Младшая дочь короля - Стелла Бэгуэлл

Николас раздраженно бросил ручку.

— Черт побери, Маркус, этот парень сгорел заживо! Что еще может определить вскрытие?

— Кто знает? В последнее время медицина достигла удивительных высот. Быть может, например, исследование покажет, что водитель был пьян.

Николас насмешливо фыркнул.

— Герберт — и пьян? Да этот человек был надежен, как скала! И в жизни не пил ничего крепче чая со сливками.

Маркус печально улыбнулся, вспомнив Герберта. Этот крепкий седеющий человек пришел во дворец много лет назад, сразу после окончания службы во флоте, и всем понравился. Многим не хватало теперь его крепкого рукопожатия, широкой улыбки и озорных флотских баек.

— Откуда вы знаете, что он добавлял в чай только сливки?

Николас задумчиво потер подбородок ладонью.

— Помню, как Герти, наша повариха, ворчала на него за то, что он вечно лазит в сливки, приготовленные для сыра.

— А что, если Герти решила его проучить и добавила в сливки чего-нибудь покрепче?

Маркус просто шутил, но Николас, казалось, всерьез задумался над такой возможностью. Впрочем, Маркус привык, что его всегда воспринимают всерьез. Похоже, никому не приходило в голову, что главный королевский советник тоже умеет шутить и смеяться. Что, если и Доминик видит в нем мрачного зануду, не способного радоваться жизни? — подумал он вдруг.

— Нет, Маркус. Герти любила отца. Да и Герберта тоже, коль уж на то пошло. Сейчас она раздавлена горем.

Маркус энергично покачал головой.

— Ваше высочество, я просто пошутил! Конечно, Герти любила короля. Его все любили.

Мне и думать об этом страшно, но что, если кто-то попытался причинить отцу вред?

Снова в мозгу его всплыли слова Доминик, а вместе с ними — ее лицо. Ему не хватает ее... Что за глупость! Четыре года ее не было в стране, и он спокойно обходился без нее. А теперь не видел всего неделю — и уже изнывает от желания снова взглянуть ей в глаза, услышать голос, ощутить под руками... Нет-нет, лучше им с принцессой держаться друг от друга подальше. Для блага их обоих.

— Я понимаю, что вы пошутили. Но скажите, Маркус, не кажется ли вам... нет ли у вас хоть тени подозрения, что смерть отца, возможно, не просто несчастный случай?

По счастью, королевский кабинет был звуконепроницаем, и Маркус не опасался, что их могут подслушать. Он вовсе не хотел, чтобы по дворцу — а затем и по всему городу — разлетелись сплетни.

— Не могу вам ответить, пока не узнаю результатов вскрытия.

Принц Николас добродушно улыбнулся.

— Вы говорите как истинный советник на службе. Неудивительно, что отец так вами дорожил.

Дорожил? Как незаменимым и безотказным работником — быть может... Но вдруг Маркуса охватила странная тоска, сродни тоске одиночества. Кто дорожил им как человеком, кто любил его таким, какой он есть? Должно быть, мать, но она выбивалась из сил, чтобы прокормить семью, и ей было не до родительских нежностей. Отец? Но Маркус, сколько себя помнил, только и делал, что разочаровывал своего старика. Особенно, помнится, возмутила Кента-старшего женитьба сына на Лизе. А Лиза... что она к нему испытывала? Любила? Едва ли. По крайней мере не так, как должна жена любить мужа. Слишком легко она бросила его, одним ударом оборвав все связующие их нити.

Отбросив черные мысли, Маркус поднял глаза на нового правителя.

— Скажите, ваше высочество, что думают о происшедшей трагедии ваши родные?

С долгим вздохом Николас откинулся в удобном кожаном кресле.

— Все полагают, что король, по всей видимости, мертв. Кроме Доминик — она никак не может смириться с тем, что отца больше нет с нами.

Маркус задал этот вопрос в надежде услышать иной ответ. Но сказанное Николасом его не удивило. Он знал, о чем думает Доминик — о том же, что и он сам. Но Маркусу тяжело было слышать, что принцесса тоже цепляется за надежду, которая может оказаться ложной. Нетрудно догадаться, какую страшную боль принесет ей разочарование.

— Они с королем были очень близки, — заметил Маркус. — Гораздо ближе, чем вы или Изабелла.

Николас криво усмехнулся.

— Да, она у нас младшая, и отец с ней возился больше, чем с нами. Думаю, она его знала лучше, чем мы с Изабеллой. — Он наклонился к советнику; на лице его отразилась тревога. — Я рад, что вы заговорили о Доминик, — я и сам хотел с вами посоветоваться. Я очень о ней беспокоюсь. И Изабелла тоже.

Усилием воли Маркусу удалось сохранить внешнюю непроницаемость, хотя сердце его сжалось от внезапной тревоги.

— Почему? Что случилось?

— По совести сказать, сам не знаю. И Изабелла тоже. Сначала мы думали, что она просто горюет по отцу. Но теперь... не знаю, что и думать. Она почти ничего не ест. Не выходит из дворца. Не встречается со старыми друзьями. Целыми днями сидит, запершись, у себя в спальне. Бледнеет и чахнет день ото дня. На все расспросы отвечает только, что хочет побыть одна, и просит оставить ее в покое.

— А что думает королева?

Николас пожал плечами.

— Вы же знаете маму. «Принцесса из рода Стэнбери не вправе проявлять слабость!» — вот и все, что мы от нее слышим.

— Но о какой «слабости» может идти речь, если Доминик больна?

Николас беспомощно развел руками.

— Изабелла как-то спросила, как она себя чувствует, так Доминик ее едва в клочки не разорвала! С тех пор Изабелла больше к ней не приставала, и я ее понимаю.

— Это не похоже на Доминик, — нахмурился Маркус.

— Верно. Поэтому-то я и беспокоюсь. И хочу попросить вашей помощи.

— Моей? — непонимающе переспросил Маркус. — Но чем я здесь могу помочь?

Николас покачал головой.

— Маркус, вас она всегда высоко ценила. Кроме того, вы не принадлежите к семье. Может быть, вам она доверится и объяснит, что с ней происходит.

В этом Маркус сомневался. В последнюю встречу они расстались не слишком по-дружески.

— Вы не пробовали поговорить с Прюденс? Они с принцессой всегда были близкими подругами. Возможно, Прюденс знает, что случилось с Доминик.

— С Прюденс я уже разговаривал, — вздохнул Николас, рассеянно вертя ручку. — Она сама ко мне пришла и поделилась своей тревогой. По ее словам, Доминик явно нездорова, но упорно отказывается обратиться к врачу.

— Бывает, что люди заболевают от горя... — задумчиво заметил Маркус, но затем, покачав головой, возразил сам себе: — Мне всегда казалось, что у Доминик сильный характер.

— Теперь вы говорите как мама.

Не в силах оставаться на месте, Маркус резко встал, оттолкнув кресло, и подошел к высокому, во всю стену, окну. Солнце уже тонуло в море: город, морская гладь, суда на причале — все горело, искрилось и переливалось разными оттенками золотисто-розового и багрово-алого. Но Маркус не замечал красоты заката. Перед глазами его стояло одно — лицо Доминик.