Психопомп - Александр Иосифович Нежный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
8.
Теплым августовским полднем к воротам кладбища съехались десятка два машин; один за другим подъехали три автобуса; полчаса спустя прибыл катафалк, в котором возле наглухо завинченного гроба в черном платке и черном платье сидела Наталья Васильевна, а рядом с водителем – похоронный агент, Марк Питовранов. Ворота открыли. Сияя на солнце черным лакированным кузовом, тронулся и пополз катафалк. Весь прибывший на похороны народ с венками и цветами пешим ходом двинулся за ним. Борис Натанович вполголоса говорил начальнику департамента безопасности Бекбулатову не нравится что-то мне все это, а, Рашид? Бекбулатов задумчиво кивал и отвечал, что и его многое здесь удивляет. Почему, например, на этом кладбище, а не на Троекуровском? – спросил он и глянул на Милыптейна зоркими азиатскими глазами. Тот пожал плечами. А я знаю? Я ей звонил, его тетке, давайте, говорю, мы все организуем. Она отказалась. Все есть, и кладбище есть, и могила. Какой-то агент похоронный, он все устроил. Что за агент, продолжил свои сомнения Бекбулатов. Откуда взялся? И почему прощания не было? Надо было на Тимошенко все делать. А то не похороны, а цирк какой-то, честное слово. А главное – что за болезнь у него была? Так быстро – три-четыре дня, и в ящик. Желтая лихорадка, сказал Милыптейн. Приятель из Африки приехал, он с ним повидался, и привет. Смертельная штука. И заразная. И потому, подхватил Бекбулатов, гроб закрыли. А ты этого приятеля знаешь? Откуда, пожал плечами Борис Натанович. Чепуха какая-то, Бекбулатов сказал. Что-то здесь не то. Но я разберусь. Не только Милыптейн и Бекбулатов обратили внимание на странности в похоронах Карандина. Царственного вида дама средних лет, директор центральной, неподалеку от Калужской площади, «Лавочки», говорила моложавому чернявому мужчине, директору «Лавочки», что на Юго-Западе, не кажется ли тебе, Эдуард, что от хозяина нашего хотят избавиться как можно скорее? Я бывала на многих похоронах, есть с чем сравнить. Не мучайтесь понапрасну, Татьяна Петровна, отвечал Эдуард. Сейчас похороним. Кто-то что-то скажет. Священника пригласили, он «вечную память» пропоет. А потом поминки. Где, не знаешь? Знаю. В гостинице Покровского монастыря. В монастыре? – удивилась она. Впрочем, это в духе времени. При чем здесь дух, усмехнулся Эдуард. Там ресторан, и, говорят, приличный. И рядом мощи Матрены, к ним всегда очередь. Раньше, заметила Татьяна Петровна, очередь была в мавзолей, а теперь – к мощам. Так и в мавзолее мощи, отозвался Эдуард. Только другого сорта. Два господина в дорогих костюмах разговаривали с третьим, в пиджачке, надетом на черную футболку, и вытертых джинсах. Интересно, рассуждал один, поглядывая на собеседника в джинсах, какой теперь будет расклад. Растащат его бизнес, я думаю. Тут и к гадалке не ходи, сказал другой. Затрещит его империя. Все не совсем так, снизив голос, произнес третий, одергивая свой неказистый пиджачок. Вчера мне сказали, он в последнее время переводил активы за рубеж, а кое-что продал, причем ниже низшего предела. Странно, не правда ли? Он словно бы собрался уехать… Вот и уехал, промолвил первый господин, усмехнулся, но тут же придал своему лицу строгое выражение. Какая-то в этом загадка, задумчиво промолвил господин в джинсах. Но какая?!
Мы не ошибемся, если скажем, что похороны эти породили немало вопросов, слухов и домыслов, один поразительней другого. Толковали, что желтой лихорадкой Карандина заразили намеренно – как в свое время, намазав трубку телефона какой-то гадостью, отправили на тот свет известнейшего предпринимателя Кивелиди; шептали, что это, скорее всего, дело рук чекистов, которым Карандин будто бы отказался отдавать часть своего бизнеса; да при чем здесь чекисты, опровергали другие, как будто они у нас самые главные злодеи; а кто же, если не они, не уступали те, кто видел в Лубянке главный источник всяческой тьмы; говорили также, что неспроста хоронят на этом, самом рядовом кладбище, хотя покойнику по чину было бы даже Новодевичье; а почему? а потому что не надо было перечить правительству: его просили не влезать в торги по Карачаевскому НПЗ, а он влез и отхватил его себе; н-да, ручонки у покойника были загребущие; но все-таки мне покоя не дает этот гроб закрытый, высказался весьма пожилой господин, который шел вслед за катафалком, прихрамывая и опираясь на трость с потемневшим серебряным набалдашником; я бы с превеликим интересом заглянул внутрь; это был директор одного банка, человек пестрой судьбы, видавший и Крым, и Рим, бывавший на кремлевских приемах, три года хлебавший тюремную баланду и на вопрос – за что? – отвечавший, враги хотели погубить, но правда восторжествовала; короче говоря, подобно проводам высокого напряжения, траурная процессия тихо гудела разнообразными мнениями и предположениями. Наконец свернули направо, и почти сразу же катафалк остановился подле свежевырытой могилы. Только что вынутый и не успевший еще высохнуть тяжелый суглинок лежал по ее краям. Дно выстлано было еловым лапником. Два могильщика, воткнув заступы в землю, стояли невдалеке, один молодой, светловолосый, с широкой грудью и мощными плечами, второй постарше, высокий, худой, с яркими глазами на загоревшем лице. Гроб поставили на тележку возле могилы. Марк отступил в сторону и встал возле сосны. Его не покидала мысль, что вот-вот кто-нибудь выступит вперед,
