Сюжет в центре - Станислав Хабаров

За кабинетом Тихонравова коридор снова делал поворот и шли комнаты спутниковых проектантов с Максимовым, Сусером, Алгуновым, Мариной Герасимовой и Лидой Солдатовой. Дальше творили другие проектанты и среди них Благов, Любинский, Горшков.

Terra Incognita

Наша вторая территория КБ была в излучине железных дорог, делящихся за Мытищами: на Загорск (Сергиев Посад) и в Монино. Если проехать за Мытищи в сторону Загорска одну остановку, то можно подойти к предприятию с другой стороны. Мимо дачных домиков посёлка Строитель до тех пор, пока не упрёшься в вечно жужжащее Ярославское шоссе. По ту сторону его бесконечный забор и, говоря словами Ноздрёва: «Это всё наше, а там за железной дорогой… и там тоже наше». До ярославской железной дороги – второе производство, за ней – первое.

Подземных переходов в то время не было. Перебегали шоссе и за проходной попадали в инженерный корпус. Здесь, на второй были сборочный и КИС – контрольно-испытательная станция, в которой шли заключительные проверки спутников и кораблей, и ряд цехов.

Остальные цеха и руководство находились за железной дорогой, на первой территории. Между территориями по шоссе ходил пузатый служебный автобус. Приходилось подолгу ожидать на переезде, у шлагбаума, пока, наконец, через железную дорогу не сделали горбатый собственный мост, а затем и общий на шоссе, решившие транспортные проблемы.

В памяти остались бронзовые стволы сосен, темнеющие в свете закатов, запах яблонь из открытых окон и блестящая по утрам аллея, ведущая от проходной.

С приходом ориентаторов в КБ в разных местах его монтировали их динамические стенды. Динамические стенды были болезнью роста. В своё время чем-то большим, чем мысли или расчёты. Это было так называемое «железо», которое можно при случае пощупать и показать. Они. родились сооружениями демонстрационными. На длинном полифилярном подвесе крепилась тяжелая платформа. (Получалось похоже на маятник Фуко, демонстрирующий вращение Земли). На платформе устанавливали оптические датчики, управляющие, как говорили тогда, счётно-решающие блоки, и реактивные сопла с выбросом азота – тогдашнюю систему ориентации. Выполнялось управление по одному каналу – развороты вокруг одной оси.

Стенды были наглядны и полезны на первых порах, потому что вбирали всё, даже механику и служили проверке аппаратуры. Но проверять механику было глупо, а переходные процессы некому демонстрировать. Сначала стенды строили по инерции и после перехода в КБ, однако время их ушло, демонстрировать стало незачем и проверять аппаратуру стали другими выверенными методами.

Самыми высокими зданиями первой территории были здание КИСа и расписанный кирпичной мозаикой корпус 39-го цеха, построенный для вертикальной сборки ракет и устаревший к концу строительства из-за освоенной горизонтальной ракетной сборки.

Цеха для нас служили психотерапией. Отлично было в расстроенных чувствах войти через тяжелую дверь в воротах или через незакрытые ворота и пойти сквозным коридором вдоль цехов через всю их территорию до конца у железной дороги. По пути попить солёной газировки в горячем цехе, увидеть странные гигантские незаконченные изделия – части будущих ракет. Мир цехов влёк и успокаивал. Здесь пахло резанным железом, стружкой, хотя её сразу убирали, и в этом ином, заводском пространстве уменьшался масштаб собственных проблем.

За проходной на первом производстве, где теперь памятник первому Главному Конструктору и ракета Р-7, стояла тогда кирпичная водонапорная башня. Позже, много лет спустя, когда башни уже не было, я спросил Сергея Сергеевича Крюкова, главного конструктора «семёрки». Мы с ним рядом двигались боком по-крабьи с подносами к раздаче в столовой третьего производства и место и время были неудобными для вопросов. «Сергей Сергеевич, это правда, что прообразом формы „семёрки“ была эта самая водонапорная башня?» Сергей Сергеевич эту преемственность отрицал, но само её постоянное присутствие, то, что она постоянно мозолила проходящим глаза и несомненное сходство – не могли по-моему не подсказать знакомый образ ракеты с боковыми «контрфорсами».

Вторая территория

Железные дороги рассекали пространство КБ и ограничивали его. Одна из них вела в Монино, к чкаловскому аэродрому и ЦПК, другая в Сергиев Посад мимо Челюскинской, Мамонтово, Пушкино. На станции Тарасовской была тренировочная база Спартака и замечательный ресторан «Кооператор» с чудесной грузинской кухней – настоящий филиал «Арагви». С запада территорию КБ ограничивало Ярославское шоссе.

По ту сторону шоссе находились посёлок «Строитель» и кардиологический санаторий. В посёлке росли сохранившиеся великолепные сосны, а на территории санатория был настоящий ухоженный лес, пересекаемый асфальтированными дорожками.

Миновав нашу проходную, вы попадали в особый мир. Когда центральной аллеей вы миновали бурчащие цеха, с обеих сторон вас обступали яблоневые сады, и только скрещенные литые пушечки на их металлической ограде напоминали, что это не садоводческие товарищества, а территория особого конструкторского КБ. К садам приткнулась и наша «кутузовская изба» – ново созданный стенд перекисных двигателей.

Садовая часть позже была застроена. Появился испытательный корпус, выросли здания, напоминающие типовые школы, которые так и звались «школами», столовая «Россия», корпус вычислительной техники, корпус лабораторно-конструкторский.

Вторую прежде грабинскую территорию, казалось, ожидали свои радужные перспективы. Бушуев, определявший в те годы её судьбу, связывал её со спутниковым центром, а баллистик и математик Лавров предлагал устроить здесь Центр будущих информационных технологий. И бог знает, чем бы эта задумка закончилась, когда бы дело пошло? И, может, стали бы Подлипки успешным соперником Сиэтла.

Незабываемо яркие краски молодости. Большая светлая комната на четвёртом этаже инженерного корпуса, того самого, что оперативно достроили для нас. В открытые окна комнаты вливается аромат цветущего яблоневого сада, который был прямо под нашими окнами наследием грабинского КБ. Не только здания и цеха артиллерийского КБ, но и вся вторая территория с соснами вдоль бетонного забора, протянувшегося вдоль Ярославского шоссе, с роскошными яблоневыми садами между зданиями, огороженными особой металлической изгородью. Садам этим оставалось недолго жить. Их вскоре вырубят, чтобы выстроить на их месте корпус Вычислительного центра, столовую «Россия» и гигантский стыковочный стенд.

Через какие-то мгновения, возможно, в комнате тревожной мухой о стекло забьется звонок из цеха, из КИСа, или из других не требующих отлагательства мест, но пока в комнате тихо, и это запомнится. Шуршит бумагами десяток теоретиков, бормочет себе под нос мелодию Гаушус и пишет на клочках бумаги свои знаменитые труды. Идиллия.