Башня континуума - Александра Седых

— Куды, куды! Сколько можно талдычить одно и то же! На съезд ПНПД!

Кит смолчал, но его надменное лицо явственно отобразило чувства, какие их милость питал к Партии Новых Демократических Преобразований. Жалкое сборище недоумков, проходимцев и мямлей во главе с королем недоносков Милбэнком. Простонародное, нищее отребье. Да еще полвека назад, в славные времена торжества абсолютной деспотии, этих дешевых клоунов к настоящей серьезной политике на пушечный выстрел не подпустили бы.

— Ах, Гордон, — проговорил Кит чопорно, промокая рот льняной салфеткой, — что же ты не вступил в приличную партию. Консервативную?

Гордон, кривясь, прожевал ломтик дыни — все, что сегодня предложил ему на завтрак Просветленный.

— Я бы вступил, отчего не вступить, но туда не берут парней вроде меня, только богатых напыщенных снобов, вроде тебя.

Кит взял ложку и с размаху огрел неловкого лакея, вздумавшего капнуть красным винным соусом на белоснежную скатерть.

— Я не сноб. Просто не выношу всякий сброд. Не принимай на свой счет, ничего личного.

— Да. Ничего личного. Просто бизнес. Было приятно поболтать, но мне пора.

Кит проводил его долгим подозрительным взглядом. Физиономия Гордона чем-то не понравилось ему. У Гордона всегда делалось такое странное лицо, когда он затевал какую-то из своих великих политических авантюр. До сих пор ему все сходило с рук, но ведь когда-то любое везение заканчивается. Томимый мрачным предчувствием, Кит вздохнул и, заметив, что Макс немного хандрит, сгреб племянника в охапку и усадил на колено.

— Головастик, в чем дело.

— Ни в чем…

— Правда? Животик не болит? А ушки?

— Нет. Папа…

— Знаю, ты скучаешь по отцу, но ему надо работать, зарабатывать вам с мамой на пропитание. Когда подрастешь, тебе тоже придется ходить на работу. Ты уже думал о том, кем станешь, когда вырастешь?

Дьявол. Кто тянул его за язык? Мордашка Макса тотчас просветлела, и он радостно поведал сиятельному дядюшке, что хочет стать лесорубом и жить в глухой чаще, в укромной хижине, общаясь с медведями-гризли, лесными феями, злыми ведьмами и прочими дружелюбными Божьими созданиями. Киту оставалось лишь дивиться неистощимому буйству детской фантазии.

— Головастик, не хочу разрушать твои мечты, но твоей жене и ребятишкам едва ли понравится жить с тобой в глухом, темном лесу и питаться убитой тобой на ужин олениной.

Макс посмеялся над глупеньким дядей. Жена и детишки? Кому захочется заниматься подобной ерундой.

— Девочки противные, — сказал малыш убежденно, — больно щиплются и пахнут странно.

— Да, так ты говоришь сейчас, но посмотрим, как ты запоешь лет через десять. А, судя по тому, как ты заглядываешься на горничных, это произойдет гораздо раньше.

— Чего произойдет? — спросил Макс с неясной тревогой.

При здравом размышлении Кит решил не портить племяннику сюрприз полового созревания. По счастью, Максу едва исполнилось пять, и его можно было отвлечь от любого серьезного разговора, просто пощекотав сытый животик, набитый оладьями и ветчиной. При взгляде на его славную смеющуюся мордашку не верилось, что Макс когда-то вырастет и превратится в такого же здоровенного, злющего, угрюмого, странного мужика, как его папаша. Пока этого не случилось, Кит решил восполнить кое-какие пробелы в воспитании племянника.

— Знаешь, что, головастик. Давай я сегодня возьму тебя с собой на работу. Посмотришь, где я работаю, прогуляешься по офису. Возможно, это заставит тебя задуматься о будущем.

— А… там есть медведи?

— Медведи? Что? Господи Иисусе. Нет!

— А феи?

— Нет. Зато ты увидишь мумию. Самую настоящую говорящую мумию. Захватывающе, не правда ли? Ну, бегом, собирайся. И шарф не забудь.

Виктория была очень недовольна и целое утро ворчала под нос. Муженек застрял на дурацком съезде своей дурацкой партии, а Кит, само собой, застрял на своей дурацкой работе.

— Получается, забирать нас из больницы приедет поросеночек, — сообщила она Терезе кисло.

— Дэнни?

— Я и говорю, наш смешной, психически нездоровый, поросеночек.

— Зачем ты… Дэнни славный мальчик.

Виктория придерживалась прямо противоположного мнения.

— Представь, два дня тому назад просыпаюсь я среди ночи оттого, что Даниил, голубчик, бродит туда-сюда по коридору и бормочет «Смерть диктатуре, смерть диктатуре», и так добрых два часа кряду!

