Последние ворота Тьмы - Алексей Ефимов

Мэтлай вздрогнул. Долго молча смотрел на него.

— А что, если есть? Что, если все мы — только сны тех, кто живет там, наверху? И когда они просыпаются — то сны исчезают. Ты же знаешь, какова судьба сна — я буду помнить, что я был, но не запомню, как.

— Тогда что означают наши сны?

— Быть может, мы даем бытие существам более кратким, чем мы сами. И то, что мы помним просыпаясь — это всё, что ждет их после смерти. А может, мы просто творим свои миры, которые не в силах воплотить.

Охэйо рассмеялся.

— Единственное, что я уж точно никогда не смогу объяснить — это почему мне всё время хочется чего-то создавать. Творить, а не владеть. Мне нравится быть таким. Ещё больше мне нравится думать, что Вселенная бесконечна. Кстати, что тогда лежит за Стеной Мира?

— Теоретически — бесконечно много независимых Вселенных, с одинаковыми фундаментальными законами, но только в различных сочетаниях. Доказательств, конечно, никаких.

— Почему они должны различаться?

— Сочетания законов и сил в любом мироздании зависят от уровня скалярного поля. Это трудно объяснить. Представь себе, что, замерзая, вода образует при каждой определенной температуре новый узор. Пространство, «замерзая» после Творящего взрыва, тоже останавливается на одной определенной ступеньке, которых бесконечно много; на этой ступеньке «вымораживается» соответствующее ей соотношение постоянных, которые на самом деле не постоянные. Если изменить уровень образующего поля — изменится и реальность. Как здесь. Но тут нужен очень тонкий расчет. Будь скорость света, например, иной, об этом некому было бы спрашивать. От неё зависит энергия массы покоя — и значит, все реакции с выделением энергии вообще. А соотношение это очень тонкое. Чуть больше — все звезды бы взрывались, чуть меньше — и они не могли бы светить. Так же и со всеми остальными вещами.

— Боюсь, что эта тема неисчерпаема, — сказал Охэйо. — Но что тогда лежит глубже физики? Что такое время?

— Время? Протяженность бытия. Но ведь Вселенная расширяется, Аннит. Чем дальше — тем быстрее. И время там идет всё медленнее. Ничего, что дальше десяти миллиардов световых лет, ты не увидишь — дальше времени нет. Но если смотреть с ТОЙ стороны — то здесь времени нет тоже. Это нельзя объяснить. Ты задаешь вопросы, на которые тебе не сможет ответить даже Бог. На некоторые ответа не существует. Спроси что-нибудь попроще.

— Хорошо. Каков предел быстродействия компьютера?

— Для квантовой машины — 1051 переключений в секунду. Это абсолютный предел, установленный физическими законами. В нашей Вселенной, разумеется. В других он может быть больше. Или меньше. Кстати, в Харе есть такая машина. Она перерабатывает уловленную информацию и выдает её нам. И заодно создает нас. Мы все — её дети.

— Она обладает сознанием?

— Разумеется. Хара — живое существо, но её сознание и цели для нас едва ли представимы. Разумные машины существуют и там, в мироздании, на краю которого мы сидим. Их даже больше, чем живых разумных существ. Гораздо больше. Они — лишь краткий эпизод между безмозглыми тварями и машинной культурой. Хара — исключение из правил, хотя мы — разве живые?

— Здесь… можно любить?

— Да. Если хочешь, можешь даже жениться. Здесь это просто — влюбленные берутся за руки и называют друг друга мужем и женой. Только никого, кроме них, это не касается. И об этом редко говорят. В Харе не бывает детей. Жениться там, где не может быть детей — это, черт побери, так смешно… но если хочешь — можешь попробовать. Я могу предложить Маулу Нэркмер. Она тоже любит дурацкие вопросы — без ответов. И у неё нет пары — она говорит, что все наши юноши слишком глупы.

— Звучит неплохо. Как мне её найти?

— Я думаю, она ждет снаружи — чтобы вытрясти из тебя всё, что ты знаешь. Да ты её видел. Её заинтересовали твои глаза. Зеленые глаза вообще встречаются редко, а здесь их нет вовсе. Но я не думаю, что дело тут только в глазах.

— Я тоже. Кстати, нам всем нужно какое-нибудь жилье.

— Я покажу вам свободные комнаты. С этим у нас проблем нет. И не предвидится — в ближайший триллион лет.

Мэтлай коснулся стены и выскользнул в открывшийся проем. Охэйо последовал за ним. Лэйми шел последним.

Туннель был пуст. Из главного зала доносился галдеж, в котором изредка пробивались слабые голоса леров. Мэтлай усмехнулся, потом нырнул в темноту. Он двигался очень быстро, отталкиваясь от стен руками и ногами и Лэйми едва поспевал за ним. Охэйо был более проворен.

Они повернули, потом спустились вниз метров на десять. Здесь, по левую сторону просторного, высокого туннеля светились одинаковые круглые проемы.

— Выбирайте любую. Если не понравится, всегда можно выбрать новую. Или даже поменяться с кем-нибудь.

Лэйми не стал выбирать — он назвал первую же от начала туннеля. Это было довольно просторное помещение, с почти плоским потолком и полом, покрытое изнутри густым и длинным темно-синим мехом. Его кончики испускали слабое зеленоватое сияние. Свет был таким рассеяным, что, казалось, падал из воздуха. Внутри ничего не было. Не самое приятное место — особенно если учесть, что здесь ему предстоит провести остаток жизни — но могло быть и хуже. По крайней мере, здесь было тепло. На вогнутом выступе стены, покрытом гладким мехом, было очень удобно лежать. В общем, неплохо. Только вот что ему здесь делать?

Мэтлай показал, как закрывается вход. Достаточно было коснуться темного пятна над проемом, — и его перегораживало прозрачное, но непреодолимое силовое поле, хотя закрыть пустую комнату — или закрыть кого-то снаружи — было нельзя. Недаром здешние обитатели носили все свои вещи с собой — впрочем, это едва ли их затрудняло.

Охэйо выбрал соседнюю комнату, на взгляд Лэйми ничем не отличавшуюся от его собственной — разве что немного другой формы.

— Со временем у вас разовьется чувство направления, — предупредил Мэтлай, — но пока вам лучше найти провожатых. Заблудиться здесь очень легко. Не то, чтобы это было опасно, просто каждый из нас привязан к какому-то определенному месту. Сейчас я пришлю к вам своих друзей — они объяснят остальное. Эти тонкости не особенно важны, но их много. Охэйо, ты ничего не имеешь против Маулы?

— Что? А, нет.

— Хорошо. Тебе, Лэйми, я тоже подберу кого-нибудь.