В негодяя стрелять приятно - Кирилл Казанцев

Смельчак погрустнел и вернулся в строй.

– А теперь еще пара советов для тех, кто ничего не понял. Попробуете бежать, будете пойманы. А у наших ментов глухарей хватает, чтобы повесить парочку из них на рискнувшего покинуть завод. Так что выбирайте сами: или в тюрьму пойдете на пожизненное, или остаетесь работать… Значит, если больше жалоб и предложений нет, отправляйтесь вкалывать. Смотреть жизнерадостно, улыбаться. И чтобы пробный запуск прошел без сучка без задоринки. К иностранцам не подходить и, если сами не спросят, не разговаривать.

Жадоба остался доволен своим обращением к рабам-рабочим. Почувствовал: его боятся. А ведь это самое главное – постоянно держать в страхе тех, кто зависит от тебя. Тогда человек не задает лишних вопросов, не совершает необдуманных поступков. Ему не приходится объяснять элементарных вещей. Страх – великая сила. Он заставляет жертву контролировать свое поведение. Испуганный человек постоянно ведет внутренний диалог, просчитывает последствия любого своего шага. А это и надо рабовладельцу.

Над трубами мусоросжигательного завода подымался еле заметный дымок. Само здание, расположенное неподалеку от городской свалки, новенькое и чистенькое, выглядело так же нелепо, как фирменный металлокерамический зуб в прокуренной и изъеденной кариесом челюсти зоновского уркагана. Но еще более нелепо смотрелся кортеж, приближающийся к полигону для хранения твердых бытовых отходов.

При виде машин Жадоба расправил плечи и одернул рукава пиджака, чтобы не так бросались в глаза сведенные тюремные наколки. Колонна сплошь состояла из новеньких, поблескивающих заводским лаком легковых машин. Возглавлял ее милицейский автомобиль с включенными мигалками. Делегация уместилась в двух микроавтобусах. В одном ехали местные чиновники, в другом – немецкие гости из города-побратима. Замыкал кортеж автобусик краевого телеканала.

– Во, фашисты приехали, – растянул в улыбке рот один из бакланов-охранников.

– Ты только не вздумай так при них говорить – они инвесторы, – цыкнул на своего человека Жадобин и дал отмашку.

Работа на свалке закипела. Гидравлический экскаватор зачерпнул ковшом мусор и вывалил его в кузов новенького «КамАЗа». Тут же пахнуло сладковато-приторной вонью. С этим запахом Жадобин ничего не мог поделать – не поливать же свалку туалетной водой.

Кортеж сбавил скорость, объехал полигон и остановился на идеально ровной, выложенной плиткой-косточкой стоянке. Красная ковровая дорожка вела прямо к распахнутым воротам мусоросжигательного завода. Вход перегораживала атласная ленточка, возле которой застыли две девицы-прошмандовки в национальных платьях и дурацких кокошниках. Одна держала перед собой бархатную подушечку с огромными ножницами, другая – на вышитом крестиком полотенце – свежий каравай с хрустальной солонкой наверху. Тут же рядом, как черт из табакерки, возник телеоператор – единственный, кто в сегодняшней компании не придерживался дресс-кода: кроссовки, потертые джинсы и выцветшая майка. Все же остальные были одеты соответствующе торжественному моменту.

Прозвучала короткая речь главы городской власти. Прошмандовка в национальном платье преподнесла немецкой делегации хлеб-соль. Жадобе пришлось объяснять гостям, что следует отломить кусок хлеба, макнуть его в соль и съесть. Он даже и сам продемонстрировал это действо.

Генрих Штайнер, морщась от запаха, пропитавшего весь пейзаж, все-таки заставил себя прожевать кусочек, после чего многочисленные глубокие морщины на старческом лице не только проявились, но и намертво зафиксировались. Владелец завода по производству оборудования и Жадоба вместе перерезали атласную ленточку. Тут же в вышине бетонной коробки завода громыхнула радиомузыка, и делегация вошла внутрь.

Газовые печи уже гудели, в стеклянных окошечках-иллюминаторах билось синее пламя. Главарь банды и бывший боец гитлерюгенда положили свои ладони на блестящий гриб кнопки. Под залихватский марш они осуществили пуск завода. Загрохотал конвейер, и в бункер печи по резиновой ленте поехал мусор. Кто-то из коллег-депутатов Штайнера по ландтагу покосился на остатки синей паутины татуировок, украшавших руки Жадобина: мол, неужели человек, которому доверили освоение евросоюзовского гранта, уголовник? Пройдоха Штайнер тут же принялся втолковывать собрату по депутатскому корпусу, что еще сравнительно недавно в России имелись политические заключенные и Жадобин никакой не уголовник, а бывший диссидент.

