Цвингер - Елена Костюкович

— По твоей милости. Так что неприятели твои дешево шутят. Ты же видел их…

— Шкилетину с ее волосатым собратом…

— Да. Эта парочка хочет тебе нервы пощекотать перед сделкой.

— Похоже. Так что я должен думать в конце концов? Ну напрягись, Ульрих. Повторяю условия задачи. Сначала мне звонят болгары и дают понять, что у них архив деда, он вывезен в Болгарию с театром весной семьдесят третьего. После этого в Мальпенсе какой-то припадочный босяк мне сует в руки стенограмму шпионской прослушки, сделанной в шестьдесят пятом году в Москве явно силами гэпэушников, вкупе с документами, изъятыми у Лёдика Плетнёва в Киеве в семьдесят втором.

— Делаем вывод, что на рынок вышли бумаги из архивов ГБ.

— Согласен, Ульрих. Но в то же время и дедовские тетради. Я их сам видел.

— А ты предположи, что фаршированные половицы попали в КГБ. Ну, были конфискованы в Болгарии… или, не знаю… болгары, например, сами сдали бумажки в советские органы правопорядка.

— М-м… А если провенансов — все же два? Архив Жалусского в Болгарии и плетнёвский архив, изъятый гэбэ? То есть часть находится в Софии, а часть в Киеве? То есть идут две разные психологические атаки на меня?

— Я же сразу предлагал эту схему. Что, может быть, действуют два агента-конкурента. Потом я временно заморозил эту версию. Перегруженный вариант.

— Мне бы, Ульрих, твою решительность. Предлагаешь, морозишь. Временно, не временно. Мне бы так. О’кей. Письмо погибшего Лёдика — хоть оно имеет четкое объяснение. Болгары сами признали. Ну а страшилка с головой по факсу? Это, ты думаешь, откуда? Бэр предложил гипотезу — моджахеды. Пугают за карикатуры. Тем самым появляется и третья линия в дополнение к первым двум.

— Да, к сожалению. Берем и третью.

— И есть еще одна гипотеза, опять от Бэра. Он думает, что гэбэ пугает нас, чтобы мы не вылезали с Ватрухиным.

— Это не прибавляет новых линий. Гэбэ уже было. Хотя, нет, прибавляет… Другая мотивация — значит, другие гэбэшники. Одни хотели знать о тайниках, другие пугают за Ватрухина. Браковать не могу, убедительно. Выходит, это четвертая. Кстати, подожди, Виктор. Тебе как раз об этом сказал и ведущий в кельнской передаче. Что не грозит ли тебе гэбуха. Нам показалось, что он очень разумно сказал. И все мы, наши все, кто со мной смотрел, забеспокоились, когда он сказал. Ты, Виктор, знаешь, смотри, потому что — опасно. Все наши в Аванше, кто смотрел, решили тебе позвонить и предупредить, чтоб ты осторожнее вел себя. Ты, кстати, выглядел неплохо. Правда, Мари-Элен сказала, что с таким ринитом надо сидеть дома, а не в кино сниматься. Хоть бы капли ты, что ли, в нос закапывал перед съемками. Кроме того, Жильбер считает, что тебе с усами было лучше. Мишель Баланш, представь, сидел и доказывал всем, что ты никогда не носил усов. Мы посмеялись над ним, совсем старый, все забывает, бедный Баланш.

— Баланшу полагается. Ему сколько, восемьдесят семь? Ну вот. А мне сорок семь, а я тоже уже все забываю… Кончится тем, что я забуду сейчас улететь. Я вдобавок ужасно устал. Самолет, кажется, скоро. Ульрих, думай. Имей в виду, Бэр допускает, что это последыши нацистов или наследники смершевцев у меня вымогают карту секретных тайников. Бэр считает, что они к расшифровке меня самого желают привлечь. Или, наоборот, хотят отобрать немую карту и хронологический реестр, а дальше уж без меня проводить свой поиск…

— А, понятно. Такова, значит, пятая версия. Версия Бэра. Пятая линия. Интересно. А в квартире погром устроили потому, что хотели добыть и карту и хронологию из твоего компьютера. А Мирей им понадобилась, чтобы тем или иным манером узнать пароль и где файлы лежат. И потому они выкрали твою Мирей.

— Да, — отвечает Вика в изнеможении. — Да, Ульрих, я тоже думаю, что дело именно в этом. Мирей у них в руках. Но кто они? И как спасти Мирей? Ульрих, помоги!

Вот маслом по сердцу. Ульрих этого «помоги» дожидался целую жизнь. И сейчас в диком стрессе, слабый, старый, но по-прежнему рассудительный, вложит все силы в ответ. Не ценил ты Ульриха, Виктор, пока был его пасынком. А сейчас уже Ульрих на входе в детство. И уже тебе предстоит становиться над Ульрихом за взрослого.

Не успел Виктор растрогаться, как от Ульриха поступает нервный разряд мощью в тысячу идей. А подробностей еще придается — несколько тысяч! Ничего себе старый, слабый, расслабленный! Он вообще, похоже, всей Викторовой жизнью способен управлять.

