Самостоятельные люди. Исландский колокол - Халлдор Лакснесс

— Арнэус дома? — спросил он.

Женщина на миг остолбенела, услышав, что какой-то солдат смеет произносить имя такого человека, да еще в его собственном доме. Немного опомнившись, она заговорила с солдатом на нижненемецком наречии, и ему показалось, что она и на этом языке обзывает его черным дьяволом. Она собиралась было захлопнуть дверь у него перед носом, но он подставил ногу. С минуту она тянула дверь к себе, но вскоре поняла, что сила не на ее стороне, и исчезла в доме. Солдат убрал ногу. Однако у него не хватило духу последовать за женщиной. Так прошло некоторое время.

В доме было тихо, и солдат не двигался с места. Наконец он услышал негромкий разговор за дверью. Сначала он увидел чей-то глаз, потом тонкий нос и расслышал, как кто-то прошипел по-исландски:

— Что это здесь происходит?

Солдат сперва даже не понял, что к нему обращаются по-исландски, и сказал по-датски:

— Добрый день.

— Что случилось? — переспросил тот же голос.

— Да ничего, — ответил солдат на этот раз уже по-исландски.

Дверь сразу отворилась. На пороге стоял рыжеватый исландец с длинным лицом, прядями жидких волос на голове и глупыми бараньими глазами. Ресницы у него были белесые, а брови совсем редкие. Его била мелкая дрожь. Кафтан его был на рукавах изрядно потерт. Человек этот явно не годился для того, чтобы служить у столь высокопоставленного господина, хотя повадки у него были не как у простых людей. Он сопел, чихал, мигал глазами, тряс головой, словно желая отогнать надоедливую муху, и все время тер нос указательным пальцем, а потом стал вдруг почесывать одной ногой другую. Трудно было понять, сколько ему лет.

— Ты кто такой? — спросил исландец.

— Меня зовут Йоун Хреггвидссон. Я из Рейна, что в Акранесе, — ответил солдат.

— Привет, Йоун, — сказал исландец, подавая ему руку. — Подумать только, ты позволил завербовать себя в солдаты!

— Я долго странствовал, и они забрали меня в Глюкштадте, в Гольштинии.

— Да, они здорово охотятся за бродягами. Уж лучше оставаться в Акранесе. Ну, ладно. Кстати, ты не родич Йоуна Мартейнссона?

Йоун Хреггвидссон покачал головой. Такого человека он не знал. Зато, сказал он, у него важное поручение к Арнасу Арнэусу.

— Ах, так ты не знаешь Йоуна Мартейнссона? Это хорошо. А сам ты родом из Скаги. Ну, что нового в Акранесе?

— Да ничего особенного.

— Кто-нибудь видел вещие сны?

— Сколько я помню, нет. Я знаю, что лишь дети видят то, что произойдет завтра. А у баб перед переменой ветра ноют кости. А ты кто будешь?

— Йоун Гудмундссон из Гриндавика, по прозвищу Гринвицензис. Меня считают doctus in veteri lingua septentrionali[83]. Но главная моя слабость — это scientia mirabilium rerum[84]. Ну, да ладно, как я уже сказал. Ты случайно не привез нам чего-нибудь новенького? Неужели ты ничего не заметил особенного и ничего не слыхал о диковинных существах, обитающих на берегу Вальфьярдара?

— Вроде нет. Зато в Акранесе иной раз можно видеть морских чудищ, порою очень страшных. Ну, это, правда, не новость, даже если людям приходится вступать в единоборство с ними. Кстати, раз уж разговор зашел о чудищах, то здесь, в этих дверях, я видел пугало. Помесь тролля с карлицей, хоть и в образе женщины. Сроду не знавал такого страха перед живым существом. Когда я спросил про вашего хозяина, она обозвала меня по-немецки черным дьяволом.

Услышав это, исландец, которого звали Гринвицензис, вновь засопел, задергался и зачесал правой ногой левую, а потом левой правую. Успокоившись наконец, он сказал:

— Могу ли я обратить внимание своего дорогого соотечественника на то, что если он хочет разговаривать с моим господином и повелителем, то ему надлежит помнить, что господин мой не крестьянин, как большинство жителей Исландии, хотя он, конечно, исландец. Он — благородный и знатный господин assessor in consistorio, Professor philosophiae et antiquitatum Danicarum[85] и высокоученый архивариус его королевского величества. Отсюда следует, что его возлюбленнейшая супруга, моя госпожа, — дама знатного рода, и ее надлежит величать подобающими и пристойными словами, а не подвергать насмешкам и глумлению. Но кто же тебя, простого солдата, мог послать к моему господину?

— Это уж моя тайна, — ответил Йоун.

— Пусть так. Но ведь у тебя есть на руках какая-нибудь бумага или свидетельство от знатного лица, из коих было бы видно, что тебе поручается говорить с моим господином.

— У меня есть такое свидетельство, которому он поверит.

