Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова

Их нагнал смеющийся Бланш и добавил сплетен:

– Брат Поль, там такое предложение! Выкуп – два коня и три коровы! – забавлялся он, для убедительности показывая цифры на пальцах.

– Поди, влюбился! Куда уж Годелеву с его золотом, тридцатью пушками и западной межой, да, Ода? – весело прошептал Озанна и пихнул ее под бок, а когда она сбросила руку брата и зашагала быстрее, добавил громче: – Да не злись, мы дурачимся! Жанна, не обижайся!

– А что, боишься, за норов вычитают из выкупа? – яростно пропыхтела она, обернувшись через плечо.

– Да иногда, знаешь, добавляют…

Ода сорвала с плеч платок, подбежала и принялась хлестать им Озанну. Он драматично хватался за побитые места и взывал к Бланшу защитить его, но тот наигранно отозвался: «От кого? От чего? Разве что‑то происходит?»

Однако ложные опасности тем и вредны, что усыпляют бдительность. Когда троица подошла к границе с Гормом, все немного выдохнули. Здесь пролегала западная межа – спорный феод, за который долго сражались Горм и Эскалот и в итоге оставили притязания ради мира. Потому беглецам давалось легче ступать по ничейной земле – никто из солдат обоих королевств сюда бы не сунулся. В то же время межа притягивала лихих людей, которых преследовали законники по обе стороны границы. В протяженную полосу бесхозных наделов мог бы войти и Вале, но в одном из споров Эскалот его попросту выкупил. Лакомая мысль зайти в свой законный, что бы там ни приказывал Ги, феод манила Озанну. Он много раз посещал Вале и устраивал в нем турниры. Жители отвечали принцу благосклонностью, а рыцари замка славились северной гормовой верностью. Огромное желание напоследок уколоть Ги и Ферроля, собрав там свиту и прибыв к Годелеву не потрепанными голодранцами, а королевской делегацией, бодалось с рациональностью. Она‑то и смиряла Озанну, а сам он уверял спутников, что делать «крюк» через местность, в которой их с вероятностью ждет засада, – самая дурацкая затея. И все с ним согласились. Напрямик через леса до Горма оставалось дней шесть.

В один из вечеров они разбили лагерь в лесу и тут же заночевали. Ночью Озанна, который заверял всех в чуткости своего сна, проснулся первым оттого, что вокруг их стоянки кто‑то бессовестно громко копошился. Принц бесшумно потянулся к мечу и с ужасом услышал, что шорохи исходят от спального места Оды. Спустя мгновение она резко очнулась и спросонья замахала руками. Одновременно прозвучали два ужасных звука: неистовый свиной визг и крик Оды. Озанна сорвался с места, в спешке скидывая плащ, в который кутался, и перелез через бревно, на которое во время сна клал голову. В темноте плохо виднелись очертания вещей и фигур, костер погас, и только угли тлели. Поблизости засуетился и Бланш. Ода вопила уже не от страха, а от боли, и Озанна понял, что кабан не просто мечется вокруг, а пытается на нее нападать. Орудовать мечом в тени беспросветных крон да еще поблизости от сестры было неразумным. Озанна навалился на кабана сверху и постарался того зажать, но у зверя сил нашлось в разы больше. Подоспел Бланш, отпихнувший Оду подальше от драки, и теперь парни вдвоем пытались не напороться на клыки. Наконец, Озанна дотянулся до меча и распорол кабанью бочину. Даже глубокая рана не умертвила зверя. Пришлось нанести еще несколько ударов и удерживать визжащего кабана, прежде чем он обмяк. Какое‑то время все тяжело дышали и бездумно сидели на промозглой земле, которая остужала пыл участников ночной схватки. Наконец Ода, шелестя листвой, подползла к брату. Она выглядела как светлое пятно в непроглядной ночи: ее белый платок, бледная кожа и клубы пара, что шел изо рта, вернули Озанну из ступора, в котором он все так же цепко сжимал кабанью морду. Он, наконец, ощутил что‑то кроме ярости и страха – по рукам растекалась теплая и вонючая свиная кровь.

– Озанна, Озанна. – Оду била крупная дрожь, отчего ее зубы громко стучали. – Озанна, ты жив?

– Жив, да, – просто ответил тот, хотя и сам не был уверен в самочувствии. – Ты ранена?

– Нет, нет, – тряслась Ода.

– Ты кричала… – вспоминал он череду событий.

– Он когда по мне топтаться начал, больно в живот лягнул, а я его толкнула и об копыто поцарапалась, – нервно тараторила Ода. – Я в порядке. Озанна, это его кровь?

Бланш отнял руки принца от туши и отбросил ее в сторону, а потом принялся осторожно раздевать Озанну, осматривая.

– Это ваша кровь! Тут из раны хлещет! – воскликнул он.

– Плохо, – оценил Озанна. – Бланш, костер. Разожги костер.

Проследив, что тот принялся исполнять приказ, Озанна ухватился за Оду и потянул ее навстречу, чтобы привлечь внимание к своим словам, а не к ране на ребрах.

– Ода, это все не страшно. Послушай меня! Ничего прижигать сейчас не надо, Бланш, просто разведи костер. Уймитесь оба и слушайте! – Озанна вскипал от того, что они так мельтешат. – Кровь сейчас остановим, не беда. Беда вот в чем: кабаны пугливы, они ни за что к людям не ворвутся, а, почуяв опасность, сбегут. Этот, значит, бешеный. Да не реви ты! Срочно рану промыть кипяченой водой. Ода, иди кипяти и поищи что‑то в лекарском ящике. Бланш, накали нож, мне надо сделать надрез под языком – поможет от бешенства.

Наконец Ода промыла раскуроченный по краям надрыв на животе Озанны и присыпала кровившую рану едкой смесью из двух мешочков. Озанна позволил себе не проверять ее выбор средств, и от жжения завыл сквозь стиснутые зубы. Принц мучился от полученного ранения, потому потел, но лесной воздух обдавал их стылыми порывами ветра, отчего пот мгновенно остужался. Озанна шумно выдохнул и решил не тянуть с самым невыносимым из предстоящего:

– Бланш, тебе придется сделать мне надрез и прижечь рану. Уже светает, как раз можешь разглядеть, что делаешь. – Озанна открыл рот, высунул язык и поднял его кончик к верхней губе.

Нехотя Бланш поднес раскаленный нож и сделал небольшой надрез у уздечки. Озанна завопил и принялся отплевывать кровь, которой оказалось немного, потому что укол тут же запекся. Принц вытянул руку, требуя, чтобы ему подали бурдюк. Сделав несколько глотков, он поморщился, облил два пальца и сдавил ими рану на ребрах.

– Давай, прижигай уже, – велел он, но тут же снова откупорил бурдюк. – Хотя подожди.

Он еще отхлебнул широкими глотками, от жадности и неуклюжести проливая липкое пойло на подбородок, и кивнул в знак готовности, но готов он, конечно, не был. Кожа зашкварчала под раскаленным металлом, а Озанна крепко зажмурился и беззвучно разинул рот, под