Солдат трех армий - Бруно Винцер

Д-р Корфес поддержал меня в намерении рассказать обо всем, что мне довелось испытать в трех армиях. Я заявил ему, что буду описывать все события так, как я их когда-то воспринимал, не пытаясь дать обобщенное описание событий и атмосферы на всех участках фронта. Я был бесконечно далек от того, чтобы стремиться приукрасить свою «биографию». Я подвел черту под прошлым, к чему побудило меня понимание сегодняшних событий. Но я не хотел, оглядываясь на прошлое, казаться ни умнее, ни сознательнее, чем я тогда фактически был. Я хотел писать о том, что я сам пережил, в надежде, что таким образом мне удастся воплотить типичное, чтобы можно было уловить суть событий но их внешним проявлениям. Особенное значение я придавал тому, чтобы показать, как употребляли во зло самоотверженность и готовность к самопожертвованию наших солдат. Далее, я хотел доказать, что все три армии отличались только по форме, но не по духу. И вот я стал делать первые записи, основываясь пока только па своей памяти.

16 и 17 июня 1962 года в Берлине происходил национальный конгресс, на который я был делегирован, как и профессор д-р Вальтер Хагеман, переселившийся в ГДР на год позднее меня, а также бывший депутат бундестага Шмидт-Виттмак и бывший министр в Нижней Саксонии д-р Тереке; этот национальный конгресс явился важнейшим событием в моей новой жизни в ГДР.

Незабываемое впечатление произвела на меня встреча с писателем Корольковым из Москвы. У нас состоялся многочасовой разговор в пресс-клубе в Берлине, и тут мы вдруг установили, что во время войны оба мы находились в Волхове, между Москвой и Ленинградом, стояли на позициях прямо друг против друга в один и тот же момент. Корольков не проявил ни малейшей антипатии. Он только проникновенно сказал:

— Мы стреляли друг в друга, а теперь вот разговариваем как друзья. Надо, чтобы люди всегда разговаривали между собой, и тогда им не придется стрелять друг в друга!

Такую же позицию занимали все советские офицеры, с которыми мне пришлось встречаться. В их словах чувствовалась твердая решимость во что бы то ни стало сохранить мир.

Постепенно предубеждения против Советского Союза, от которых я не мог долгое время освободиться, сменились доброжелательным интересом ко всему, что я узнавал о Советском государстве и его гражданах. Я стал членом Общества Германо-советской дружбы, мне становилось все яснее, что дружба с этим народом — жизненная необходимость для всей немецкой нации и что именно гражданин Германской Демократической Республики должен считать своим важнейшим делом укрепление этой дружбы.

Мне часто представлялась возможность, выступая перед солдатами, унтер-офицерами и офицерами Национальной народной армии, рассказывать о моем жизненном опыте, и в первую очередь об опыте, полученном мною в бундесвере, и о мотивах, побудивших меня перейти в ГДР. Я посетил также Академию имени Фридриха Энгельса в Дрездене, и мне подумалось тогда, что боннские генералы трезвее бы смотрели на вещи, если бы узнали, какую высокую военную квалификацию приобретают офицеры ННА, и если бы эти генералы ознакомились с духом Национальной народной армии, которая готова и способна в любой момент защитить свое государство и его граждан.

Затем мне дали возможность наблюдать маневры «Квартет» и видеть, как под превосходным командованием и с величайшей точностью решались все поставленные задачи, причем солдаты не просто исполняли приказы, но продумывали их. Я был, например, свидетелем того, как солдаты сами предлагали своему фельдфебелю переменить позицию на лучшую, хотя перемена позиции требовала от них значительных усилий. С волнением наблюдал я, как восторженно и сердечно встречали жители в районе маневров войска ГДР, СССР, ЧССР и Польской Народной Республики. Это было наглядным доказательством того, что здесь происходили учения народных армий, готовых к защите своих социалистических стран.

Я встречал и таких людей, которые при всем своем желании жить и трудиться в мире порой не разбирались в некоторых существенных вопросах и пришли к неверным выводам. Так, я познакомился с некоторыми старыми коммунистами, которые ошибочно считали, что нам не нужна армия. Я разговаривал и с такими юношами, которые считали, что армия проживет и без них, и предпочли бы восемнадцать месяцев учиться, но не служить солдатами. Так, однажды после моего доклада один студент опросил, как обстоит дело в Западной Германии с теми, кто отказывается идти в армию. Мне было ясно, что здесь не следует ограничиваться только ссылкой на принципиальное различие между обоими германскими государствами. Молодежи особенно свойственно добиваться точных ответов, и она имеет на это право, потому что ей предстоит завтра строить наше будущее. Я по-своему попытался дать такой точный ответ:

— Всякий, кто хочет работать или учиться, должен быть твердо уверен, что ему в этом не помешают. Такую уверенность ему может дать только существование обороноспособной армии. Но никто не вправе претендовать на безопасность, если сам не вносит свой вклад в это дело. Равные права — стало быть, и равные обязанности. Что же касается вашего вопроса относительно отказа от службы в армии, то и эта проблема может служить типичной иллюстрацией противоречий, присущих ФРГ. Молодой гражданин Федеративной республики может обратиться с ходатайством об освобождении от военной службы по религиозным или иным основательным соображениям. Тогда он предстает перед комиссией, которая задает вопрос, стал ли бы он защищать свою мать, если бы кто-нибудь на нее напал. Если он ответил утвердительно, то его ходатайство отклоняется. Я нахожу, что такая процедура не только носит недостойный характер, но и игнорирует существо дела. Каждый юноша встанет на защиту своей матери, но само сравнение — порочно. Кто может дать гарантию гражданину ФРГ, что его призывают в бундесвер действительно ради защиты его матери и тем самым всех матерей в стране? Откуда он может знать, действительно ли наступила так называемая необходимость в обороне, когда ему дается приказ маршировать на фронт? Он в состоянии сослаться на исторические аналогии, но в таком случае его отказ от службы уже становится политическим решением, а такое право за ним не признается. Ходатайство отклоняется, и юноша вынужден служить в бундесвере. На одной стороне находятся те силы, которые определяют политический курс в ФРГ, – крупные предприниматели, заинтересованные в соответствующем развитии событий, и старые офицеры генерального штаба, которые уже помогли начать и проиграть одну, а может, и две войны. В ином лагере находятся рабочие и крестьяне, которые никогда не могут быть заинтересованы в войне, – они ничего не могут приобрести в ней, но могут все потерять. Из этого очевидно, кто стремится к завоеваниям, а кто занят только обороной. Молодой гражданин ГДР видит воочию: его коренные интересы требуют, чтобы его государство было сильным в военном отношении и неприступно для агрессора.