Невеста - Карина Демина

Не мудрые — бешеные.

— И даже мой безмозглый муженек признал за мной правду… он всегда был трусом. И слабаком. Но после войны… о да, после этой войны открывались перспективы. А тут ты… и эта сука. Почему ты ее просто не отдал? Почему?!

Она взвизгнула и, ударив Виттара в грудь, не устояла сама, покачнулась, разворачиваясь к лестнице. И Виттар разжал руку.

Падала тихо.

Не женщина — груда тряпья. Спустившись к ней, Виттар заглянул в глаза:

— Ну и что осталось от твоего рода?

Девочка с белыми волосами.

Отец — Атрум. Мать — из младших домов. Скоротечный роман. И ребенок, которого невозможно оставить… хорошо, избавляться не стали, прислали, как водится, с серебряной ложкой.

Атрум принял.

— Вот. — Виттар достал нож и вложил его в руку. — Кажется, ты потеряла.

Захрипев, старуха попыталась отползти, и Виттар сдавил пальцами тонкую шею. Хрустнула громко.

Поднявшись, он переступил через тело, поднялся к себе и тщательно вымыл руки. Тора спала, обняв руками живот. Смешная.

И теплая.

Почему не отдал? Не захотел.

— Ты? — Тора перевернулась на спину.

— Я.

— Что случилось?

— Ничего… завтра случится.

Тело найдут утром. Падение с лестницы… несчастный случай… старые лестницы старых домов видели множество несчастных случаев.

— Торхилд… — Виттар любовался узором из теней на коже жены, — что мне сделать, чтобы ты была счастлива?

Пока еще есть время.

Она щурится, зевает и, забираясь под руку, бормочет:

— Поцелуй. И завтра тоже.

Каменный лог… та же равнина, но в черных траурных тонах. И кольцо из скал, что подымались отвесными стенами. Крепость? Похоже.

Но ворота открыты.

Оден ступает медленно, не потому, что устал, хотя устал, конечно. Но он прислушивается, принюхивается к сухому ветру, пытаясь уловить тот самый опасный запах, который остановит нас.

— На этих землях нет закона иного, нежели закон первородной жилы. — Существо, казавшееся мне камнем, поднялось. — Вас никто не остановит.

Оно не было псом, как не было и человеком.

В нем перемешались обе сути. Тело, излишне длинное, худое, выглядело нелепым. Собачья голова, но с лицом, не мордой. Широкие плечи и бочкообразная, с длинным килем, грудь. Руки вывернуты. Позвоночник изогнут, как у борзой, и кажется, что существо лишь ненадолго поднялось на задние лапы. Ему неудобно стоять.

Но оно терпит.

Странно, что я не испытывала страха.

Оден лег, позволяя мне сойти, и я с трудом удержалась на ногах — мышцы от долгой скачки затекли. Да и сам Оден возвращался с трудом. Минуты полторы он стоял на четвереньках, пока я не догадалась сунуть флягу с водой.

— Пей.

На сей раз отказываться не стал, пил аккуратно, видно, что сдерживал себя. А существо наблюдало за нами.

— Здесь давно не было подобных вам.

— Как давно? — Оден вытер губы ладонью, а ладонь облизал. Но пить больше, чем выпил, не станет. Вот собака упрямая!

— Давно. Раньше. Приходили. Я радовался. — Голос был скрипучим, словно в горле существа заедала невидимая шестеренка. — Чаще всего радовался.

— Но иногда нет?

— Иногда, — согласилось оно, почесывая когтями шею. — Последний нет. Давно. Но я помню. У него были темные волосы. У нее — много братьев. Братья говорили, что он лжет. И ему нужны земли и кровь. Но он говорил о любви. — Желтые глаза смотрели неотрывно. — Так часто говорил, что сам поверил.

— Я читал эту легенду.

— Легенда — ложь. Он был. Правда.

— И что случилось дальше? — Я прицепила флягу на пояс, поняв, что умру, если не узнаю, что случилось дальше.

— Влюбленные сбежали, — ответил Оден.

— Да. Приходили. Часто.

— Решили, что жила первородная рассудит.

До чего знакомый сценарий, вот только подозреваю, что приговор суда сильно расходился с ожиданиями.

— Он любил девушку. — Поднявшись, Оден протянул руку. — Но ее земли и кровь любил сильнее.

— И что случилось?

— Сгорели оба.

— Да. — Существо качнуло головой. — Много печали. И никто больше не приходил. Только дети. Дети маленькие… детей жаль.

— Ты пропустишь нас?

Сгорели. Оба.

И чего ты испугалась, Эйо? Время есть. Сказать, что передумала. Отступить.

Вернуться к брату.

Он и так из-за тебя настрадался… а Оден получит свободу… и свою высокородную невесту… и ему не придется становиться мятежником. Он же сам сказал, что отпустит…

Наверное, понял, если смотрит так, с выжиданием.

Да, мне страшно.

Но не настолько, чтобы отступить.

— Я буду радоваться, — сказало существо, взбираясь на плоский камень. — Я очень хочу радоваться. И помнить, что приходили и ушли.

Жар.

Воздух сухой. Горячий. В горле моментально пересыхает, но нельзя тратить воду бездумно. Не без сожаления я оставляю фляги под камнем.

Куртку. Жилет.

Сапоги.

Горячий базальт касается пяток, словно шершавый язык горы, которая вот-вот проглотит нас.

Пускай. Идем. По узкому коридору, чьи опаленные стены подымаются, заслоняя сухое жесткое небо. У него и цвет-то желтоватый, как у пережженной листвы.

— А я… — если молчать, паника возьмет верх, — я тоже смогу перекидываться? Там… лапы, хвост… зубы.

Трогаю собственные, которые вроде бы прежних форм и размеров.

— Не знаю. — Оден, по обыкновению, честен. — Некоторые могут, некоторые нет. Наверное, от силы крови зависит. Но даже те, которые могут… иногда вторая ипостась слаба настолько, что смысла в ней особого нет.

То есть никакой золотой чешуи и прочих красот.

— Эйо, тебе вовсе не обязательно менять облик. — Оден останавливается и крепче сжимает мою руку. — Достаточно, если живое железо проснется. Хотя бы капля.

А если ее не будет?

Знаю. Мы погибнем. Сгорим. Или я сгорю, а он просто останется в Каменном логе. Мы оба знаем, где осталась тропа на ту сторону.

— То существо…

— Привратник.

— …оно очень старое?

— Да. Раньше я думал, что это легенда такая, будто Привратник бессмертен. А теперь… возможно, жилы тоже хотят говорить.

Я слышала их, огненные родники, которые пробирались от сердца земли. Гудение камня. И треск. Скрежет. Всхлип вязкой лавы, пузыри которой подымаются над трещинами. Свист и шепот, пока далекий, неразличимый, существующий, возможно, лишь в моем воображении. Но нет, с каждым шагом он становится громче…

— Эйо…

Меня зовут.

Но Оден не отпускает.

— Эйо, нельзя поддаваться.

Почему? Я и не поддаюсь. Я просто хочу подойти ближе. Услышать. Я ведь тоже имею право. Горячие камни больше не ранят.