Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. - Н Князев

Пересекли Хара — гол, как Тола именуется в своем начале, и вышли на Керулен. Соблазняло спуститься по ней до знакомого унгерновцам Улан — дабана, перевалить его и выйти на Керулен где‑нибудь вблизи и севернее Гун — Гулутая.

Стали спускаться до водораздела двух рек, перейдя на левый берег Хара — гол. Оторвались от реки и пошли горными долинами на юго — восток. Во второй половине дня, помнится, с головной заставой ехал полковник Кастерин. Послышались выстрелы. Первый полк пошел вперед. Когда я подъехал к 1–му полку, то он уже вел бой с красными. Обстановка была такова: дефиле из гор в долину Керулена было занято красными. Какие их силы и огневые средства — неизвестно. Полковник Парыгин повел энергично наступление тремя спешенными сотнями. Пулеметная команда подъесаула Иванова открыла огонь из 3–4 пулеметов. Наблюдая за боем, выяснил, что красные — регулярная кавалерия, числом до 400–450 бойцов при 6 пулеметах. Они заняли юго — восточные склоны дефиле и, чтобы сбить их, нужно делать большое обходное движение по горам. День склонялся к вечеру и до ночи обходная колонна не успеет закончить своего маневра, а, следовательно, к утру бригада окажется разобщенной в горах. К красным может подойти подкрепление за ночь. Было двое тяжело раненых офицеров и два убитых всадника. Большой бой. который нам навязывали красные, не входил в наши расчеты. Наблюдая за ходом боя, чувствовалось, что наступление ведется без энтузиазма — далеко не так, как атаковали красных у Ново — Дмитриевки или в Гусиноозерском дацане. Бойцы явно берегли свои жизни. Становилось ясным, что нужно уходить, но куда? Даже на карте Лисовского не были показаны пути в горном районе Хэнтэя.

Когда я ломал голову над картой, из арьергарда привели маленького, захудалого ламу неопределенного возраста с плохеньким конем. На вопрос, откуда он, ответил, что едет из Бревен — хийда на Орхон. “Знаешь ли дороги на Бревен — хийда по горам?” — “Если бы я их не знал, то не был бы здесь. В этих горах я родился прожил всю жизнь”. — “Ты знаешь, кто мы?” — “Знаю — унгерновцы, и натт '' — настырь молится Богу за успех вашего дела”. Стало ясно, что он знает дороп:. "Зудишь, что красные закрыли нам выход в долину Керулена?” — “Вижу. Мог нести вас другой дорогой в долину Керулена, где красных нет”. — “Веди’‘

Солнце склонялось к вечеру. Подъехав к полковнику Парыгину, я прну l_.lt не вести наступление вперед, а цепи задержать на месте до темноты и с темнотой уходить в арьергарде, а я поведу колонну по горам на север. Я со своим штабом двинулся с ламой вперед на север. Полковник Хоботов энергично перестраивал колонну и наводил порядок в ней, на что потребовалось немалое время, так как вся бригада сгрудилась в тесном месте, и перемешались кони и люди. Тут же сгруппировались и коноводы 1–го полка, который дрался с красными.

Два надежных урядника ехали около ламы, охраняя его. Лама же ехал уверенно, бормоча слова молитвы, перебирая правой рукой четки. Только к полуночи получил извещение, что 1–й полк оторвался от красных и идет в хвосте колонны. Дв х тяжело раненых везут на носилках. Убитых не сумели вывезти с поля боя. Колонк_ как с вечера начала подъем, так и шла все выше и выше. Становилось холоди Только к рассвету кончился подъем. Бригада растянулась на много верст, так шли гуськом, по одному, благодаря тому, что большинство всадников вели заЕН- ных коней.

С рассветом стала проясняться обстановка. Где мы — не знал. Ночью отсг лась у меня походная сумка и с ней погибла драгоценная карта Лисовского и др; важные документы. Вышли на плоскогорье. Когда часам к 10 утра туман рассеялся, то взорам представилась унылая картина: болотистое пространство, на котором кое- где виднелись чахлые сосны. Тропа шла среди болот, и опасно с нее было делать шаг в сторону. Часам к 11 утра под конскими копытами почувствовалась твердая почва. Лама слез с коня и сказал, что здесь нужно кормить коней — трава хорошая. Велика была радость всадников и коней. Вся бригада подтянулась, и здесь всадники разобрались по своим частям, и каждая сотня стала на свое место. Трава была высокая, сочная и кони тут же между сотнями начали жадно есть.

Сухая трава и ближайшие сосны были достаточными, чтобы запылали костры и на шомполах начали поджаривать баранину, которая имелась в сумах. Через 1–2 часа бивак спал крепким сном. Спал, скорчившись, и лама — проводник около моего костра.

В 3 часа дня уже в полном порядке двинулись дальше. Большинство сотен шло пешими, ведя коней в поводу. Картина местности оставалась той же. К ночи прошли верст 12–15 и остановились, по указанию ламы — проводника, на ночлег на таком же сухом месте, как в обед. В лагере послышались песни, громкий говор, смех. Значит, люди не устали, настроение неплохое. Нечего спать. Нужно идти вперед.

Расспрашивая ламу, я и буряты убедились, что он знает места хорошо и может вести бригаду и ночью, тем более что ночи были еще светлые. Часов в 10 вечера, поужинав, вся колонна, ведя коней в поводу, двинулась дальше, и к рассвету прошла верст 20, а может быть и больше. Из арьергарда доносили, что нет никаких признаков красных.

Таким порядком мы шли по горному плато Хэнтэй двое суток, изредка попадались небольшие горные кряжи, а затем вновь болота. Из них‑то и берут начало все реки, как Керулен, Тола, Иро, Шара, Хара и т. д.

30 или 31 августа приблизились к горному кряжу. Болота остались позади. Под ногами твердая почва и земля покрыта прекрасной высокой травой. Настроение в бригаде было хорошее. Нехватка баранины не печалила, так как в каждой сотне были подбившиеся кони, а зажаренная на шомполе конина — неплохое блюдо. На третьи сутки мы проходили довольно значительную речушку с топкими берегами, и лама объяснил, что это верховье Керулена, а южнее отсюда, верстах в 25–30 лежит Дзун — хурэ.

Отсюда бригада резко переменила направление движения и пошла на юго- восток. Пересекли хребет Цаган — дабан, южнее Бревен — хийда верст на тридцать, и твердыми увалами дошли до Керулена у монастыря Далайгун — хийд. В Далайгун- хийде оставили раненого. Монахам за уход оставили 20 фунтов билонного серебра. На Керулене не задерживались, хотя монголы точно утверждали, что ближе 50 верст красных нет.

От Далайгун — хийда двинулись на монастырь Лансар — Ганчжур, где я и отпустил проводника — ламу. При расставании с ламой я ему отсыпал в его кожаную суму фунтов 10–15 билонного серебра. Лама от умиления плакал. Снабдил его и одним из трех собственных коней, “гнедком”, который подбил ноги при походе еще на Русь. Конь был очень хороший, но требовал длительного отдыха. Лама провожал бригаду, стоя на коленях, устремив взор к небу — молился за наше благополучие.