Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевиль

Айзек вспомнил тот умопомрачительный шок, ту охватившую все его существо тошноту, когда глазам впервые открылась эта невероятная картина.

Нет, в этот раз он ни за что не разлепит веки.

Он услышал бормотание Ягарека и тихую ругань Дерхан. Но для него это были не звуки, а нечто вроде обрывков шелка, которые проскальзывали в череп и постепенно приобретали четкость. Был и еще один голос, обрывочная какофония яркой ткани, и эта ткань визжала от ужаса.

Кто бы это мог быть?

Паук несся по упругим нитям вдоль зоны повреждения и потенциального повреждения – где мотылек прошел однажды, там он пройдет и вновь. Ткач скрылся в норе, в темной воронке из связей, что пронизывали ткань этого сложного измерения и снова выходили в город.

Айзек почувствовал щекой дуновение воздуха. Почувствовал под собой древесину. Он проснулся. Открыл глаза.

Болела голова. Он посмотрел вверх. Шея уже вновь привыкала к тяжести шлема, никуда не девшегося с головы. Даже зеркала чудесным образом остались невредимы.

Он лежал в снопе лунных лучей на тесном, пыльном чердаке. В щели между половицами, между досками стен просачивались звуки.

Дерхан и Ягарек тоже приходили в себя, медленно приподнимались на локтях, трясли головами. Спохватившись, Дерхан вскинула руку к виску. Второе ухо осталось нетронутым.

Айзек и у себя проверил – порядок.

Ткач маячил в углу комнаты. Вдруг он шагнул вперед, и Айзек разглядел позади него милиционера. Казалось, тот в параличе. Он сидел, привалившись к стене лопатками, и слегка дрожал. Гладкая лицевая пластина свалилась с головы. Ружье лежало на бедрах. У Айзека от страха екнуло сердце. Но вскоре он заметил необычный для оружия блеск. Великолепная, хоть и бесполезная, стеклянная модель кремневого ружья.

…ЭТО МОЖЕТ СТАТЬ УБЕЖИЩЕМ ДЛЯ БЕГЛОГО КРЫЛАТОГО… – Голос звучал глухо, как будто путешествие по плоскостям мировой паутины отняло у Ткача все силы. – …ВЗГЛЯНИТЕ НА МОЕГО ЗЕРКАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА НА ТОВАРИЩА ДЕТСКИХ ИГР НА ДРУЖКА МОЕГО… МЫ С НИМ НА ВРЕМЯ ПОКИНЕМ МЕСТО ОТДЫХА МОТЫЛЬКА-ВАМПИРА МЕСТО ГДЕ ОН СЛОЖИТ СВОИ КРЫЛЬЯ И БУДЕТ ОТЪЕДАТЬСЯ Я ПОИГРАЮ В КРЕСТИКИ-НОЛИКИ СО СТЕКЛЯННЫМ СТРЕЛКОМ…

Ткач отступил в угол комнаты и резко сел на пол. Блеснула рука-нож, задвигалась с невероятной скоростью, начертала на досках возле ноги неподвижного милиционера решетку из девяти клеток.

Вырезав крест в угловой клетке, Ткач замер, что-то бормоча. Айзек, Дерхан и Ягарек поплелись в центр комнаты.

– Я думал, он просто нас уносит, – проворчал Айзек. – А он шел следом за мотыльком, который прячется где-то здесь…

– Надо добраться до гада, – решительно проговорила Дерхан. – Мы уже почти всех прикончили, нужно и этого.

– С пустыми руками? – буркнул Айзек. – У нас, кроме шлемов, ничего не осталось. Мы даже не знаем, где прячется тварь.

– Значит, надо, чтобы Ткач нам помог, – решила Дерхан.

Но все уговоры ничего не дали.

Огромный паук будто и не слышал. Что-то шептал и не шевелился, как будто терпеливо ждал, когда полуживого милиционера перестанет бить нервная дрожь. Наконец Айзек и его товарищи оставили свои попытки и отошли.

– Надо отсюда убираться, – сказала вдруг Дерхан.

Айзек посмотрел ей в глаза и, помедлив, кивнул. Подошел к окну, выглянул.

– Непонятно, где мы, – сказал он через несколько секунд. – Улицы как улицы… – Так и не сумев высмотреть ориентир, устало покачал головой и вернулся к Дерхан. – Ди, ты права. Нам здесь делать нечего.

Ягарек беззвучно вышел из комнатки в тускло освещенный коридор. Там тщательно осмотрелся. Слева стена была наклонной – скат крыши. Справа – два проема, а дальше коридор сворачивал вправо и исчезал в сумраке.

Ягарек крался вперед пригнувшись, на корточках. Не оглядываясь, дал знак следовать за ним. Дерхан и Айзек пошли вслед, направляя во мглу пистолеты, заряженные сырым, ненадежным порохом. Другого все равно не было…

У первой же двери Ягарек задержался и прижал к ней пернатую голову. Послушал, затем очень медленно отворил. Приблизились Дерхан и Айзек, заглянули в неосвещенную кладовку.

– Есть тут что-нибудь полезное для нас? – прошептал Айзек.

Но на полках не было ничего, кроме пыльных бутылок и сгнивших от старости щеток.

