Империя сердца - Крейг Джэсмин

Готовя ужин, Люси думала, что до Пешавара всего три дня пути. Будет разумнее обсудить свои подозрения с британскими чиновниками, а не с торговцем, занимающимся контрабандой оружия.

Люси поджаривала лепешки, на шипящем сале, вдыхала чудесный аромат и благоразумно держала язык за зубами.

5

Вечером, после того, как беглецы благополучно пересекли границу британской Индии, Рашид признался своей спутнице, что на протяжении всех тридцати миль Хайберского перевала за ними тайно следили воины-афридии. Люси спросила, почему афридии их не тронули, и Рашид лаконично ответил:

— Они меня знают. Я иногда привожу им подарки.

Разумеется, торговец имеет в виду оружие, поняла Люси.

— Наверно, я должна быть тебе благодарна, — вздохнула она. — Если бы ты торговал с ними нечестно, меня бы прикончили за неуплату твоих долгов.

Рашид расхохотался:

— Не бойся, англичанка. Я не такой дурак, чтобы продавать афридиям неисправное оружие. Воины, охраняющие перевал, всегда получали от меня самый лучший товар.

— И ты поставлял им энфилдские ружья? Это и есть твой лучший товар?

Рашид посмотрел на нее сквозь дым костра.

— Уроженцу Пенджаба владеть таким оружием запрещено законом. Разве тебе это не известно, англичанка?

Она отвела глаза.

— Да, известно. Я давно догадалась, что ружья, которые ты продал Хасим-хану, краденые.

— И как только ты не боишься делиться со мной своими подозрениями?

На раскаленном камне громко зашипел жир, и Люси занялась лепешками.

После паузы она сказала:

— Я знаю, что ты плохого мне не сделаешь. Или я ошибаюсь?

Он взял из ее рук лепешку.

— Все устроено не так, как кажется на первый взгляд. Но ты права: я тебе плохого не сделаю. Я доставлю тебя в Пешавар в целости и сохранности.

— Тебе опасно ходить в город, Рашид?

— Британские раджи меня ни в чем не обвиняют. Я свой товар не краду, против твоей страны не работаю. Хоть и не одобряю британскую политику в Индии.

— Но почему, Рашид? Чем тебе не нравится наша политика? Большинство пенджабцев встретили британцев с радостью. Нас пригласил ваш князь. Британия не завоевывала твою страну.

— Так часто бывает, что мышь предпочитает жить под властью слона, а не под властью тигра. По крайней мере слона видно издалека, так что можно успеть спрятаться. Британцы со своими благими намерениями наделали здесь столько дел, что понадобится несколько поколений, прежде чем мы исправим все ошибки.

— О каких ошибках ты говоришь? — возмутилась Люси. — За последние сто лет мы сделали вам столько добра! Моя страна учредила в Индии юридическую систему, которой завидует весь мир. Судьи больше не берут взяток, крестьяне впервые в вашей истории могут рассчитывать на справедливое правосудие. Мы построили школы в деревнях, провели воду к безводным пустыням, наши врачи лечат ваших больных! А дороги, которыми мы соединили ваши города! А телеграф, благодаря которому Индия может общаться со всем миром! Во всех провинциях, где правят англичане, торжествует прогресс.

— Это верно. Взамен вы требуете лишь одно — наши души.

— Неправда! — сердито ответила Люси. — Туземцам разрешено придерживаться своей религии. Англичане бесконечно терпимы в вопросах веры — если, конечно, речь не идет о каких-нибудь опасных или злодейских культах.

Рашид грустно улыбнулся:

— А кто решает, англичанка, какая вера опасна, а какая нет? То, что вам кажется суевериями, для нас — основа веры. Тебе трудно смириться с мыслью, что христианская церковь вобрала в себя не все лучшее, что создано человеческой мыслью.

— Выпей чаю, — процедила Люси сквозь зубы. — Вода вскипела.

Купец запрокинул голову и расхохотался.

— Ах, я совсем забыл! Английские леди о политике и религии не разговаривают. Эта тема уместна лишь в беседе джентльменов. А при этом англичане уверяют, будто женщины и мужчины в вашей стране равны.

