Похороны викинга - Персиваль Рен

На этот раз к сожжению был предназначен провинившийся французский корабль. Один из оловянных солдатиков был наделен именем Викинг Джон Джест и положен на спичечную коробку, набитую порохом. Погребальный костер был сооружен из спичек, и палуба корабля была пропитана керосином. К ногам викинга положили собаку (фарфоровую).

Когда все было готово, мы обнажили головы и Майкл произнес прекрасные слова: «Прах да станет прахом, если ты не нужен Богу, то ступай к дьяволу!» Корабль был подожжен и вытолкнут на середину пруда.

Пламя пожирало мачты и паруса, и мы молчали, очарованные зрелищем. Когда корабль, сгорев до ватерлинии, с шипением исчез в клубах пара и дыма, Майкл произнес слова, которые я вспомнил через много лет в совсем другой обстановке. Дигби, видимо, тоже их вспомнил.

– Вот это похороны! – сказал Майкл. – Сравните это с закапыванием в грязь, на глубину десяти футов, в пищу червям и улиткам. Хотелось бы и мне быть так похороненным… Вот что, я вставлю это в мое завещание. Это будет непременным условием. Иначе вы, щенки, ничего от меня не получите.

– Ладно, Майкл, – сказал Дигби, – я готов устроить тебе такие похороны когда угодно.

– Такие же похороны я устрою тебе, если ты умрешь первым, Диг, – сказал Майкл, и они пожали друг другу руки.

Вечером мы сидели в школьной комнате. Пришел старик Бердон и сказал, что нам можно спуститься в гостиную.

Клодия уже была там. Она совсем как взрослая разговаривала с каким-то иностранцем, которому нас представили. Он, к нашему восторгу, оказался французским кавалерийским офицером, только что вернувшимся с марокканской войны.

На белой подушке под стеклянным колпаком лежала «Голубая Вода». Я смотрел на камень, и мне казалось, что он становился все больше и глубже. Хотелось нырнуть в него головой вниз, и я чувствовал, что дольше смотреть на него не следует.

– Тетя Патрисия, можно его потрогать? – спросила Клодия и, как всегда, ее просьба была уважена.

Сапфир был вынут из-под стеклянного колпака и передан французу, который сразу отдал его Клодии.

– Кто знает, сколько крови пролилось из-за этого камня, – сказал он. – Чего бы он только ни рассказал, если бы мог.

На следующий день Капитан послал Клодию, чтобы заманить француза к нам и заставить его рассказывать.

– Завлеки этого прекрасного чужестранца в наш притон, – произнес он. – Я вырву из него его тайны!

Клодия пустила в ход все свои чары и привела офицера на нашу поляну. Там, сидя на бревне, он в самых реалистических тонах рассказывал нам о спаги, об Иностранном легионе, о зуавах, тюркосах и других полках с романтическими именами, и мы слушали его затаив дыхание. Он говорил о войне в пустыне, о жестокости и благородстве арабов, о схватках один на один, когда всадники рубятся, как в старину, о закутанных в бурнусы туарегах, о таинственных мавританских городах, об оазисах и миражах, о страшном самуме и чудесах Африки

Потом он тростью показал нам приемы фехтования. Когда он ушел, пожав нам руки и поцеловав Клодию, мы душой и телом были ему преданы

– Я вступлю в Иностранный легион, когда закончу Итон, – внезапно сказал Майкл.

– Я тоже – поддержал, как и следовало ожидать, Дигби.

– И я, – заявил я также.

Огастес Брендон сомневался.

– Могла бы я попасть в маркитантки? – спросила Изабель.

– Вы обязательно должны прийти ко мне в гости в своих офицерских формах, – потребовала Клодия. – Французские офицеры всегда ходят в форме, и мне это очень нравится.

На следующий день мы уехали в нашу приготовительную школу в Слоу.

В следующий раз я видел «Голубую Воду», когда к нам приехал генерал сэр Бэзил Малькольмсон. Он был большим знатоком драгоценных камней. Он, кажется, был хранителем драгоценностей короны в лондонском Тауэре и имел какое-то отношение к Британскому музею. Он писал второй том своего труда о драгоценных камнях и просил разрешения приехать осмотреть «Голубую Воду» и описать историю этого камня.

Тетя Патрисия рассказала генералу, что камень этот был, мягко выражаясь, «приобретен» седьмым сэром Гектором Брендоном в Индии в восемнадцатом веке. Он служил у какого-то раджи или наваба Декана, кажется, у майсорского султана Нунджераджа. Больше она ничего не знала.

Потом генерал рассказывал нам захватывающие истории о таких камнях, как рубин Тимура и сапфир Стюартов. Он рассказал нам, как он открыл изумруд Надир-Шаха. Этот камень был очень грубо отделан, и все думали, что это простой кусок стекла, вставленный в старинную, но дешевую оправу. Его привезли в Англию после восстания сипаев и поставили на выставку в Кристалл-Паласе как образец индийского средневекового искусства. Сэр Бэзил обнаружил, что царапины на задней стороне этого камня на самом деле являются инициалами тех монгольских императоров, которые носили его в своих тюрбанах. Это сразу установило подлинность одной из величайших драгоценностей мира, когда-то украшавшей «павлинный трон» в Дели.

Помню, как я думал о том, встречался ли когда-нибудь в Индии этот камень с нашей «Голубой Водой». Они могли встретиться: один в тюрбане императора, а другой в тюрбане Шиваджи, махратского военачальника. А потом я задумался над судьбой этих страшных камней. Неужели они никогда больше не увидят жизни (и смерти), лежа – один в витрине Тауэра, а другой в несгораемом шкафу английского помещика

Огастес в этот вечер отличился.

– Интересно, сколько бы вы дали тете Патрисии за него? – заявил он генералу.

– Я не торговец, – ответил тот.

Клодия спросила тетю Патрисию, собирается ли она показать нашему гостю тайник, в котором стоял шкаф с сапфиром.

– Лучше не надо, – сказал любезный Огастес, – он может при случае вернуться и стащить камень.

Игнорируя его замечание, тетя Патрисия сказала, что поведет его и нашего другого гостя, некоего Лоуренса, чиновника из Нигерии, посмотреть на тайник. В этом тайнике когда-то скрывались от преследования протестантов католические священники. А потом в нем же скрывались протестанты от преследования католиков. Тетя Патрисия рассказала о страшном дне, когда солдаты Елизаветы разгромили весь дом, ломали полы и панели на стенах (следы этого разгрома сохранились до сих пор). Но тайника они не нашли.

Конец этого интересного обеда ознаменовался внезапным поступком нашего доброго капеллана. Он все время живо разговаривал и прекрасно выглядел. Он был так красив с серебряными волосами и лицом цвета слоновой кости и так хорошо говорил. И вдруг сделал то, чего никогда не делал в присутствии тети Патрисии.

– Бердон, – сказал он спокойным голосом, – не могли бы вы подать мне белого кролика с большими красными глазами и с розовой ленточкой на шее? Можно с оранжевой… но только не с голубой.