Возле второй двери Ягарек махнул Айзеку и Дерхан, чтобы не шевелились. На этот раз он прислушивался дольше. Дверь была хлипкая, но заперта на несколько задвижек, и Ягарек со всеми справился без труда. Вот гаруда медленно нажал на дверь, просунул голову в образовавшуюся щель и замер на очень долгое, как показалось Айзеку и Дерхан, время.

Наконец он отстранился от двери, обернулся и тихо сказал:

– Айзек, идти должен ты.

Айзек нахмурился, шагнул вперед, сердце забилось чаще.

«Что это? – подумал он. – Что происходит?» И тотчас где-то в глубине разума раздался голос, ответивший, что́ его ждет. Но Айзек не прислушался – а вдруг ответ ошибочный?

Он отстранил Ягарека и, поколебавшись на пороге, шагнул в комнату. Она оказалась большой, квадратной, освещена тремя масляными лампами и тонкими жгутами газового света, проникавшими с улицы через грязное оконце. В темном углу, спиной к двери, а лицом к чудовищной скульптуре, на коленях стояла Лин.

Айзек закричал. Это был звериный рев, и он рос, набирал силу, а Ягарек махал руками, просил, чтобы Айзек замолк, но тот не слушал.

Лин вздрогнула и повернулась на звук. Увидев Айзека, задрожала.

Он, спотыкаясь о мусор, побежал к ней. Когда приблизился, снова закричал, на этот раз от горя – увидел, что с ней сделали.

Все тело было покрыто ожогами и порезами, следами безжалостного насилия, следами пыток. Ее били по спине. Рубашка превратилась в лохмотья. Груди перекрещены узкими шрамами. На животе и бедрах – пятна ушибов.

Но когда Айзек разглядел ее голову, вздрагивающего скарабея, он едва не упал в обморок.

Исчезли крылья. Он и раньше об этом знал, с тех пор как получил письмо, но увидеть воочию эти трепещущие лохматые обрывки было выше его сил. На панцире трещины и вмятины, кое-где видна нежная плоть. Фасеточный глаз раздавлен, незряч. Средняя головонога справа и задняя слева вырваны с мясом.

Айзек упал на колени и обнял ее, прижал к себе. Она была такая тонкая, хрупкая, израненная. Она дрожала, прикасаясь к нему. Напрягалась всем телом, словно не могла поверить, что это он, настоящий. Может быть, сейчас исчезнет, может быть, это просто новая изощренная пытка.

Айзек обнимал ее и плакал. Чувствовал кожей ее тонкие кости.

– Я бы раньше пришел, – простонал он жалко. – Пришел бы, но думал, что ты умерла.

Она чуть отстранилась, чтобы можно было жестикулировать.

«Ждала тебя, люблю тебя, – хаотически показала Лин. – Помоги мне, спаси, забери отсюда, он не даст мне умереть, пока…»

Только сейчас Айзек поднял взгляд на скульптуру, возвышавшуюся за спиной Лин, скульптуру, на которую в миг его появления она лила хеприйскую слюну. Невероятная, разноцветная, жуткая калейдоскопическая фигура. Образ будто по кошмарам собран; руки, ноги, глаза – в самых диких сочетаниях. Она была почти закончена, только на месте головы – гладкий каркас и провал там, где, вероятно, должно находиться плечо.

Айзек охнул и снова посмотрел на Лин.

Лемюэль был прав: Попурри – циничный убийца, и любой другой пленник на месте Лин погиб бы. Но необычный талант Лин стимулировал его тщеславие, его чудовищное стремление к величию, его эгоцентрические грезы. И Лемюэль об этом не знал.

Попурри не хотел, чтобы изваяние осталось недоделанным.

Вошли Дерхан и Ягарек. Когда Дерхан увидела Лин, закричала, как только что Айзек, подбежала и обняла обоих, плача и улыбаясь.

К ним робко приблизился Ягарек.

Шепотом Айзек вновь и вновь оправдывался, мол, думал, что ее уже нет, иначе обязательно поспешил бы на выручку.

«Заставлял меня работать и бил, и пытал, издевался», – вяло жестикулировала Лин – у нее не осталось сил на эмоции.

Ягарек хотел что-то сказать, но вдруг резко повернул голову. Из коридора явственно звучал топот бегущих ног.

Айзек застыл, удерживая в объятиях Лин. Дерхан отстранилась от них, вынула пистолеты и повернулась к двери. Ягарек прижался к стене в тени статуи, изготовив к бою свернутый кольцами кнут.

Дверь с треском распахнулась, ударилась о стену.

Перед ними стоял Попурри. Виднелся он неотчетливо – уродливый силуэт на фоне покрашенной в черное стены коридора, целый куст разнообразных конечностей, ходячий лоскутный ковер из чужих органов. У Айзека даже челюсть отвисла, до того он был изумлен.

Глядя на это существо с козлиными, птичьими и собачьими ногами, с гроздьями щупальцев и шишек из мускульной ткани, с композитными костями и вывернутой наизнанку кожей, он понял, что Лин ничуть не фантазировала, а лепила статую с натуры.

Лин, увидев своего работодателя, обмякла от страха и воспоминаний о перенесенной боли. В Айзеке заклокотал гнев.