— Мужской ум более приспособлен для того, чтобы решать определенные проблемы, — чопорно сказала Люси, прекрасно понимая, что говорит неискренне. — Женский же ум более направлен на ведение домашнего хозяйства и семейных дел. Воспитанная леди не станет участвовать в споре на политическую или религиозную тему. Больше всего ее интересуют дела хозяйственные и семейные.

— Если ты во все это веришь, англичанка, значит, ты так же невежественна, как любая девчонка из индийской деревни. Ты не понимаешь самой себя! Посмотри — ведь ты живое доказательство того, что женщина ни в чем не уступает мужчине!

Эти слова доставили Люси несказанное удовольствие, но девушка не подала виду, что польщена. По мере приближения к Пешавару она все чаще задумывалась об издержках своей прежней жизни в Англии. Джентльмены не любят, когда леди интересуются чем-либо, кроме домашних дел. Люси со вздохом вспомнила упреки мачехи — та все время повторяла, что падчерица не умеет вести себя в обществе. После двух лет рабства у Хасим-хана приспособиться к жизни колониального общества будет еще трудней…

— Почему ты замолчала, англичанка? Я тебя озадачил? Неужели ты не найдешь, что мне ответить, неужели не дашь мне отпор?

— Я не стану этого делать, Рашид. Мне не пристало тебя обличать. Нам трудно понять друг друга. Мы выросли в разных условиях, ты никогда не бывал в Англии. Да и потом, при твоем роде деятельности вряд ли ты знаком с настоящими леди и джентльменами…

Люси запнулась, уловив в собственном голосе оттенок снисходительности. А ведь она вовсе не намеревалась беседовать с купцом свысока, Рашид спас ей жизнь, да и дело не только в этом. Этот индиец ни в чем не уступит англичанину. Он достаточно умен, чтобы усвоить любую новую идею. Однако обсуждать с ним английский образ жизни почему-то было трудно. У Люси было такое ощущение, словно присутствие Рашида каким-то образом воздействует на все направление ее мыслей. Когда разговор заходил об Индии, Люси терялась. Еще больше обескураживали ее замечания Рашида об английском обществе и английском образе жизни. Эти речи слушать было опасно — они могли изменить мировоззрение девушки.

Люси вовсе не собиралась перестраивать свой образ мышления, а потому сменила тему — нарочито веселым голосом, деланно улыбнувшись, спросила:

— Так мы прибудем в Пешавар уже завтра? Если так, давай заварим себе еще любимого чая Хасим-хана.

Рашид бросил на нее взгляд, в котором явственно читалось сочувствие. Но вслух он сказал лишь:

— Если Аллаху будет угодно, завтра мы окажемся в Пешаваре, а еще один котелок чая был бы отличным угощением в честь благополучного завершения нашего путешествия.

Когда Люси несла от ручья котелок со свежей водой, девушку охватило странное чувство, похожее на грусть. Она опустилась на корточки возле костра, раздула угли, подбросила сучьев, чтобы камень раскалился посильней. Ледяной воде понадобилось всего несколько минут, чтобы закипеть. Люси сидела, неотрывно глядя на языки пламени, мысли ее витали в облаках.

— О чем ты думаешь, англичанка?

— О конце нашего путешествия.

— Ты счастлива, что возвращаешься к своим?

— Да. Конечно счастлива.

— Но лицо твое печально, на нем лежит тень раздумья.

Вновь Рашид безошибочно распознал ее настроение. Люси и в самом деле испытывала двойственное чувство. Дни, проведенные с купцом среди гор, можно было назвать даже счастливыми. Не раз бег-лецам угрожала смерть, путь был опасным и трудным, но рядом с Рашидом Люси испытала немало спокойных блаженных минут. Разговоры с ним временами раздражали ее, но сколько она почерпнула новых идей, сколько сделала неожиданных открытий! Трапеза у костра была вкусней и сытней изысканнейшего обеда, приготовленного мастером кулинарного искусства. Главное же — рядом с Рашидом Люси ощущала такую радость жизни, какая прежде была ей неведома.

Девушка и сама плохо понимала, почему все получилось именно так. Но ясно было одно: после возвращения в Пешавар она не сможет разговаривать с Рашидом в открытую. Сегодня — последняя возможность поговорить искренне, выразить свои чувства. Да, может быть, и теперь уже слишком поздно. До цивилизации рукой подать. Британские предрассудки, британская сдержанность уже тянули к Люси свои щупальца.