Молдаване работали исправно – забрасывали на конвейер свалившийся мусор, сортировали его, тут же швабрами мыли пол. В помещении стало жарко, не помогали и раскрытые ворота. И Жадобин, чтобы не объясняться насчет не установленных, но предусмотренных проектом кондиционеров, поспешил вывести делегацию на улицу. По дороге он шепотом отдавал указания руководителю завода:

– Как только фашисты уедут, тут же останавливай блок очистки отработанных газов.

– Так по технологии же положено… – попытался возразить директор.

– А мне по хрену, что положено. Делай, если тебе говорят. Одна абсорбционная кассета на полштуки евро тянет. Не остановишь очистку – из своего оклада мне заплатишь.

Уже стоя в воротах, Жадоба наморщил лоб, словно что-то вспомнил, и обернулся. Задумчиво посмотрел на ревущую газовую печь, в которой сгорал, разлетался пеплом мусор. Улыбка появилась на лице уголовника – главаря местной банды.

– А это, – обратился он к Штайнеру, – ваши печи и кости сжечь могут?

Депутат ландтага закивал.

– Естественно, герр Жадобин. Это вы правильно заметили. Можно заключить контракт и с городским мясокомбинатом на уничтожение их отходов.

– Точно кости сгорят? И следа не останется?

– Можете не сомневаться, – ответил немец, взял собеседника за руку и тихо произнес: – Скажу вам по секрету то, о чем не написано в моем рекламном проспекте. Наш завод еще во время Второй мировой войны изготовлял лучшие печи в Германии. Мы поставляли их в Бухенвальд и Освенцим. И ни одной рекламации. Если вы не были в Бухенвальде, то как-нибудь загляните – на экскурсию. Наши печи и сейчас стоят там, как новенькие. Хоть сегодня в работу запускай. Наши традиции проверены временем… Но это не для прессы. Вы меня понимаете.

Откровенность Штайнера вызвала ответную искренность и у Жадобина.

– А, если это… трупак туда бросить? За сколько времени он сгорит? Так, чтобы и следа не осталось.

– Трупак? – наморщил лоб Генрих Штайнер. – Что такое «трупак»?

– Ну, это… я имею в виду, если тушу свиную туда забросить, килограммов этак на восемьдесят-сто. В прошлом году у нас на свиноферме от свиного гриппа сто голов сдохло, – экспромтом врал Жадобин, – их же лучше спалить, чем в землю закапывать. Огонь-то заразу убивает.

– Не знаю, – призадумался Штайнер. – Мы таких экспериментов не проводили. Но, думаю, минут за двадцать и следа от нее не останется.

– Это хорошо, – вздохнул Жадобин.

Ох, не зря задавал такие вопросы главарь банды! Ведь в его бизнесе обойтись без трупов было нелегко. А каждый труп – это головная боль для правоохранительных органов. Есть труп, значит, присутствует факт убийства. А если трупа нет, то в милицейских сводках можно обойтись и довольно безобидной записью: «Человек пропал».

Возле Жадобина уже пару минут в нерешительности топтался один из бакланов и все показывал пальцем на свой мобильник.

– Чего тебе? – подошел к нему Жадоба.

– Хасан звонил. У них косяк вышел. Без вас не разобраться. Сивый объявился.

– Сивый? Сиваков, что ли? Так он же во Владимирском централе чалится, – изумился Жадобин.

Хасан нервно вел внедорожник. Ларин сидел прямо за ним – между Коляном и мужичком в кепке, последний уважительно косился на покрытые татуировками пальцы Андрея. Колян постоянно трогал перебинтованное предплечье. За стеклами проплывали городские окраины.

– И долго мы круги нарезать будем? – спросил Ларин.

Хасан недовольно поморщился, ведь он старался возить невесть откуда объявившегося уголовника Сивого по разным улицам, чтобы не повторяться.

– Нормально едем, – проговорил Хасан.

– Ты только мне не втирай и мамой своей не клянись. Поездишь с мое в автозаках, научишься дорогу распознавать с закрытыми глазами.

– Звонка жду, – признался Хасан.

– Жадоба, значит, осторожничает. Пробивает. Так бы сразу мне и сказал. Так что не колеси, бензин зря не жги.

Хасан подрулил к бордюру, заглушил двигатель. Ларин прикрыл глаза и сделал вид, что задремал. Чем меньше говоришь, тем больше шансов, что тебя не раскроют.

«Не сразу поверил Жадобин, когда ему про меня доложили? И это плохо, – рассуждал Андрей. – Значит, через своих ментов справки наводит. Что ж, с этой стороны у меня все чисто. Дугин постарался».

Бандиты молча ждали, опасаясь потревожить сон авторитета. Они и сами плохо понимали, чего тянет Жадобин. Но его приказ выполняли предельно четко: на Сивого не наезжать, вести себя с ним корректно, но глаз с него не спускать.