Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наполеон сдержал слово, данное Эгберту в Тюильри. Не прошло и трёх месяцев с двадцать второго февраля, а он уже расположился со своим главным штабом в Шёнбрунне. Неужели героизм и самоотвержение бессильны перед ним и должны разлететься в прах, как пыль, которую подымают ноги его коня? Если справедливость дела, мужество и твёрдость в бою дают право на победу, то как могла она не быть на стороне австрийцев? Что за загадку представляет свет с существующим порядком вещей и законами естественного развития!
Из ближайших деревень, Штаммерсдорф и Зюсенбрунн, пронёсся по полю звон вечерних колоколов. Был шестой час на исходе.
Эгберт подошёл к узкому рукаву реки, поросшему ситником и камышом, где два бревна, переброшенные через воду, составляли шаткий и легко уничтожаемый мост на соседний остров. На берегу лениво стоял часовой с ружьём в руках. Шумел Дунай, переполненный весенними водами.
Пока австрийское войско стояло лагерем в Мархфельде, Наполеон не мог похвалиться окончательным покорением столицы. Эрцгерцог не выказывал намерения просить у него мира.
Император решил перейти реку и сбить с позиции неприятеля. Для достижения этой цели он выбрал большой остров Лобау, лежащий немного ниже Вены, который по своей величине мог служить удобным местом для укреплённого лагеря, тем более что растущий тут густой лес и кустарник совершенно скрыли бы французское войско от неприятеля.
Уже несколько дней работали без устали французы над сооружением моста от Кейзер-Эберсдорфа до Лобау, с тем лихорадочным рвением, которое Наполеон умел внушить своим людям в решительные минуты. Семьдесят самых крупных судов, ходивших по Дунаю между Линцем и Пресбургом, были употреблены в дело. Но тут представилось неожиданное и довольно важное затруднение, которое невозможно было устранить: обнаружился недостаток в якорях для оснащения судов. Чтобы успокоить нетерпение императора, вместо якорей спущены были в воду старые тяжёлые пушки, найденные в венском арсенале, и ящики с ядрами. Такая замена могла только служить средством, выйти из затруднения, но она была недостаточна для удержания судов при сильном напоре воды.
Между тем значительные отряды стрелков были отправлены в лодках для осмотра южного берега острова Лобау. Отбросив слабые аванпосты австрийцев, они вскоре появились и на северной стороне в лесной чаще, напротив деревень Асперг и Эслинген на левом берегу.
Теперь уже не могло быть ни малейшего сомнения для австрийцев, видевших все эти приготовления, что Лобау будет служить промежуточным пунктом при переходе французов на Мархфельд. Даже Эгберт, при своей полной неопытности в военном деле, понимал, какой риск был связан с этим планом. Насильственный натиск со стороны австрийцев мог отбросить французов к реке. Эгберт, как уроженец Вены, знал, насколько капризен Дунай, и не верил в прочность понтонного моста, построенного на скорую руку. Ещё сегодня утром эрцгерцог Карл с конницей Лихтенштейна делали рекогносцировку со стороны Лобау. «Кто знает, может быть, завтра загремят пушки», — думал Эгберт с радостным замиранием сердца.
Но вот встрепенулся сонный часовой и схватился за курок ружья.
Эгберт вздрогнул.
Раздался издали выстрел. За ним быстро следуют один за другим ещё два выстрела. Они слышатся по ту сторону реки.
Не приветствуют ли таким способом французские часовые закат солнца, чтобы усладить свой слух выстрелами?
На каменной плотине у Иедлерсдорфа также заметно необычное движение. Лейтенант Гуго Шпринг, охранявший этот пост, поднимает чёрно-жёлтое знамя. Эгберт бежит к нему стремглав через пни. Через минуту он уже стоял на плотине около своего друга.
Гуго молча указал ему глазами на реку.
Посреди Дуная плыла лодка. Разъярённые волны бросали её из стороны в сторону. Она выехала из маленькой бухты, скрытой камышами. Французы слишком поздно заметили лодку; их выстрелы уже не достигают её. Сидящим в ней грозит только опасность от реки. Солдаты по распоряжению Шпринга готовят доски и канат, чтоб помочь им высадиться. Вероятно, дело идёт о каком-нибудь важном известии. Лодочник не стал бы рисковать жизнью из-за пустяков.
— Ступай сюда, Эгберт, — закричал Гуго своему начальнику, забывая военную дисциплину и входя в реку по пояс. — Ведь это чёрная Кристель! Полюбуйся, как она работает вёслами. Ну, волна захлестнула лодку. Теперь уже недалеко! Сюда!
Гребцы начинали изнемогать; но крики Гуго и людей, стоявших на берегу, придали им новые силы. Лодка въехала в камыш, покрывавший илистый берег. Чёрная Кристель одним прыжком очутилась на плотине. Она всё ещё похожа на дикую кошку; щёки её покрыты ярким румянцем, рукава белой рубашки засучены выше локтя.
При виде знакомых лиц она громко вскрикнула от радости и, бросившись к Эгберту, поцеловала у него руку.
— Что случилось? Как ты попала сюда? Надеюсь, всё благополучно в Гицинге? — спросил Эгберт взволнованным голосом.
— У нас всё благополучно; барышня здорова. Даже господин Армгарт нашёлся.
— Немудрено после такого долгого отсутствия! — заметил со смехом Гуго. — Скажи пожалуйста, много ли у вас постояльцев?
— Всего один старый полковник, который никого не обидит. Меня послала сюда не барышня, а мой господин.
— Кто такой?
— Она называет так барона Пухгейма! — сказал Гуго. — Зачем он послал тебя сюда?
— Он велел передать эрцгерцогу эту бумагу, — ответила Кристель, вынимая из кармана письмо. — Тут должны быть написаны страшные вещи! Он так гнал лошадей, что одна из них пала в Нуссдорфе.
— Откуда ты? Где ты встретилась с бароном?
— Я из Эберсдорфа. Он сам привёз меня к берегу.
— Он сам привёз — тебя! — повторил с удивлением Эгберт. — Дай письмо. Действительно, оно адресовано его высочеству, эрцгерцогу. Лейтенант Шпринг, отправляйтесь в Эсланген. Мост должен быть немедленно снят, если он уже не в руках французов.
— Разве у вас тут ещё мост? — спросила Кристель. — Вот у французов по ту сторону острова река снесла всю середину их огромного моста. Я сама видела это. Тогда на башне в Эберсдорфе только что пробило три часа.
— У французов испорчен мост к Лобау! — воскликнул Эгберт, не помня себя от радости. — Ну, Гуго, завтра у нас непременно будет битва!
— Хуже не будет, чем при Эбельсберге, — мрачно ответил Гуго, подвязывая ещё крепче свою шпагу. — Театр войны не прельщает меня. Я предпочитал бы умереть в другом