— Да, но, может быть, это все проделки того разбойника и висельника Йоуна Мартейнссона, чтобы выманить у нас книги и деньги, — возразил Гринвицензис. — И может, мне, Famulus in antiquitatibus[86] моего господина, будет дозволено взглянуть хоть глазком на эти доказательства.

— Я их покажу только ему. В Трекюлисвике я зашил их в свои лохмотья, а став солдатом, спрятал в сапог. Эти разбойники считали меня самым презренным ничтожеством, и никому и в голову не могло прийти, что у меня хранится такая ценность. Можешь передать это своему господину. Я мог не раз за нее откупиться, но предпочел терпеть голод и побои в Голландии, едва не угодил на виселицу в Германии, а в Глюкштадте позволил напялить на себя эту смирительную рубашку.

Тут ученый исландец вышел на лестницу, закрыл за собой дверь и попросил Йоуна пройти за дом. Они вошли в сад, где тихо стояли высокие деревья с голыми ветвями, опушенными инеем. Гринвицензис предложил гостю присесть на обледенелую скамью, а сам заглянул за угол и обшарил все кусты: он хотел убедиться, что поблизости нет врага. Лишь после этого он сел на скамью.

— Ну так и быть, — произнес он наставительным тоном, весь поглощенный своей страстью к науке. К сожалению, говорил он, ему не представился случай самому повидать мир, если не считать того времени, когда он еще учился в школе и ездил из Гриндавика в Скаульхольт. Дорогой он всегда старался примечать все диковинное и непонятное, особенно в Круссувике, Хердисарвике и Сельвогуре. С другой стороны, он всегда старался понабраться знаний и опыта у бывалых людей как низкого, так и высокого звания. К тому же у него много книг об этих предметах. И поскольку он убедился, что Йоун Хреггвидссон хорошо знает Германию, то хотел бы услышать от него: правда ли, что в лесных дебрях этой страны еще обитают полулюди-полукони, которых называют кентаврами.

Йоун Хреггвидссон ответил, что такие существа ему никогда не попадались, но зато в Германии он дрался с повешенным. Однако ученый исландец перебил его, сказав, что такого рода вещи уже доставили ему немало неприятностей. Ученые попугаи здесь, в Копенгагене, в том числе и Йоун Мартейнссон, называют людей, верящих в привидения, суеверными лжецами. Впрочем, явление мертвецов на землю не относится к естественным наукам или даже к области чудесного. Это уже дело богословов. Но ему хотелось спросить у Йоуна, не встречался ли тот с великанами, ибо на эту тему Гринвицензис пишет как раз небольшой латинский трактат. Не слыхал ли крестьянин о костях великанов, найденных на горных пастбищах и на пустошах Норгарфьорда. Ведь чужеземцы в своих трудах придают большой вес вещественным доказательствам.

Йоун Хреггвидссон ответил, что не слыхал. Быть может, заметил он, кости великанов внутри мягкие и потому быстро распадаются. Зато крестьянин рассказал своему собеседнику, что сам он не далее как в прошлом году столкнулся на пустоши Твидегра с живой великаншей. Он самым подробным образом описал эту встречу и даже рассказал, как великанша подзадоривала его доказать свою мужскую доблесть. Ученый исландец нашел все это весьма интересным. Видно было, что солдат сразу вырос в его глазах. Он заверил Йоуна, что дословно занесет его рассказ в свою книгу «De gigantibus Islandiae»[87].

— Кстати, может, ты слыхал что-нибудь о ребенке — если его вообще можно так назвать, — у которого рот на груди и который два года тому назад появился на свет в Эрлекьярселе во Флое?

Но об этом Йоуну решительно ничего не было известно. Зато он мог сообщить о ягненке с птичьим клювом, родившемся тому уже три года в Белькхольте на полуострове Мюрар. Ученый исландец по достоинству оценил столь интересную новость и добавил, что упомянет о ней в своей «Physica Islandica»[88]. Он заметил, что хотя Йоун и простого звания, но много знает и понимает и даже, как видно, довольно честный человек.

— Но, — добавил он, — боюсь, что мой господин не пожелает говорить с человеком столь низкого рода. Все же я попытаюсь помочь тебе, если ты еще не выбросил это из головы.

Так как Йоун не отказался от своего намерения, то Гринвицензис, засопев и согнувшись под тяжестью огромной ответственности, исчез в парадной двери, чтобы доложить о госте. Не успел он уйти, как Йоун услышал, что рядом на скамейке кто-то зевает. Обернувшись, он увидел, что возле него сидит невесть откуда взявшийся человек. Можно было подумать, что он свалился с неба вместе с инеем. Йоун не заметил, чтобы он вошел через калитку, вышел из дому или перелез через садовую ограду. Да и ученый Гринвицензис своими глазами убедился, что ни в кустах, ни за деревьями никого не было. С минуту они молча глазели друг на друга. Человек этот, как видно, озяб и засунул руки в рукава.