Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
...Львов встретил Варлаама первой зеленью деревьев, ослепительным блеском свинцовых куполов собора Святого Николая, бойким шумным торжищем. На княжьем дворе тоже царила
суета, сновали туда-сюда холопы, ржали кони. Высоко на башне реял бело-красный стяг с соколом.
В широкой, уставленной скамьями палате было, напротив, тихо, в слюдяное окно падали солнечные лучи, слышно было пение птиц в густом вишнёвом саду.
Князь Лев встречал Низинича сидя за столом, на котором аккуратными стопками были разложены грамоты с вислыми печатями. Здесь же покоилась Библия в деревянном окладе с медными застёжками, рядом с ней Варлаам заметил объёмистый том «Русской Правды», чуть поодаль виднелись ромейские «Прохирон», «Эклога» и много прочей литературы. В чаше на столе стояла свеча, возле неё находились чернильница, перо и свёрнутые вчетверо большие листы харатьи.
Лев, казалось, даже помолодел, услышав радостное известие. Он потребовал, чтобы Варлаам рассказал о своём пребывании у Ногая во всех подробностях, и велел челядинцу кликнуть княгиню, сноху и племянницу.
— Пусть тоже послушают. Узнают, как было дело, — сказал князь.
Его старый, поношенный кафтан розового цвета, надетый поверх алой рубахи с косым воротом, был в нескольких местах забрызган точечками чернил; долгая седая борода неровным клином струилась книзу; волосы, поредевшие со лба, некрасиво торчали над висками. Едва ли не впервые видел Варлаам Льва в такой вот «домашней» обстановке. Годы князя были уже не те, семьдесят вот-вот стукнет, перестал он следить за своими одеждами, больше помышлял о высоком, о том, что ждёт его за порогом жизни. Но земные дела приходилось вершить, как ранее, и дела эти покуда Льва больше радовали.
Княгиня Святохна Святополковна павой вплыла в палату. На ней было синее бархатное платье, на распущенных, перетянутых костяным обручем волосах золотилась зубчатая корона. Следом за княгиней в палату вошла молодая женщина с бледным лицом, часто кашлявшая и прикладывающая ко рту платок. То была сноха Льва, Ярославна. Из-за её спины показалась простоволосая девица с длинной косой, в льняном саяне с продолговатыми серебряными пуговицами. На шее её переливалось жемчужное ожерелье.
Посмотрев на неё, Варлаам невольно вздрогнул. На него немного надменно, поджав уста и приподняв бровь, взирала... Альдона, такая, какой увидел он её впервые четверть века назад на гульбище дворца в Холме. Только эта Альдона была чуть повыше ростом, да глаза у неё были тёмные, жгучие. Тут только дошло до ошалевшего Низинича, что это княжна Елена, это плод их с Альдоной греха! И чёрные глаза — его, Варлаама, глаза! И он не может и никогда не признается в своём отцовстве! Не приласкает, не прижмёт свою дочь к груди, не утешит в трудный час, не поддержит в суровый миг испытания! Господи, почему так?! Почему мы, люди, столь ничтожны?!
— Ну, сказывай, боярин! — вывел Низинича из состояния оцепенения властный голос княгини Святохны.
Она удобно поместилась на скамью рядом со Львом, косо глянула на харатейные свитки, с неудовольствием наморщила острый красноватый нос, обратив внимание на брызги чернил на рукаве княжеского кафтана.
Варлаам подробно поведал о своей жизни в Ногаевом стане, о Тохте и об убийстве Тула-Буки. Женщины напряжённо слушали, испуганно вскрикивали и крестились, когда перечислял он мунгальские зверства.
После, когда он закончил свой рассказ, Лев кивнул в сторону Елены:
— Знаю, Низинич, имел ты немалую заботу о моей племяннице. Вот, невеста выросла. Двадцать три года минуло. Засиделась в девках. Но ничего. Осенью замуж пойдёт, за пинского князя, Демида.
— Не хочу я за его идти, дядя, — капризно надув губку, произнесла княжна. — Старый он еси. Да и изо рта у его воняет.
— Вот дура! — Лев усмехнулся. — Не за смерда же тебе идти теперича! И не за татарина! Что старше он тебя, так это только к добру! Ничего. Стерпится — слюбится. А там дети пойдут.
Княжна, покраснев и стыдливо опустив голову, грустно вздохнула. Как хотелось Варлааму в этот миг обнять её и утешить! Но он стоял как вкопанный посреди палаты и мял неспокойными перстами поярковую шапку.
— Князь Демид — из нашего рода! — с укоризной посмотрев на Елену, изрекла княгиня Святохна. — Бабка моя Прибыслава внукой приходилась Святополку, киевскому князю великому. А Демид — потомок сего князя прямой в шестом колене. Гордилась бы сим, княжна!
Варлаам быстро раскланялся и покинул палату. Тяжело, горько было у него па душе.
В тот же день он уехал в Перемышль.
Уже перед самым отъездом два львовских кметя приволокли к Низиничу дрожащего от страха, измождённого человека в грязных лохмотьях. Волосы его были спутаны и всклокочены, чёрная борода развевалась на ветру, на челе зиял багровый рубец.
— По Князеву веленью, — прохрипел один из воинов, вбрасывая в ножны саблю. — Тиун твой беглый, Терентий. Уличён во лжи и выдан тебе головой. Твори с им, чё хоть!
Беглый тиун, взвыв, повалился перед Варлаамом на колени.
— Прости, прости, господин добрый! Николи, николи... — жалобно забормотал он.
— Довольно! — прикрикнул на него Низинич. — Вот что, други, — обратился он ко кметям. — Отведите-ка его в мой обоз. Поедешь в Перемышль, клеветник! — снова обратился боярин к бывшему тиуну. — Лютую расправу над тобой, ладно уж, вершить на этот раз не стану. — Варлаам махнул рукой. — На земле будешь ролью пахать. Но если вдругорядь в бега ринешься, пощады не жди.
Хмурясь, он отворотил от подобострастно кивающего головой Терентия лицо.
94.
— Вот дочь она мне, а признаться — нет, не смогу! — говорил Варлаам Сохотай.
Жена, склонив ему на плечо голову с каскадом распущенных иссиня-чёрных волос, обнимала его за шею.
— Так лучше. Елена не пропадёт. Княгиней станет, — коротко отвечала она, мало-помалу вселяя в мужа уверенность и успокаивая его смятенную душу.
И постепенно куда-то отхлынули, ушли прочь горькие мысли об Елене. В конце концов, здесь он ничего сделать не сможет. Это расплата за грех, там, на озере. Он обречён страдать, но Елена — она ничего не узнает, и будет жизнь её сытной и тихой в окружённом болотами Пинске, на княжеском подворье. Хотя кто знает, как оно повернёт...
Мать, старая Мария, ходила но терему, опираясь на толстую сучковатую палку. Несмотря на годы — а стукнуло вдове Низини уже восемьдесят лет — она
