САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 В общем, чтобы не маяться с изготовлением сыра из разбавленного молока, Сакуров решил заняться обработкой персонала, очень надеясь на то, что после обработки персонал впредь не станет гадить туда, откуда утоляет жажду. Сначала он придумал повысить «цену» на приобретаемое молоко, но воды в нём только прибавлялось. Потом Сакуров заявил, что будет приезжать за молоком позже, когда оно отстоится, и он сможет по толщине слоя сливок определять качество продукта. Персонал согласился на отстой молока так же охотно, как сначала согласился брать за сто литров молока на две пол-литры больше. И спустя неделю Константин Матвеевич два дня ломал голову, как персонал умудрился положить хороший слой сливок на забелённую молоком воду? Причём хорошим оказался сам слой, но не сливки, поскольку их вкус изобличал присутствие в них какого-то несъедобного суррогата, но не тех сливок, из каких принято делать самое сливки, а также сметану, сливочное масло и прочие молочные продукты вплоть до новомодных йогуртов.

 «Вот сволочь!» - ругался про себя Сакуров, потому что ругать персонал было бесполезно: в ближайшей округе только один совхоз под управлением старого партийца продолжал доить коров, собирать сахарную свеклу, пахать принадлежащие ему просторы и платить кое-какую зарплату скотникам, дояркам и прочим растениеводам.

 «Вот мудак!» - веселился персонал, хорошее молоко утаскивая домой, а суррогат, творение умелых русских рук вкупе с хвалёной смекалкой, толкая дураку Сакурову, поскольку умные люди давно уже плюнули на отечественного производителя, но наловчились делать молочные продукты из привозимого из-за границы молочного порошка. И получать при этом сверхприбыли, а не какие-то триста долларов, потому что за границей случались такие порошки, за вывоз которых хозяева ещё приплачивали новым русским бизнесменах, так как утилизация просроченных продуктов – и молочных порошков в том числе – в цивилизованных заграничных странах дорогого стоит.

 «Слуший, ти почему стал адин раз два месяц ездит вместа два раза в адин?» - сердился Гиви Вахтангович, имея стопятидесятипроцентную прибыль с торговли сакуровским сыром в своей забегаловке.

 Сакуров рассказывал – почему – и добрейший человек Гиви Вахтангович начинал куда-то звонить и давать советы одновременно.

 «Слуший, ти сделай среди персонал адин свой человек и паабещай ему адин лирт сверху, если молоко будэт висши качеств!»

 «А как я проверю это качество? – спорил Сакуров. – Ведь меня они надуют с высшим качеством так же легко, как надули со слоем сливок!»

 «Ага, вот! – сказал Гиви Вахтангович, завершив очередной раунд телефонных переговоров. – Сичас запомни адрес, поедишь адно место, купишь адин прибор, который будет показывать висши качеств. Теперь панимаешь?»

 «Вот теперь понимаю!» - повеселел Сакуров, прощался с «земляком», заводил «фолькс» и катил по указанному адресу. Там он покупал прибор, определяющий жирность молока и прочие его составляющие вплоть до минеральных веществ, каковых веществ в нормальном молоке пребывало не более ноль целых и семь десятых процента от всего остального. А потом Сакуров возвращался в деревню, заранее предвкушая вид вытянутых рож персонала, когда он приедет к ним за очередной порцией молока с прибором.

 Короче говоря, производство сыра наладилось, «бригадир», самый мордастый пьянчуга из персонала, ретиво следил, чтобы в молоко, приготовленное на продажу благодетелю, ничего, кроме молока, не попадало. Остальной персонал сначала потужил-потужил, поругал-поругал хитрую технику, с помощью которой клиент стал определять качество молока, пробовал набить морду коллеге, ссучившемуся за дополнительный литр самогона, и, не обретя успеха на данном поприще, стал больше разбавлять другое молоко, то, что уходило на продажу в прочие торговые предприятия или на переработку.

 «Ну, теперь держись!» – ликовал Сакуров, мотаясь на микроавтобусе туда-сюда.

 А к тому времени стали подрастать новые поросята, на носу замаячили ноябрьские праздники, повеяло первым снежком и, когда выпадали редкие минуты отдохновения (случалось это, как правило, во время перекуров), бывший морской штурман не уставал любоваться на красоту среднерусской природы.

 «Ведь ничего же выдающегося, – прикидывал недавний житель курортного Сухуми, озираясь на вышеупомянутую красоту – сплошная равнина с редкими холмами, эпизодическими оврагами и остаточными перелесками, но что-то в ней такое, от чего меркнет даже южная экзотика и дальневосточное буйство. И почему так?»

 И, не найдя ответа на этот риторический вопрос, Сакуров продолжал блуждать затуманенным взглядом по дальним пределам бескрайней равнины, и то замечал новый рисунок облачного неба над прозрачной далью в той заболоченной стороне, где в Серапею впадала Серапейка, то обнаруживал невиданную до сих пор гамму палевых цветов увядающей лесопосадки в той её части, где она ответвлялась от тополёвой рощи возле недалёкой железнодорожной станции.

 «Это всё небо, - соображал бывший морской штурман, - и погода. Где ещё увидишь такое неповторимое небо и узнаешь такую непостоянную погоду…»

 Сакуров поднимал голову вверх, насчитывал пятикратную в течение трёх длинных затяжек смену небесного освещения под воздействием солнца, ветра, облаков и ещё чего-то ирреального, затем гасил бычок, встряхивался и бежал дальше хлопотать по своим делам. А остальные дела, надо сказать, пошли тем хуже, чем лучше Сакуров устраивался в плане повышения качества покупаемого молока.

 Во-первых, Мироныч железно решил компенсироваться на новой партии поросят за прошлые потери.

 Во-вторых, старый самогон кончался, а ставить брагу для нового в посадке уже не годилось.

 В-третьих, совхозного партийца «ушёл» в отставку один из трёх уцелевших в «предвыборной» борьбе авторитетных кандидатов.

 В-четвёртых, Сакуров спалил сцепление на «фольксе», пока буксовал в одной из ям, коими изобиловала дорога от совхоза до Серапеевки.

 «Ну, всё, кратны твоему автобусу! – радовался Семёныч. – Можешь смело буксировать его на свалку!»

 «Ну чё ты каркаешь, дятел старый? – ворчал Жорка. – Давай лучше отбуксируем его к Кульку».

 «Сейча-ас! – бузил Семёныч. – Стану я надрывать свою «ниву» по такой грязи…»

 «А вот мы водочки бутылок пять, да рыбки копчёной! – подначивал Семёныча Жорка, имевший по причине недавнего приезда из Москвы и водку, и рыбу. – Да скажем Кульку, что всё это от твоего имени. А?»

 «Скажет он! – хорохорился Семёныч. – Я и сам мог бы выкатить Кульку, и почище твой водки с рыбой, да…»