Куявия - Юрий Никитин

От двери Якун сказал мрачно:

– Намного больше. Я уже пожил, повидал жизнь. Иггельд, ты же не дурак, хоть и молодой, уже понимаешь.

– Не понимаю, – вскрикнул Иггельд. – Пусть кто-то другой…

– Другого нет, – возразил Апоница. – А появится, это ж междоусобная резня, этих других много. И все начнут доказывать свои права. А ты – один! И твои права никто не оспаривает. Давай, Иггельд!.. Ты начал хорошо. Давай! За Черныша!

Иггельд вздрогнул, судорога прошла по его измученному лицу. Все затихли, Апоница выпустил край кольчуги. Иггельд, шатаясь, вернулся к столу, ноги подломились, он рухнул на широкую дубовую лавку, та прогнулась и жалобно скрипнула.

Апоница поспешно поставил перед ним кувшин, кто-то сунул чашу. Иггельд жадно налил, отхлебнул, поморщился.

– Что это?

– Плакун-трава, – пояснил Апоница. – У врагов надо учиться всему, чему стоит учиться. Нет, сейчас не до вина. Голова должна быть ясной. Теперь – ясной! Ты сказал все правильно. Ты решил все верно!.. Жаль только, что ты просыпаешься, когда становится невмоготу, а все остальное время ты ни рыба ни мясо. На тебе хоть воду вози. Ты слишком добр и уступчив, Иггельд!.. Но когда тебя разозлить, решаешь быстро и правильно. Сейчас решил быстро и правильно! Видел, как ликовал народ?

Он с огромным трудом заставил себя пройти мимо комнатки, в которой держал пленницу. Лицо ошпарило, словно кипятком, кожа горела огнем, щипало, чувствовал, что останутся ожоги, и пусть останутся, пусть испятнают лицо, как испятнал свою совесть, свою душу, свое сердце.

На третьем этаже, в своей комнате со злостью сорвал перевязь с мечом и отшвырнул в угол, с отвращением содрал картинно блестящий панцирь, чересчур напоказный, наглый, малоудобный в бою, но идеальный для пускания пыли в глаза, для красования на белом коне перед народом.

Содрал даже сапоги с дурацкими позолоченными шпорами, зачем они человеку драконов, рухнул на стол и почти вслепую пошарил по столешнице в поисках кувшина с вином. На столе пусто, за спиной раздались нарочито шаркающие шаги.

Он выждал, но никто не появился, в раздражении обернулся. Посреди комнаты смиренно стояла Пребрана. Руки сложила на животе, в глазах жалость и скорбь, но Иггельд поморщился, сразу же с ревностью вспомнил, как Пребрана и Артанка беседуют мирно и без крика, как Ефросинья и Артанка сидят голова к голове и шепчутся, показывая друг другу рукоделье, как Артанка что-то объясняет этой Пребране, а та лишь морщит лоб, стараясь понять…

– Прости, ваша милость, – сказала Пребрана, – но лишь простой люд может отдыхать, а те, на чьих плечах наши заботы, не знают отдыха…

– Что тебе? – спросил он почти враждебно.

Пребрана сказала участливо:

– Ты страдаешь, ваша милость. Но ты по-хорошему страдаешь.

– Что хорошего в страдании? – ответил он с тоскливой злостью.

– Много.

– Перестань…

– Не других винишь, – сказала она, – а себя. Это очищает душу. Скажу тебе, в чем призналась Блестка в последний день…

Он спросил вяло:

– Какая Блестка?

– Сестра Придона, – пояснила она. – Которую ты захватил и держал… в доме.

– В цепях, – добавил он горько, правильно оценив ее заминку. Тут только понял, что именно она сказала, вздрогнул, посмотрел расширившимися глазами. – Сестра Придона?.. Ее настоящее имя Блестка?

Она кивнула, продолжила так же монотонно:

– Да, ты держал в плену сестру самого Придона. Но сейчас, может быть, артане уйдут. Блестка уже у них. Не страдай так… может быть, все к лучшему.

В комнату вошел Апоница, быстро взглянул на Пребрану, она отошла. Возможно, хотела что-то добавить, но не стала при Апонице, тот сказал Иггельду негромко:

– К тебе князь Кадом.

Иггельд насторожился.

– Чего он хочет?

– Не сказал, – ответил Апоница. Глаза непроницаемы, но губы расплывались в усмешке. – Но просил принять, причем говорил очень даже вежливо.

– Просил? Не требовал?

– Просил, – подтвердил Апоница. Добавил с усмешкой: – И даже меня не грозил повесить.

– А тебя за что?

– Ну, князь всегда найдет, за что.

Иггельд сказал мрачно:

– Зови. Нехорошо князя заставлять ждать.

Апоница поклонился, сказал хитренько елейным голоском:

– Еще бы! То князь, а то мы…

Он взглянул на Пребрану, та поклонилась, быстро вышла, Апоница исчез за нею следом. Внизу хлопнули двери, простучали тяжелые подошвы по ступенькам. Добронег зашел первым, поклонился как никогда низко, сказал с предельной почтительностью, только что на колени не встал:

– Благородный Иггельд, князь Кадом…

Он отступил, но не ушел, а встал у двери, опустив руку на рукоять меча. Князь, тучный осанистый мужчина уже преклонных лет, с лицом надменным и заносчивым, что появляется у каждого властелина на удаленных землях, где сам закон, судья и палач, подошел на диво тихо, с некоторой робостью.

Иггельд хотел вскочить, но вспомнил Апоницу, его наставления, стиснул челюсти и заставил себя сидеть, так как эта жирная сволочь не поймет, что есть простая вежливость и почтение к старшим, обязательно усмотрит трусливую услужливость слуги, сразу же начнет вести себя по-барски, а тогда, скорее всего, прольется кровь, что-то слишком быстро он приходит в бешенство… Блестка, что ты со мной делаешь… либо придется обламывать этого князя долго и с ненужной жестокостью.

Князь остановился, маленькие заплывшие глазки осторожно прощупывали его взглядом. Иггельд, чтобы не оробеть, заставил себя отчетливо вспомнить всех вооруженных долинчан, что по одному его слову ворвутся хоть сюда, хоть в любой дом, вспомнил несокрушимых драконов в его власти, это как-то отразилось на его лице, князь вздрогнул, поклонился снова.

– Благородный Иггельд… Я знаю, что вы заняты большими делами, и не задержу вас…

– Ну, – сказал Иггельд нетерпеливо, – короче.

– Я князь Кадом, – сказал князь торопливо, – властелин земель Междугорья… А это значит, что в мои владения входят и… гм… эти горы…

Иггельд насторожился, подобрался и посмотрел на князя, как коршун на цыпленка. Князь побледнел под его взглядом, заговорил еще торопливее, сбиваясь и проглатывая слова:

– Я хочу сказать, что… что в моей власти и эта Долина… а это значит, я вправе жаловать своих людей… да, жаловать как землями, домами, так и вотчинами… С этого дня моим повелением благородный Иггельд становится благородным беричем Иггельдом… с правом володения этой Долиной!

Он договорил, бледность начала медленно уступать привычной багровости. Он даже перевел дух, понимает, сволочь, подумал Иггельд мрачно, что я его мог, не дослушав, как еще одного претендента на власть, на эту Долину, тоже на кол…