Танго на цыпочках - Демина Карина

Пани Тереза, сухонькая, аккуратная старушка гостям обрадовалась, повелела кухарке самовар поставить да на стол накрыть, а вот пана Юзефа в доме не оказалося.

– Уехал он. – Пояснила пани Тереза. – Он тепериче, почитай, и не появляется. Все у панночки Камушевской гостюет, бо та дуже хвора.

– А чем, если не секрет? – На вид пани Наталья выглядела более чем здоровой, врачебная помощь скорее ее брату требовалась.

– О, то мигрень. И у мене голова болит часто, а як этот волколак объявился, вогуле не вем, цо робить. День праз день, с раницы до вечо́ра! – Пани Тереза говорила с непередаваемым местным акцентом, и Аполлон Бенедиктович с трудом понимал ее. Впрочем, главное он узнал – после смерти Олега доктор вернулся в поместье и снова встречается с Натальей Камушевской.

– Может, панна Тереза… Хотя какая вы панна, паночка! – На столь явную лесть Тереза отреагировала ярким румянцем и смущенной улыбкой, тем не менее, по всему было видно, что ей комплимент польстил.

– Может панночка знает что-либо об оборотне?

– Так! То звер, то страшенны звер, ктуры зводи род Камушевских! Он выгленда, як чловек, але ж ён не ест чловекем, ён – звер!

– То есть, оборотень внешне выглядит как человек? – Уточнила Аполлон Бенедиктович, Тереза закивала.

– Зупевне, як чловек. Ён и жие тутай, только никт не ве, кто он таки. И сам ён тэж не всегда ве… знает, что он ест волколакем. Просто в еден минута он становится вдруг зверем диким и забива вшистких, кого види!

Из почувствованной речи пани Терезы, Аполлон Бенедиктович понял одно: искать нужно человека. Возможно, человек этот – безумец, который считает себя легендарным оборотнем и оттого мстит семейству Камушевских.

– А дочка лесника, она ведь не принадлежит к княжескому роду.

Тереза лишь фыркнула и, подхватив сухонькой лапкой чашку с чаем, охотно появнила.

– Она его видзяла! Видела.

– Девушка была слепа. – Это единственное, что удалось узнать о покойной, поэтому версию о том, что убийца опасался разоблачения, можо было считать несостоятельной. Ничего он не опасался.

– Но то очи… глаза еще не все. Бывает, что сле́пые люди видять больш…больше, чем зрячие. Я очень хо́чу, чтобы вы меня зрозумели. Стася роспознала бы е́го, потому он и убил.

Интересная версия. Аполлону Бенедиктовичу приходилось слышать, будто бы люди, обделенные возможностью видеть, хорошо слышат, и нюх у них преотменный, скажем, как у собаки, а то и лучше. Тогда есть шанс, что Стася опознала бы убийцу по запаху.

Нет, глупость несусветная, если бы он не напал, она б и не узнала о его существовании. А, если он не знал, что девушка слепа? Если допустить, что сей гипотетический Оборотень делал в лесу нечто не совсем подобающее человеку, нечто опасное, а тут девушка. Он думает, что она видела и выдаст его полиции, поэтому и убивает. Логично. Больше всего Аполлон Бенедиктович любил логику именно за то, что она не оставляла места всякого рода сказкам про оборотней, ведьм и прочую нечисть, в которую Палевич не верил. Вот истинная правда, прослыв знатным специалистом по всякого рода чертовщине, Палевич тем не менее, ни в черта, ни в Бога не верил. И раз за разом убеждался, что всякого рода «потусторонние» явления, коими увлекаются нервные дамы на сеансах «спиритизма», суть глупость либо злой умысей человеческий.

И оборотня он найдет всенепременно. Завтра же наведается в то место, где убили девушку. Она стала первой жертвой, с нее и нужно начинать расследование.

Распрощавшись с гостеприимной вдовой, Аполлон Бенедиктович отдал приказ ехать домой. Остановился он в единственной гостинице. Заведение вполне приличное и недорогое, и пансион полный, что еще нужно старому холостяку. Федор, правда, настойчиво зазывал начальство в гости, но делал это как-то не искренне, и Аполлон Бенедиктович отказался. Лучше он отдохнет, подумает в тишине, а уж завтра примется за расследование сего странного дела со свежими силами.