— Ох…

— Ладно. Давай выпьем какао, съедим по ломтику чудного сыра с плесенью и будем собираться.

К тому времени, как Дэниэл подъехал, Терри уже была одета и причесана, и сидела на краю постели, нервно комкая в пальцах платок и наблюдая, как Виктория аккуратно пакует ее жалкие пожитки в модный малиновый саквояж.

— Добрый день.

— Что в этом дне, по-твоему, доброго, ты наш славный поросеночек, — неприветливо откликнулась Виктория, даже не повернув головы, чтобы взглянуть на младшего брата.

— Я просто поздоровался. Как твои дела, Тереза, — проговорил он, косясь на нее.

Странно, до сих пор Терри было абсолютно безразлично, как она выглядит, но, перехватив его взгляд, она вдруг ужасно смутилась и, пунцовея от неловкости, принялась отворачиваться, закрываясь руками.

— Не смотри, Дэнни, я выгляжу жутко.

— Это ничего… понятно… тебе нездоровилось…

— Я думала, ты зайдешь навестить меня, но, наверное, у тебя были дела поважней.

— А я думал, ты не захочешь меня видеть.

— Правда? Почему?

— Не знаю…

Дэниэлу тоже было страсть, как неловко, он не знал, куда девать себя и свои руки с пышным букетом белых тюльпанов. Он долго мялся в дверях палаты, переступая с ноги на ногу, пока, наконец, не решился переступить порог и отдать Терри цветы.

— Вот.

— Спасибо, какие чудесные цветы. Тебе необязательно стоять и ждать здесь, Дэнни, можешь пока выпить кофе. Кафетерий на втором этаже.

Дэниэл благодарно кивнул и вышел, по пути умудрившись с размаху налететь на дверной косяк. Из коридора донесся его сдавленный вопль. Терри подскочила на кровати.

— Дэнни… ты ушибся? Сильно?

— О. Нет. Я чувствую себя прекрасно. Спасибо, что спросила.

Терри подождала, пока отдаляющееся эхо его шагов стихнет в коридоре, потом встала, положив букет на покрывало, бросилась в ванную и схватила тушь и пудру. Подкрасила изможденное лицо и поняла, что похожа на самого грустного на свете клоуна.

— Ой…

Пришлось умыться и начать сначала… через полчаса Виктория осторожно приоткрыла дверь ванной.

— Не хочу подгонять тебя, дорогая, но пора ехать, если мы хотим попасть домой до темноты.

— Минуточку, — пробормотала Терри, отчаянно силясь не завидовать Виктории, которая в любых обстоятельствах выглядела безупречно, просто умывшись холодной водой поутру.

— На самом деле наш поросеночек приходил к тебе каждый день, — сказала Виктория ни с того, ни с сего, заставив Терри обмереть с расческой в руке.

— Что?

— Только стеснялся зайти и стоял в коридоре.

— Что?

— По-моему, ты ему очень небезразлична.

— Что?!

Виктория благоразумно отпрянула, вспомнив о новообретенной привычке Терезы бросаться на людей, предварительно вооружившись острыми и опасными предметами.

— Я не имела в виду ничего плохого…

— Но ты имела в виду что-то плохое! Ужасно плохое!

Виктория сделала грациозный жест холеной ручкой, унизанной бриллиантовыми колечками, браслетами и перстнями.

— Тереза, пойми, ты поступаешь глупо, поощряя этого бешеного звереныша. Я подозреваю, ты совсем ненарочно, и все же. Готовишь ему суфле и прочие деликатесы. Позволяешь сопровождать себя, когда ходишь за покупками или на благотворительные мероприятия…

— Что за глупости. Суфле. Дэнни любит суфле! Что же ему, умереть с голоду? Он просто пытается вежливым со мной, вот и все! Вы с Китом оба всегда ненавидели его и всячески изводили!

— Неправда…

— Нет, правда! Ты засунула его голову в духовку, а потом Дэнни начал страшно заикаться, и ты его все время дразнила, и Кит тоже, и твой отец! Издевался над собственным сыном! Уму непостижимо! Что вы за люди!

Виктория поняла, что эту битву ей не выиграть и предпочла ретироваться куда-то, где, как надеялась Терри, принялась мучиться угрызениями совести. Что до самой Терри, то она все еще была слишком слаба для столь сильных эмоциональных вспышек. Утомленная, она присела на край чаши огромной ванны и прижалась горячей и влажной щекой к желто-розовой мраморной стенной плитке.

— Надо остановиться, о Боже, ведь это мои самые родные и близкие люди. Я не имею права судить их слишком строго, ведь я и сама не без греха. Никто из нас не безгрешен. И я еще должна перестать разговаривать сама с собой вслух. Немедленно. Прямо сейчас.

Приняв столь бесспорно мудрое решение, Терри вышла из ванной, сделала пару шагов и врезалась в стальной крепости препятствие.