Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина

В глазах у него поплыло, буквы вдруг размылись, и Рэй не сразу понял, что это слезы. Опустившись на пол, он уткнулся лицом в письмо и тихо застонал.

Едва Рэй уехал утром, зазвонил телефон. Сердце Кэрол встревожено забилось, и она нерешительно сняла трубку. Кто мог звонить сюда? Кто знает, что Рэй здесь?

— Алло, Кэрол? — услышала она голос Касевеса, и вздохнула с облегчением.

— Уильям, как ты меня напугал! — улыбнулась она. — Как ты себя чувствуешь? Рэй сказал мне, что ты в больнице.

— Рэй… я б этого Рэя… — процедил сквозь зубы негодующе Уильям. — Где он, кстати?

— Нет его, ушел.

— Вот и хорошо. Ты не передумала уезжать?

В горле у Кэрол внезапно пересохло, в груди что-то больно заныло.

— Нет, — решительно ответила она, не обращая внимания на то, что творилось в душе.

— Тогда собирайся. У меня все готово. В десять тебя будет ждать мой курьер, который все тебе расскажет, даст инструкции. У него документы.

— Курьер? Какой курьер?

— Я не могу сам встретиться с тобой, да и опасно это. Мне пришлось посвятить в наши планы еще одного человека, но это надежный человек, можешь не сомневаться, который мне помог в осуществлении твоего побега. Через этого человека мы с тобой будем держать связь. Джек ни за что не догадается. Как будешь на месте, пошлешь мне через этого человека весточку. Удачи тебе девочка. За Патрика не переживай, мы уже об этом думаем.

— Мы?

— Да, я и наш союзник. Ну, все, не будем терять время. Я не прощаюсь с тобой.

— Спасибо, Уильям, — преисполненная чувством благодарности прошептала Кэрол. — А Рэй? Если мой отъезд ничего не изменит, и они с Джеком по прежнему будут грызть друг другу глотки? Если Джек с ним что-нибудь сделает?

— Ничего он не сделает. Я позабочусь о Рэе, о нем не переживай. И вражду эту бессмысленную прекращу. Предоставь это мне. Уезжай спокойно и думай о себе. Удачного пути.

Поспешно перерыв шкаф Рэя, она отыскала спортивную сумку, сложила туда немного одежды из той, что купил для нее Рэй, положила урну с прахом Мэтта и все журналы и фотографии, подаренные Рэем.

Рэй, Рэй… Она старалась не думать о нем, не представлять, как он придет сюда и обнаружит, что она сбежала, бросила его. Она крепилась изо всех сил, чтобы не плакать. Поспешно написала три письма. Поколебавшись, сунула в карман сумки фотографию Рэя, на которой он мыльной пеной пытался прикрыть свою наготу, когда они дурачились в ванной. На этом снимке он был как живой, такой, каким был на самом деле — озорной, веселый, красивый, с улыбкой и взглядом мальчишки. И счастливый, каким никогда не видела его Кэрол, пока была жива Куртни. Ей было горько от этого его счастья, которое в ее глазах казалось кощунством по отношению к Куртни, оттого, что она сама испытывала радость и что-то, похожее на счастье, в его объятиях, забывая обо всем, даже о своей покровительнице, предаваясь этой греховной постыдной любви. Наверное, не раз перевернулась в гробу несчастная Куртни, когда они со счастливыми стонами содрогались в объятиях друг друга на вершине наслаждений, она, ее воспитанница, в преданности которой не было ни у кого сомнений, и он, обожаемый, любимый муж, за которого она, Куртни, отдала свою жизнь. Предатели. Кэрол была уверена, что они за это поплатятся, оба. И Элен тоже вертелась в гробу оттого, что ее дочь, которую она ненавидела всю свою жизнь, наслаждается любовью мужчины, которого она всегда считала своим, не смотря ни на что, и которого любила с раннего детства и до последнего вздоха. Вот какая она, жизнь. Две женщины, две вечные соперницы, безумно любившие его, так и не добились его любви, они умерли с этой любовью в сердце, так и не став счастливыми. А его любовь досталась ей, какой-то девчонке, дочери одной и воспитаннице другой из этих двух женщин. Любовь, которую она не могла принять. Которую отвергнет, причинив боль, которую он всю жизнь причинял Элен и Куртни. Можно было бы назвать это возмездием, отмщением за мать, за Куртни, если бы она делала это с намерением отомстить, наказать, а не по необходимости. Но то, что она причинит ему боль, мучило ее. Она искала утешения лишь в том, что тем самым спасает ему жизнь. Проклятая жизнь. Почему всегда все так сложно, почему приходиться делать что-то, что рвет сердце, ломает, заставляет страдать, чему противится все в душе?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она думала так, смотря на кольцо, которое он ей подарил. Чтобы доставить ему удовольствие она уступила его просьбе не снимать кольцо с пальца, а он с радостью называл ее своей невестой и говорил, что они обручены. Она не позволяла себе об этом думать, но знала, что в глубине души ее зародилось желание, чтобы было именно так. Она бы хотела обнять его и прошептать ему «да», и никогда не снимать это кольцо. И она стыдилась того, что было у нее в душе, стыдилась этого робкого желания быть с ним. Стыдилась того, что поддалась его чарам, потеряла голову, позабыла о совести и долге. Того, что протянула руку к запретному, чужому, позволила вожделению затмить ее любовь и преданность Куртни, и даже горе, о котором забыли оба, и она, и он в порыве своей страсти.

