Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С палой листвою.
П. Верлен
Он был несчастен, но никогда не лгал.
А. Франс
Минутами – я жалкий челн. Беззвездный,
Весь в облаках встречая небосклон,
Один, без мачт сквозь бурю мчится он
С молитвою и ожидая бездны.
Штрихи к автопортрету:
У этого Прóклятого судьба самая неласковая – это тихое слово лучше всего говорит о бедствиях его существования, вызванных непорочностью характера и мягкостью (неизлечимой?) сердца.
Черный сон мои дни
Затопил по края:
Спи, желанье, усни.
Спи, надежда моя!
Не очнуться душе!
Все окутала мгла,
Я не помню уже
Ни добра и ни зла.
Колыбелью плыву
Я под сводами сна.
И одно наяву —
Тишина, тишина…
Или это:
О душа, что тоскуешь,
И какой в этом толк?
И чего ты взыскуешь?
Вот он, высший твой долг,
Так чего ты взыскуешь?
Взгляд бессмысленно-туп,
Перекошена в муке
Щель искусанных губ…
Что ж ломаешь ты руки,
Ты, безвольный, как труп?
Или нет упованья?
Не обещан исход?
И бесцельны скитанья,
И неверен оплот —
Долгий опыт страданья?
Отгони этот сон,
Плач глухой и натужный, —
Солнцем день озарен,
Ждать нельзя и не нужно:
В небе алый трезвон.
Или это:
И в сердце растрава,
И дождик с утра,
Откуда бы, право,
Такая хандра?
О дождик желанный,
Твой шорох – предлог
Душе бесталанной
Всплакнуть под шумок.
Откуда ж кручина
И сердца вдовство?
Хандра без причины
И ни от чего.
Хандра ниоткуда,
Но та и хандра,
Когда не от худа
И не от добра.
Или это:
Он столько мерз и голодал,
Что от несчастий под конец
Со старым каторжником стал
Душою схож былой гордец.
Или у Пушкина:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он…
Кстати, именно Пушкин считал, что гонимые гении – украшение человеческой культуры.
Трудно найти более обидные слова, чем сказанные в адрес Верлена нашими, – я имею в виду пасквилянство предвосхитившего нацизм Нордау и авторов наших энциклопедий.
Вот перед вами непредвзятый портрет знаменитейшего из вождей символизма. Лицо очевидного дегенерата, асимметрия черепа, черты монголоидного типа. Далее: патологическая страсть к бродяжничеству, дипсомания, половая распущенность, болезненные фантазии, слабость воли, неспособной обуздать инстинкты. И как следствие того – глубокая душевная тоска, рождающая проникновенные ламентации. В затуманенном мозгу этого слабоумного старика в минуты мистического экстаза возникают виденья – ему являются святые и сам Господь (М. Нордау).
Тон задал «отец соцреализма». В статье «Поль Верлен и декаденты» «буревестник революции» всю свою разрушительную страсть направил на раскрытие отрицательной сущности «этой болезненно-извращенной литературной школы».
Из энциклопедии
Верлен, Поль – поэт, декадент и основатель болезненно-извращенной литературной школы. Упадническая поэзия В. отражает глубокий кризис буржуазной идеологии. Если в первых сборниках стихов В. еще не теряет связь с реальным миром, то в дальнейшем его поэзия проникается все большим субъективизмом, воспроизводя настроения одиночества, умирания и гибели. Выдвинутое В. в «Поэтическом искусстве» требование музыкальности («Музыка, музыка прежде всего») приводит к тому, что слово утрачивает самостоятельное значение, образы становятся неясными и туманными. В последних сборниках стихов В. преобладают мистические и эротические мотивы… В. поэтизировал пассивность, субъективизм, уход в круг неясных скорбных переживаний.
В размытой синеве, неярко и нещадно
Сияет солнца свет, похожи на костры
Кусты осенних роз в тугих объятьях ветра,
И воздух чист и свеж, как поцелуй сестры.
Покинув свой престол в нетронутом эфире,
Природа, в доброте и прелести своей,
Склонилась над людьми, мятежнейшими в мире,
Изменчивейшими из всех ее детей.
Чтобы каймой плаща – куском самой вселенной —
Пот отереть со лбов, угрюмых, как свинец,
Чтобы вдохнуть покой души своей нетленной
В разброд и суету забывчивых сердец.
Сегодня наконец мы на земле как дома.
От зол и от обид освобождает нас
Все, что открылось нам в просторах окоема.
Уймемся. Помолчим. Настал раздумья час.
«Над прошлогоднею травой…»
Над прошлогоднею травой
Гуляет ветер вихревой,
И снег на солнце и ветру,
Звеня, смерзается в кору.
Но крепнет дух лесов и льдов,
Поет простор на сто ладов,
И в дымных селах день за днем
Всё веселей горят огнем
Колокола и флюгера.
Пора, душа моя, пора!
О, как чудесно одному
Брести в редеющем дыму!
В дорогу! Что глядеть назад!
Остыл очаг – остался чад.
Весна сурова, но сладка
И вся – как весть издалека,
Что миновали холода
И Бог терпенья и труда
Нас не забыл. Так помолись —
И в путь. Надежды заждались!
«Она прелестна в свете нежном…»
Она прелестна в свете нежном
Весны шестнадцатой своей
Чистосердечьем безмятежным
Еще невинных детских дней.
Пушкин – да! Верлен – нет!
Потом ложусь я спать, и, наподобье Бога,
Сплю, и во сне опять поэзией живу,
И создаю во сне не то, что наяву, —
Слагаю мудрые, глубокие творенья,
Где нет фальшивых нот, где дышит
вдохновенье,
Стихи, сулящие открыть мне славы храм,
Стихи, что не могу я вспомнить по утрам.
Стихи, за которые оклевещут
Всю эту ночь – до гроба не забуду —
Я
