простишь меня и вновь позволишь вернуться в свою свиту!

Как же я буду тогда жить без чудовищных снов этого человека, которого зову человеком лишь по привычке?!

Я, Мародер из Мародеров, иллюзия во плоти…

Заметки Мародера, начало Безначалья, конец периода Цицира

Демон Вор поднатужился, глотнул, диск светила скрылся за частоколом гнилых клыков, и мрак сошел в на Начало Безначалья.

Огромная масса живых существ копошилась во тьме. Топот, лязг, трубный рев, звонкие команды рож ков и бряцанье колокольцев… Десятки костров вспыхнули одновременно в самых разных местах, но их было мало, безнадежно мало, и чернильная мгла даже не попятилась - так, усмехнулась втихомолку и обступила наглые огни со всех сторон.

Клич сотен боевых раковин пронизал Начало Без-началья. Внутри муравьиного шевеления что-то задвигалось упрямо и целенаправленно, сверкая крохотными искорками. Равнина заблестела мельчайшим бисером, блестки текли, переливались, на миг скапливаясь в мерцающие облака и вновь разлетаясь под порывами ветра…

Первыми стали видны колесницы. По десять масляных светильников, хитро сработанных кузнецами-умельцами, зажглись на всех повозках: по паре размещалось на спинах лошадей, каждой из упряжки-четверни, и еще пара - на древках знамени и зонта, вынесенная на полторы ладони вбок, дабы огонь не коснулся дерева и ткани.

А пехотинцы с пылающими головнями все бегали из конца в конец, поджигая факелы в руках лучников, щитоносцев, копейщиков…

Слоны выступили из мрака звездными горами. По семь светильников было укреплено на одной "живой крепости", и отблески играли поверх кольчужных попон, металлических наконечников бивней - сполохи перекинулись на доспехи воинов, украшения и ожерелья, оружие, колесничные гонги…

Все это зрелище чрезвычайно напоминало зарницы в вечернем небе на исходе жаркой поры года.

Пехота смешалась с отрядами слонов и конницы, а человек на вершине ближайшего холма по-прежнему стоял с закрытыми глазами, даже не удосужась взглянуть на достойное богов зрелище.

К чему?

Дроне не нужны были глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать.

В его распоряжении имелись тысячи глаз и ушей. Оба войска, что выстроились друг против друга для ночного боя, все эти сонмы людей и животных Брахман-из-Ларца ощущал единым существом.

Собой.

Стоило ли удивляться тому, что лицо любого человека там, внизу, будь он великоколесничным воином, пешим Чакра-Ракшей[96] или погонщиком боевого слона выглядело одинаково. Высокие скулы, бесстрастные омуты черных очей, узкие губы поджаты то ли брезгливо, то ли задумчиво… и бегут, разлетаются лучики первых морщин от уголков глаз к вискам.

Поджарые, низкорослые, люди на равнине были Дроной.

Его это не удивляло.

Его это не удивило даже тогда, когда Дрона увидел встающих мертвецов в первый раз - шесть… нет, уже семь лет тому назад.

Сегодня годовщина.

В тот день, снова попав в Начало Безначалья и уходя обратно, Дрона обернулся от дальних холмов. Сам плохо понимая, что толкнуло его на этот поступок. Смотреть назад было не в его правилах. И, как оказалось, зря. Побоище, которое он привык считать раз и навсегда недвижным, ворочалось перед ним. Мертвецы вставали, строясь в боевые порядки, грузно поднимались слоны и ошалелые лошади, сломанные колесницы выглядели как новенькие, и шелк знамен реял над простором.

Брахман-из-Ларца остановился и вгляделся. Те, кого он раньше видел чубатыми исполинами или жилистыми аскетами, стали иными. Дроне можно ыло не оглядываться и не всматриваться в войска до рези под веками, чтобы понять это. Тысячи тысяч Дрон, миллионы сыновей Жаворонка, отряды Брахманов-из-Ларца приветствовали нового господина, готовясь выполнить его волю. Он был ими всеми, и все они были им. Ряды копейщиков - я. Возницы и лучники - я. Рядовые и воеводы - я.

