Тело каждого: книга о свободе - Оливия Лэнг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каким-то образом она уговорила друзей отвезти ее в «Американ Биолоджикс», госпиталь альтернативной медицины в Тихуане в Мексике. Они направились туда в День мертвых на арендованном фургоне, с баллонами кислорода и сиделкой-буддисткой, – максимальный контраст с высокотехнологичной эвакуацией Сонтаг на частном самолете, оплаченном ее партнершей, фотографом Анни Лейбовиц. Акер разместили в палате номер 101, в мифическом месте для расставания с жизнью, которую она настойчиво населяла мифами, украшая и перекраивая убогий, постыдный материал, ей доставшийся.
У меня из головы не выходит одна история о последних днях жизни Акер. Она больше не могла говорить, но одна из подруг, живших с ней, почувствовала, что она хочет какого-то сексуального контакта, и легонько коснулась ее вульвы и шрамов на месте груди, в ответ на что Кэти послала ей воздушный поцелуй. Она лежала в кровати, окруженная своими любимыми плюшевыми игрушками, пятидесятилетняя маленькая девочка с игрушечной крысой в руках, отброшенная в телесный опыт уязвимости, который неизбежно напоминает младенчество с его страхами и удовольствиями. Есть ли место сексу на смертном одре? Для Кэти – может быть.
Чем объяснить отказ Акер от лечения, ее суицидальное на первый взгляд решение возложить надежды на знахарей? Почему она не согласилась на химиотерапию, которая могла продлить ее жизнь на десятки лет? Она говорила, что ужасно боится побочных эффектов, выпадения волос и мышечной атрофии. Она говорила, что традиционная медицина превратит ее в марионетку. Она говорила: если она сможет понять причину болезни, она сможет обернуть ее вспять, словно это проклятье или заслуженное наказание, а не просто случайное движение определенных клеток.
В качестве еще одной причины она называла деньги. В «Даре болезни» она приводит краткий подсчет расходов. Лучевая терапия: двадцать тысяч долларов. Химиотерапия: как минимум двадцать тысяч долларов. Одинарная мастэктомия: четыре тысячи долларов; двойная мастэктомия: семь тысяч долларов. Пластика молочных желез: как минимум двадцать тысяч долларов. В институте в Сан-Франциско она не числилась в штате и не имела социальных гарантий. Реши она лечиться, ей пришлось бы за всё платить самой. Ее подруга Авиталь Ронелл вспоминала: «В институте она работала чуть ли не на почасовой ставке и не имела защиты… Я никогда не смогу смириться с тем, что Акер отказали в льготах на медицинскую помощь. Как у многих американцев, у нее не было страховки»[45].
Не все поверили в эту математику. Биограф Акер Крис Краус отнеслась к ней особенно скептически. У Кэти, пишет она, оставалось двести шестьдесят тысяч долларов в доверительном фонде; «ее доводы не лишены погрешности»[46]. Но Кэти совершенно не имела стабильности: ни партнера, ни семьи, ни постоянной работы, ни постоянного дома. Ее зарплата не покрывала даже стоимость аренды жилья в Сан-Франциско. За свою жизнь она купила немало квартир и огромное количество одежды, но сейчас почти достигла дна копилки. На тот момент ее карьеры у нее не было даже собственного издателя – после того, как она перессорилась со всеми, с кем когда-либо работала.
В любом случае опыт двойной мастэктомии для незастрахованного человека – это испытание. «Помню, как только я пришла в себя, попыталась встать: я хотела убраться из больницы как можно скорее. Я не намеревалась оставаться на ночь, да даже если бы хотела, мне не дали бы без страховки»[47]. (Одри Лорд рассказала похожую историю в 1980 году, как и поэтесса Энн Бойер в ее блистательных раковых мемуарах «Бессмертный» почти сорок лет спустя.)
К моменту приезда Акер в «Американ Биолоджикс» ее финансовое положение стало совсем плачевным. В последние недели ее жизни друзья пытались создать фонд для оплаты ее счетов. В коллективном письме от 25 ноября они приводят еще больший список гнетущих цифр. На госпиталь в Мексике уже ушло двадцать восемь тысяч долларов из сорока тысяч ее накоплений (хотя это не совпадает с суммой в сто шестьдесят тысяч фунтов, за которую, по словам Краус, Акер продала свою лондонскую квартиру несколькими месяцами ранее). Недельное пребывание в госпитале стоило семь тысяч долларов. Плюс восемь дней в центре «Дейвис» в Сан-Франциско уже обошлись ей больше чем в тридцать тысяч долларов, но часть этой суммы должна была покрыть национальная программа медицинского страхования «Медикэр».
Даже Сонтаг, куда более защищенному представителю среднего класса, была не чужда тревога от перспективы болезни в условиях системы здравоохранения, где важнее всего иметь средства на лечение. В эссе для «Нью-Йоркера» после смерти Сонтаг ее сын упоминает те же самые ужасающие числа, эту немыслимую арифметику. Программа «Медикэр» не могла покрыть пересадку костного мозга, если миелодиспластический синдром не перерос в острый миелолейкоз – свою более летальную стадию. Сонтаг не хотела ждать так долго. Ее частная страховая компания в итоге согласилась оплатить процедуру, но только в определенном ряде больниц, и не в центре Фреда Хатчинсона – самом опытном и экспертном учреждении. Изначально сумма составляла двести пятьдесят шесть тысяч долларов плюс сорок пять тысяч на поиск подходящего донора. Обама изменил эту историю, а после него – Трамп, но факт остается фактом: без единой системы здравоохранения выживание зависит не от воли человека к жизни, а от его способности платить.
И всё же не только финансовый вопрос заставил Акер отказаться от традиционной медицины. В действительности она потратила небольшое состояние на свиту целителей, с одним из которых она иногда консультировалась ежечасно (согласно рассказу Краус, он раздавал свои визитки на похоронах Акер). Она отказалась от лучевой и химиотерапии, потому что боялась их больше, чем самого рака. В том, как Акер пишет о теле, звучит глубокая паранойя, мрачное недоверие к мужчинам в белых халатах вкупе с наивной тягой к псевдонаучным теориям. Нельзя сказать, что ее недоверие совершенно безосновательно. Ятрогенная болезнь[48] – не вымысел. Факторы риска того рака, от которого умерла Сонтаг, – это лучевая и химиотерапия в прошлом. Ее основной врач даже сказал ей, что цитогенетика ее рака явно указывает на его развитие в результате химиотерапии, которую она проходила во время лечения саркомы матки. Настояние на агрессивном лечении, без сомнения, ее спасло, но оно же ее убило.
У этой истории нет морали. И Сонтаг, и Акер принимали те решения, которые считали верными для себя. Последствия, ужасавшие одну, ничего не значили для другой. Их гибель, как и их болезнь, была одновременно случайностью и символическим отражением их личностей. Физическое «я», по видению Райха, бесконечно подвергается влиянию самых разных факторов: прошлого, образа мышления, культуры, общества и политического климата, в