— В общем, так, Виктор. Если верна пятая версия, она самая опасная. Самые опасные одержимцы — это те, кто выведывает, какие подземелья копать. Черные копатели. С ними связаны преступные группировки, торгующие искусством, похищенным из провинциальных музеев СССР. За перестройку исчезло семьсот пятьдесят тысяч му му му что что ты сказал говоришь говорю про погоню за Янтарной комнатой. И перерыли в Кенигсберге делал делал делал это Альфред Роде, искусствовед и нацист по совместительству, навсегда унес тайну… Тайну писем писем альфреда роде вроде. И в народе. Письма о розысках от дружка по седьмому отделу, Георга Штайна. Там и сям искал много где искал среди скал Доннерсберг-Кирххаймболанден на запад от Мангейма. В Шпексере-Майнце, в земле вокруг замка Фалькенштайн. Франкенштайн. Штайн Георг. Попал в морг.

Боже мой, замотал головой Виктор, что за чепуху он несет, это я сплю прямо посреди разговора, воды холодной на лицо, пробудиться, а ведь у меня самолет.

— Штайн имел в программе Лофотен двух германских подводных лодок в Янтарную именно увезли. И вдруг Штайн покончил с собой… харакири. Странно для немецкого солдата. Вообще шпион японский. Чушь. И барон фон Фальц-Фейн. С Юлианом Семеновым. Тёплицзее. Миллион фальшивых фунтов. Англичане реформу сразу после войны. Эсэсовцы, эсминцы, поезд из двадцати четырех вагонов. На подходе Советская армия и водолазы военно-морского флота США. Первый водолаз когда был поднят обратно на поверхность воды трупы вспорот его живот, и в желудке копались — б-р-р — проглоченный документ? А бумагу глотать верже — это не драже…

От кошмара Виктора освободил звонок. Оказывается, он спит стоя с прижатым ухом. На что-то надавил, телефон отключился. Ульрих невозмутимо перезвонил через коммутатор в комнату «Франкфуртер Хофа» и продолжил тираду, вероятно, с того же места, на котором остановились. А Виктора ошпарил пот. Сон прошел, но сохранилось состояние грогги. Вот, оказывается, что чувствуешь, засыпая за рулем на автостраде. В полуобмороке, мокрый, он дослушивает Ульриха. А тот знай себе поет, и поет, и поет.

— И поэтому я согласен с пятой, с Бэром. Они явно втягивают тебя в это дело. Думают получить от тебя документы. Захватили Мирей, компьютер. Она знает пароль от компьютера?

— Они — кто? Ой! Да я же, я болгарской Зофке, вот сейчас вспомнил, сболтнул по телефону, что Мирей знает все мои пароли!

— Сколько я тебя учил, чтобы ты не трепал языком…

— Значит, именно болгары! Не Контора! Что бы они ни говорили! Ульрих, ты гений, гений! Надо же, ну надо же! Я от болгар чего угодно, но прямого бандитизма не ждал. Но напрасно они ликуют. Мирей хотя и знает пароли, но пароль не сработает. Этот комп вообще не может включиться. Он сломан. Не знаю, Ульрих, понимаешь ли ты, как в подробностях дело было…

Сон слетел, как рукой сняло. На пределе возмущения Виктор рассказывает Ульриху про субботний миланский вечер. Повторяет то, что Ульрих уже знал, — про балкон, мяч, малолетнего хулигана, — но на этот раз с психологическими подоплеками: кое-что про Наталию, кое-что и про Мирей. Уклончиво, стыдливо, скупо.

И что сейчас Наталия прочесывает черную хронику. Что она побывала в доме, обнаружила разорение, обрывки веревок, разбитую вазочку и соседское клетчатое одеяло, почему-то занесенное грабителями к Виктору в дом.

Что Доминга независимо описала то же самое. За исключением одеяла, которое Наталия вывесила обратно на балкон.

— А как они все в твою квартиру выходят-входят?

— Мирей у меня в субботу получила ключ. Который положила в воскресенье под коврик. Обещала дверь захлопнуть, когда из дому поедет на самолет. Наталия на третий день взяла этот ключ под ковриком. У Доминги постоянный свой собственный от квартиры ключ.

— Только, главное, не глупи, не устраивай шум. Если начнут расследование о похищении, первым делом вам заблокируют счет «Омнибуса». Не позволят выкупить что бы то ни было у кого бы то ни было. В частности — тетради Жалусского у болгар.

— Да и выкупать не следует. Я сейчас побегу в немецкую полицию. Необходимо этих болгар арестовать, у них тетради отобрать, они же человека, ты сам доказал только что, похитили!

— Да что там я доказал? Да кто их будет арестовывать или что-то у них отбирать под твое честное слово, да еще в Германии? Ты рехнулся? Ты сначала докажи, что надо их арестовать. Их, а не тебя. Погоди. Я попробую понять, что тут можно сделать. Наших всех задействую. Может, кто из наших вдруг имеет связи во Франкфурте в полиции. Ты пока, это самое, не психуй. И не уезжай в Милан. А найди скорей во Франкфурте болгар. И не отпускай их, пока правду не вышибешь. Дай им понять, что ты все знаешь, что согласен договариваться. Эх, меня бы туда. Да лет двадцать мне с плеч долой. Совершенно понятно, можно с ними договориться по-хорошему, отпустят Мирей.