Сняв кольцо, Кэрол положила его рядом с другими украшениями из бриллиантов, которые он ей подарил в честь их «обручения».

— Прости меня, — шепнула она и закрыла коробочку, обтянутую бархатом. — Ты подаришь это кольцо какой-нибудь другой женщине, которая примет его без сомнений и угрызений совести… у которой не будет мужа, способного сломать и отнять твою жизнь…

Многое бы она отдала ради возможности взглянуть на него еще раз, хотя бы одним глазком и издалека, прежде чем уехать. Мысли о Джеке она вообще не подпускала к себе. В этот момент она ненавидела его, как никогда.

Только из-за его эгоизма и упрямства она вынуждена уехать. Если бы он согласился с ней расстаться, она могла бы остаться. Ведь пророчество Габриэлы говорит о том, что Джек в опасности только в том случае, если она рядом с ним. Но ведь можно же было жить в одном городе и не быть «рядом». Город большой. Все, что нужно — всего лишь расстаться, отелить свои жизни друг от друга, и жить дальше, каждый по-своему. Но Джек не из тех, кто идет на компромисс. Он всегда гнет свое, гнет, пока не сломает. Ломает всех и вся, но неужели на свете нет ничего и никого, способного сломать его?

Кэрол была полна решимости. И не только желание спасти Джека и Рэя от своего пагубного проклятия двигало ею. Она не хотела больше подчиняться Джеку. Все в ней взбунтовалось против него. Он не сломает ее, как других, потому что она сильная, сильнее его. С каждым новым ударом судьбы ей всегда казалось, что она не переживет, не выдержит. Но она все еще жива. Все умирают вокруг, а она живет. Страдает, но живет. Живет, похоронив Эмми, Мэтта и Куртни. Ей хватило сил это пережить. Что есть Джек Рэндэл и его пинки по сравнению с этими сокрушительными ударами и незаживающими, слишком глубокими ранами, нанесенными ей жизнью? У нее осталось два слабых места, по которым он мог ее ударить — Патрик и Рэй. От Рэя она уже отказалась во имя его жизни, а за Патрика готова была бороться. Она будет драться за него так, как любая мать за своего ребенка, будь та мать человеком, животным, птицей — за своего детеныша все сражаются на смерть, ведомые инстинктом, который сильнее инстинкта самосохранения — инстинктом материнства. Она бросала Джеку вызов, как сказал бы Рэй, и знала, что Джек его примет. Она уезжает, но на этом все не заканчивается, а только начинается.

Отныне только Патрик важен, в нем смысл ее жизни. Он есть ее жизнь. Он — единственное, что у нее осталось, и она не позволит Джеку отобрать у нее и его. Иначе зачем, для чего тогда жить?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Без малейших колебаний Кэрол покинула квартиру Рэя, стараясь больше о нем не думать и, взяв такси, поехала к указанному Касевесом месту встречи с его помощником. Увидев Дебору Свон, которая решительно направилась к ней, заметив, как девушка вышла из машины, Кэрол застыла на месте от удивления.

— Здравствуй, Кэрол, — сухо и сдержано поприветствовала Свон. — Пойдем.