Черный Город - Фернандо Гамбоа

— Ты помнишь книгу, которую я забрал со стола мертвого нациста?

— Ту, что написал Гитлер?

— Да, речь идет о ней. Так вот, я подумал, что этой книге можно найти лучшее применение, чем просто использовать ее страницы в качестве туалетной бумаги.

Валерия с заинтригованным видом посмотрела сначала на меня, а затем на Кассандру.

— Никак не могу понять, о чем это вы говорите, — сказала она после небольшой паузы.

— А я, по-моему, понял, — подключился к разговору профессор, посмотрев сначала на пули, а потом на меня. — Ты хочешь, чтобы мы завернули маленькие кучки пороха в листы из книги «Майн кампф»?

— Именно так, — ответил я, поворачиваясь к профессору и озорно ему подмигивая.

— Но… — начала было говорить Валерия.

— Петарды, — перебил ее профессор. — Мы сейчас смастерим хорошенькие петарды.

Мы развели еще один, но уже очень маленький костер в глубине помещения и уложили на пол рядом с ним Анжелику. Света этот костер давал мало, но рядом с ним нам было все же уютнее — хотя бы от осознания того, что пространство вокруг нас освещалось не одними лишь фонариками.

— Не понимаю, — пробурчала Валерия, отделяя пули от гильз. — Не понимаю, почему морсего вдруг решили попытаться войти в храм именно этой ночью, хотя они целую неделю не делали этого, прекрасно зная, что мы находимся здесь.

— А может, они очень сильно рассердились, — предположила Кассандра. — Им, должно быть, не понравилось, что нами была осквернена их Sancta Sanctorum[79] и что потом мы еще начали по ним стрелять. Мне кажется, они уже стали воспринимать нас не как легкую добычу, а как серьезную угрозу.

— Думаю, данное изменение нашего статуса вряд ли сулит нам что-либо хорошее… — поморщился профессор.

— А вот лично я отнюдь не уверен в том, что их так сильно разозлило это и только это, — сказал я, не отводя взгляда от каменной лестницы.

— На что ты намекаешь?

— Видите ли, судя по поведению наших друзей, тех, которые сейчас копошатся где-то над нами, прозвище «летучие мыши» пристало к ним не только из-за цвета их кожи и ночного образа жизни. Или я не прав, Иак?

Туземец посмотрел на меня с таким видом, как будто он сомневался, отвечать мне на мой вопрос или нет.

— Легенды говорить, что они очень любить человеческий кровь, — сказал он после паузы.

— Ты хочешь сказать, что они… вампиры? — недоверчиво спросила Касси.

Туземец отрицательно покачал головой.

— Вампиры пить кровь, когда ты спать, и ты это не замечать, — напомнил он мексиканке. — А если это делать морсего, ты это точно заметить…

— Спасибо, порадовал.

— А еще легенда говорить, что они мочь чувствовать кровь, как пираньи в река.

— Ты хочешь сказать, что они чувствуют запах крови и что он их привлекает? — удивленно спросила Валерия. — Но какую именно кровь они…

Дочь профессора, не договорив, замолчала — видимо, поняла, что ответ на ее вопрос лежит на носилках и спит рядом с ней…

— Она в любом случае вряд ли доживет до утра, — глухо произнесла Валерия, показав взглядом на Анжелику. — Если мы дадим ей сейчас чрезмерную дозу морфия, она умрет еще до того, как мы отдадим ее мор… до того, как мы вынесем ее из этого помещения.

— Об этом не может быть и речи, — стал возражать Валерии ее отец. — Так поступить мы не можем… Мне даже стыдно, что такое предлагаешь ты.

— С такими подругами, как ты, враги становятся уже лишними, — с презрением сказала Касси.

— Я говорить, что высокий женщина прав, — высказал свое мнение и Иак. — Если не иметь кровь в река, пираньи не приплывать.

— Черта с два! — решительно заявила Касси. — Эта женщина — не какой-нибудь червячок-приманка. Если ей суждено умереть, она умрет, однако убивать ее ради того, чтобы затем насытить ее кровью этих чудовищ, я не позволю.

— В ваших рассуждениях нет логики, сеньорита Брукс, — заявила Валерия.

— К черту логику!

— Ты, получается, готова рисковать жизнями всех нас… ради одного человека, который уже почти умер?

— Это то, что делает нас людьми, — вставил профессор. Показав пальцем вверх, он добавил: — То, что отличает нас от них.

Валерия покачала головой, сердясь из-за того, что ее не хотят понять.

— Получается, что у неграмотного туземца больше благоразумия, чем у вас двоих, да?! — гневно воскликнула она.

— Это вопрос морали, — сказал профессор, противопоставляя гневу дочери свою невозмутимость. — Так поступать нельзя.

— Речь сейчас идет уже не о морали! — воскликнула Валерия, поднимая руки. — Речь идет о том, выживем ли мы или умрем. Вы что предпочитаете — выжить или умереть?

— Я, так же как и Касси, предпочитаю не совершать аморальных поступков, — решительно заявил профессор.

— Ну хорошо, хорошо… — раздраженно произнесла его дочь. — Давайте устроим голосование. Иак и я — за то, чтобы вынести ее отсюда, вы двое — за то, чтобы она лежала здесь и истекала кровью. Остается еще один голос, который решит исход нашего голосования.

Я, стоя перед лестницей с автоматом в руках и понимая, что речь зашла обо мне, почувствовал, как в мою спину впились четыре взгляда.

Я знал, что, с точки зрения здравого смысла, Валерия была права. Она ведь предлагала пожертвовать одним человеком ради того, чтобы выжили все остальные. Так сказать, принести в жертву меньшинство ради блага большинства… Проблема, однако, лично для меня заключалась в том, что я в своей жизни — по различным причинам — чаще относил себя к меньшинству, чем к большинству. Да и вообще я считал, что далеко не всегда жизнь многих имеет бóльшую ценность, чем жизнь немногих, и уж тем более преднамеренное убийство беззащитной женщины ради спасения своей собственной шкуры аж никак не увязывалось с имеющимися у меня убеждениями.

Единственное, что заставило меня в данной ситуации засомневаться, так это то, что на кону стояли жизни профессора и Кассандры, то есть жизни двух человек, которых я любил. Однако они оба выступили против того, чтобы спасать свою собственную жизнь ценой жизни другого, пусть даже и обреченного человека, а значит, сами решили подвергнуть себя ради этого человека большому риску. Кто я был такой, чтобы пытаться им в этом препятствовать?

— Я за то, чтобы она осталась здесь, — сказал я, слегка обернувшись и показав пальцем на Анжелику.

Едва я произнес эти слова, как морсего — будто эти чертовы создания, находясь в главном зале храма, тоже дожидались результатов нашего голосования — подняли злобный вой и затем ринулись чуть ли не сразу всей толпой вниз по лестнице.