Воспоминания - Альберт Шпеер

По возвращении 3 апреля я, кроме того, немедленно запретил подрыв шлюзов, плотин, запруд и мостов через каналы 13 «». На поступавшие все чаще срочные телеграммы с запросами о специальных приказах, касающихся уничтожения промышленных объектов, я неизменно отвечал распоряжением ограничиться парализацией их деятельности 14«».

Во всяком случае, принимая такие решения, я мог рассчитывать на поддержку. Мой политический представитель д-р Хупфауэр заключил союз с госсекретарями важнейших министерств для осуществления саботажа политики Гитлера. В его круг входил, кроме того, представитель Бормана Клопфер. Мы выбили у Бормана почву из-под ног, его приказы в известном смысле уходили в пустоту. На этом последнем этапе существования Третьего рейха он, возможно, управлял Гитлером, но вне бункера царили иные законы. Даже шеф службы безопасности СС Олендорф, находясь в плену, уверял меня, что ему регулярно докладывали о моих шагах, но он никогда не давал этим бумагам хода.

И действительно, в апреле 1945 г. мне казалось, что я, сотрудничая с госсекретарями, мог сделать в своей области больше, чем Гитлер, Геббельс и Борман вместе взятые. Среди военных у меня сложились хорошие отношения с новым начальником Генерального штаба Кребсом, потому что он был из штаба Моделя; но и Йодль, Буле и Праун, под началом которого находились войска связи, проявляли все большее понимание сложившегося положения.

Я сознавал, что если бы Гитлеру стали известны мои действия, на этот раз он уж обязательно сделал бы выводы. Я должен был исходить из того, что на этот раз он принял бы меры. В эти месяцы нечестной игры я следовал простому принципу: я держался как можно ближе к Гитлеру. Любое отдаление давало повод для подозрений, в то же время наоборот, только находясь в непосредственной близости, можно было вовремя понять, что находишься под подозрением и устранить его. Я не собирался совершать самоубийственные поступки, в ста километрах от Берлина находился простой охотничий домик, который в случае опасности послужил бы мне временным прибежищем, кроме того, Роланд был готов укрыть меня в одной из многочисленных охотничьих хижин князей Фюрстенбергов.

На оперативных совещаниях в начале апреля Гитлер все еще вел речь об оперативных контрударах, об ударах в открытый фланг западного противника, взявшего Кассель и совершавшего большие дневные переходы по направлению к Айзенаху. Гитлер продолжал посылать свои дивизии то к одному населенному пункту, то к другому; это была кошмарная и чудовищная игра в войну, потому что когда я, например, в день своего возвращения из поездки на фронт увидел на карте маневры наших войск, я мог только констатировать, что в тех местах, где я только что побывал, их не было видно, а если я кого-то и видел, то лишь солдат без тяжелого оружия, вооруженных одними автоматами.

Я теперь ежедневно проводил оперативное совещание, к которому мой офицер связи в Генштабе доставлял самую свежую информацию. Это, между прочим, противоречило приказу Гитлера, запрещавшего давать информацию о военном положении невоенным службам. С большой точностью Позер каждый день сообщал, какой район будет занят противником в ближайшие 24 часа. Эти полные здравого смысла сообщения не имели ничего общего с туманными докладами на оперативном совещании, звучавшими в бункере Рейхсканцелярии. Там не говорили об эвакуации и отступлениях. Мне тогда казалось, что Генштаб, возглавляемый Кребсом, окончательно отказался от мысли давать Гитлеру объективную информацию и вместо этого как бы играл в войну. Когда вопреки оценке ситуации накануне вечером уже на следующее утро сдавались города и местности, Гитлер оставался совершенно спокойным. Теперь уже он не кричал на своих сотрудников, как всего несколько недель тому назад. Он выглядел усталым и отчаявшимся.

В один из первыхдней апреля Гитлер вызвал к себе главнокомандующего западными войсками Кессельринга. Случайно я присутствовал при этом странном разговоре. Кессельринг пытался объяснить Гитлеру безвыходность ситуации. Но уже после нескольких фраз Гитлер захватил инициативу и стал поучать его, как бы он сам, нанеся силами нескольких сотен танков удар во фланг, уничтожил бы нацеленный на Айхенах американский клин, вызвал бы колоссальную панику и таким образом изгнал бы из Германии западного противника. Гитлер пускался в долгие рассуждения о пресловутой неспособности американских солдат переносить поражения, хотя уже наступление в Арденнах должно было бы убедить его в обратном. Тогда я сердился на фельдмаршала Кессельринга, когда он после недолгого сопротивления согласился с этими фантазиями и отнесся к планам Гитлера с притворной серьезностью. Но все равно не имело смысла волноваться по поводу сражений, которые уже не могли состояться.

На одном из последовавших за этим совещаний Гитлер вновь вернулся к своей идее флангового удара. Как можно суше я вставил: «Если все будет разрушено, для меня не будет никакого толку в возвращении этих областей. Я ничего не смогу там производить». Гитлер промолчал. «Так быстро я не смогу восстановить мосты». Гитлер, явно находясь в эйфории, ответил: «Успокойтесь, господин Шпеер, столько мостов, как я приказал, не разрушили». Также находясь в хорошем настроении, почти шутя, я ответил, что несколько курьезно радоваться невыполнению приказа. Неожиданно для меня Гитлер согласился ознакомиться с подготовленной мною директивой.

Когда я показал проект Кейтелю, он на какое-то время вышел из себя: «Почему опять изменения?! У нас же есть директива о разрушениях. Не взрывая мосты, нельзя вести войну». Наконец он согласился с моим проектом с небольшими поправками, и Гитлер поставил свою подпись по тем, что сооружения транспорта и связи следует только «отключать», а мосты сохранять в целости до последней возможности. Я еще раз заставил Гитлера, за три недели до его кончины, подтвердить: «При проведении всех мероприятий по разрушению и эвакуации необходимо учитывать,… что после возвращения потерянных областей последние должны быть пригодны для возобновления немецкого производства». 15«». Он, однако, вычеркнул синим карандашом придаточное предложение, в котором говорилось о том, что разрушения следует оттягивать, даже если существует опасность, что «при быстром продвижении противника… неразрушенный мост окажется в руках противника».

Начальник службы связи генерал Праун в тот же день отменил свое распоряжение от 27 марта 1945 г. и все приказы о произведении разрушений и даже дал негласное указание сохранить на складах запасы, поскольку после войны они могли понадобиться для восстановления связи. Отданный Гитлером приказ об уничтожении средств связи все равно не имел смысла, считал он, поскольку противник имел собственный кабель и радиостанции. Мне неизвестно, отменил ли начальник транспорта свою директиву о создании транспортной пустыни. Во всяком случае, Кейтель отказался положить новую директиву Гитлера в основу конкретных инструкций. 

Кейтель был прав, когда упрекнул меня в том, что новый приказ Гитлера от 7 апреля внес путаницу. Только за 19 дней между 18 марта и 7 апреля 1945 г. по этому вопросу было отдано 12 противоречащих друг другу приказов. Но хаос приказов помог уменьшить хаос в жизни.