…Я.

Он шевельнул рукой, и две сотни слонов выстроились на левом крыле, приветственно трубя. Он моргнул, движение ресниц откликнулось в передовых пращниках, и бойцы дружно выбежали на три броска жезла, нащупывая сумки с ядрами. Дрона пошел к самому себе, отраженному тысячекратно, и конница развернулась, готовая ринуться сокрушительной лавой, а лучники на колесницах наложили на тетиву стрелы с серповидными остриями.

Так было в первый раз.

Так было после.

Погружаясь в созерцание и душой являясь в Начало Безначалья, Дрона теперь знал, что его ждет здесь. Стоя на холме с закрытыми глазами, он строил и перестраивал, предвидел фланговые прорывы и клин сан-шаптаков-смертников по центру, пробовал "Журавля-Самца" и "Тележное Колесо", ставя слонов против конницы, колесничих против пехотинцев, лучников против щитоносцев…

Только до сражения не доходило: биться сам с собой Дрона не умел.

Если бы кто-нибудь сказал сыну Жаворонка, что во Втором Мире найдется не более дюжины полководцев, способных потягаться с ним в искусстве построения войска в боевые порядки, сын Жаворонка лишь безразлично пожал бы плечами.

Его это не интересовало.

Сегодня его, например, гораздо больше интересовал способ подготовки к ведению боя во мраке. О нем он узнал от старого тысячника в Бенаресе, пропойцы бахвала, который тем не менее в свое время остановил полки Тысячерукого.

Завтра…

Завтра он надеялся узнать другое.

Лоона открыл глаза и посмотрел через всю равнину кишащую огнями, на дальние холмы. Разумеется,.тут опасно было доверять слабому человеческому зрению но сердце уверенно подсказывало: наблюдатель здесь.

Тот самый огненноглазыи погонщик, жилистый аскет с длинной косой, чей труп Дрона обнаружил первым, еще когда выпал сюда брахмачарином Шальвапурской обители.

Погонщик являлся почти всегда и стоял на холме на противоположном конце равнины. Просто стоял и смотрел. Дважды Дрона пытался подойти к гостю (хозяину? призраку?), но тот мгновенно исчезал. Попытка застать погонщика врасплох провалилась трижды, прежде чем Дрона оставил надежду подстеречь аскета. Теперь же Брахман-из-Ларца почти перестал обращать на наблюдателя внимание: мало ли, может, бог явился развлечь себя ребяческой забавой смертных?

Пусть его смотрит…

* * *

Удар был нанесен внезапно. На миг у Дроны перехватило дыхание: ему показалось, что невидимый топор отсек у него половину тела. Кровь ударила в голову, дыхание прервалось, и тут же все вернулось на прежнее место.

Словно и не было ничего.

За одним исключением: Брахман-из-Ларца вдруг почувствовал себя вдвое меньшим, чем был минутой Ранее.

Ровно вдвое.

Войско, расположенное на южном краю равнины, зашевелилось. Дрогнули ряды всадников, задрали хоботы к небесам раздраженные слоны, а колесницы издали звон и грохот, перестраиваясь для сокрушительного удара. Дрона плохо умел удивляться, поэтому лишь отметил про себя: сам он к движению южных отрядов не имел никакого отношения. Все происходило без его вмешательства, и лишь когда количество факелов и светильников удвоилось, Дрона сумел разглядеть, увидеть тысячами глаз северян, оставшихся в его распоряжении…

Наблюдатель перестал быть наблюдателем.

Все южане, вышедшие из-под контроля, были жилистыми и огненноглазыми, волосы их заплетались в косы, и сотни военачальников одинаковым жестом терзали распушенные кончики своих кос.