Однако подумать не удалось – после сытного ужина нестерпимо потянуло в сон. Переезд сказался, да и день нервный выдался, Николя, Натлья, пан Юзеф, с которым так и не вышло познакомится, пани Тереза, Федор с его непоколебимой верой в чудище и серебряные пули.

Спал Аполлон Бенедиктович плохо, всю ночь его преследовал огромный черный волк с желтыми глазами, в которых плавилось, пылало адское пламя. Волк то припадал на задние лапы, точно собираясь прыгнуть, то улыбался, демонстрируя огромные клыки, то хохотал человеческим голосом. Закончилось все тем, что, загнав Аполлона Бенедиктовича в угол, волк, вместо того, чтобы вцепится ему в горло, ласково лизнул в щеку и прошептал:

– Аполлон Бенедиктович? Проснитесь, пожалуйста. – И Палевич, опасаясь рассердить зверя, послушно открыл глаза. В комнате было светло, и следователь вздохнул с облегчением, приснится же такое, это все Федор с его рассказами про оборотня повинен. В следующую минуту Аполлон Бенедиктович заметил ее. Девушка? Женщина? Глубокая старуха? Не понятно. Черный плащ, черная шляпка и черная густая вуаль не позволяли определить возраст незнакомки.

– Аполлон Бенедиктович? – Прошептала она. Специально говорит тихо – понял Палевич – чтобы потом по голосу не узнал.

– Кто вы?

– Простите, но имя назвать не могу. Я пришла затем, чтобы предупредить вас.

– О чем?

– Уезжайте! Оборотень остановится, он больше не будет убивать, если вы уедете.

– А если останусь?

– Тогда…

Палевичу почудилось, будто незнакомка улыбается.

– Тогда вы, пройдя по трупам, может быть, и сумеете заглянуть ему в глаза, но готовы ли вы к этой встрече?

– Я не уеду.

– Жаль. – Незнакомка положила что-то на стол. – Я буду молиться за вас. За нас, за всех нас.

– Кто вы? – Повторил вопрос Аполлон Бенедиктович.

– Тень из прошлого. Простите. – Прежде, чем Палевич успел предпринять что-либо, незнакомка вышла из комнаты. Бежать за ней было бессмысленно, в неглиже много не побегаешь, а ждать, пока он оденется, дама не станет.

На столе лежало кольцо и крестик, маленький серебряный нательный крестик. Даже не проводя опознания, Аполлон Бенедиктович мог поклясться – крестик принадлежит убитому Камушевскому. Но откуда он у дамы в черном, и откуда она сама взялась?

Сплошная чертовщина вокруг творится, но сворачивать с выбранного пути Палевич не собирался.

Она сидела напротив, закрыв лицо ладонями, и всхлипывала. Она же еще ребенок, маленький дурной ребенок, который сам не понимает, в какое дерьмо вляпался. Вляпалась. А ему что делать? Сидеть и смотреть?

– По голове ее погладь. – Присоветовала Сущность. – И расскажи заодно, что наркотики – это бяка.

Сущности Тимур посоветовал заткнуться, но вот проблемы Никиных слез это не решило.

– Ну… Перестань… – Мысли заметались, подыскивая подходящие к случаю слова. – Не плачь. Все хорошо будет. Ну…

Он и сам не понял, как и когда получилось, что она плакала уже, уткнувшись мокрым носом в его плечо, каштановая, с рыжеватым отливом, макушка подрагивала, а от слез промокла майка.

– Ну, ладно тебе, пройдет же…

Прошло. Гадкая девчонка в последний раз шмыгнула носом, и в следующую секунду острый кулачок врезался в печень. Это было больно! Это было чертовски больно!

– Ну, утешил крошку? – Ехидно поинтересовалась Сущность.

– Иди ты… – Прошипел Тимур. Вслух. Он бы еще добавил, за шесть лет словарный запас значительно расширился, но слова застряли в глотке.

– Ты! Ты иди! Ты – сукин сын! Урод! Ублюдок! Сволочь!

– Да, давай, иди успокой ее. – Хихикал голосок в голове. Сущность веселилась вовсю, а вот Тимуру было не до смеха. Верно говорят, не спешите творить добро. Вот пожалел он ее вчера, к себе приволок, спать уложил, по утро чаем напоил, и где, спрашивается благодарность?