Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

— Обронил где-нибудь? — с дрожью в голосе переспросил я.

— Да, но это пустяки.

— Пустяки?

— Конечно, пустяки: я все наизусть помню.

— Понятно. Что ж, молодец.

— Стараемся.

— И много у тебя там написано?

— Да уж, хватает.

— И все первоклассные гадости?

— Я бы сказал, высшего класса.

— Поздравляю.

Мое изумление перешло все границы. Казалось бы, даже этот не имеющий себе равных по тупости кретин должен почувствовать, какая гроза собирается над его головой, так нет, ничего подобного. Очки в черепаховой оправе весело блестят, он весь полон elan[13] и espieglerie,[14] словом, сама беззаботность. Все это сияет на лице, а в башке — непрошибаемый железобетон: таков наш Огастус Финк-Ноттл.

— Не сомневайся, — заверил он меня, — я заучил все слово в слово и страшно собой доволен. Всю эту неделю я подвергал репутацию Родерика Спода и сэра Уоткина Бассета самому безжалостному анализу. Я исследовал эти язвы на теле человечества буквально под микроскопом. Просто удивительно, какой огромный материал можно собрать, стоит только начать глубоко изучать людей. Ты когда-нибудь слышал, какие звуки издает сэр Уоткин Бассет, когда ест суп? Очень похоже на вой шотландского экспресса, несущегося сквозь тоннель. А видел, как Спод ест спаржу?

— Нет.

— Омерзительное зрелище. Перестаешь считать человека венцом творения.

— Это ты тоже записал в блокнот?

— Заняло всего полстраницы. Но это так, мелкие, чисто внешние недостатки. Основная часть моих наблюдений касается настоящих, серьезных пороков.

— Ясно. Ты, конечно, здорово старался?

— Всю душу вложил.

— Хлестко получилось, остроумно?

— Да уж.

— Поздравляю. Стало быть, старый хрыч Бассет не соскучится, когда станет читать твои заметки?

— С какой стати он будет читать мои заметки?

— Согласись, у него столько же шансов найти их, сколько и у всех остальных.

Помню, Дживс как-то заметил в разговоре со мной по поводу переменчивости английской погоды, что он наблюдал, как солнечный восход ласкает горы взором благосклонным,[15] а после обеда по небу начали слоняться тучи. Нечто похожее произошло сейчас и с Гасси. Только что он сиял, как мощный прожектор, но едва я заикнулся о возможном развитии событий, как свет погас, точно рубильник выключили.

У Гасси отвалилась челюсть, совсем как у меня при виде преподобного О. Апджона в вышеизложенном эпизоде из моего детства. Лицо стало точь-в-точь как у рыбы, которую я видел в королевском аквариуме в Монако, не помню, как она называется.

— Об этом я как-то не подумал!

— Самое время начать думать!

— О, черт меня возьми!

— Удачная мысль.

— Чтоб мне сквозь землю провалиться!

— Тоже неплохо.

— Какой же я идиот!

— В самую точку.

Он двинулся к столу, как сомнамбула, и принялся жевать холодную ватрушку, пытаясь поймать мой взгляд своими выпуклыми глазищами.

— Предположим, блокнот нашел старикашка Бассет; как ты думаешь, что он сделает?

Тут и думать нечего, все как Божий день ясно.

— Завопит: «Не бывать свадьбе!»

— Неужели? Ты уверен?

— Совершенно.

Гасси подавился куском ватрушки.

— Еще бы ему не завопить. Ты сам говоришь, что никогда не импонировал ему в роли зятя. А прочтя записи в блокноте, он вряд ли воспылает к тебе любовью. Сунет в него нос и сразу же отменит все приготовления к свадьбе, а дочери заявит, что не выдаст ее за тебя, только через его труп. Барышня, как тебе известно, родителю перечить не станет, в строгости воспитана.

— О ужас, о несчастье!

— Знаешь, дружище, я бы на твоем месте не стал так убиваться, — заметил я, желая его утешить, — до этого дело не дойдет, Спод еще раньше успеет свернуть тебе шею.

Он слабой рукой взял еще одну ватрушку.

— Берти, это катастрофа.

— Да уж, хорошего мало.

— Я пропал.

— Вконец.

— Что делать?

— Понятия не имею.

— Придумай что-нибудь.

— Не могу. Остается лишь вверить свою судьбу высшим силам.

— Ты хочешь сказать, посоветоваться с Дживсом? Я покачал головой.

— Тут даже Дживс не поможет. Все проще простого: нужно отыскать и спрятать блокнот, пока он не попал в лапы Бассета. Черт, почему ты не держал его под замком?

— Как это под замком? Я в него все время вписывал что-нибудь свеженькое. Откуда мне знать, когда именно меня посетит вдохновение! Вот я и держал его все время под рукой.

— А ты уверен, что он был в нагрудном кармане?

— На все сто.

— А не мог ты его случайно оставить в спальне?

— Исключено. Я всегда держал его при себе — так надежнее.

— Надежнее, значит. Ясно.

— А также потому, что я то и дело что-то вписывал, я тебе уже говорил. Надо вспомнить, где я его видел в последний раз. Погоди, погоди… вроде бы… да, так оно и есть. Возле колонки.

— Какой колонки?

— Той, что во дворе конюшни, из нее берут воду поить лошадей. Да, именно там я видел блокнот в последний раз, а было это вчера перед обедом. Я вынул его, чтобы описать, как мерзко чавкал за завтраком сэр Уоткин, когда трескал овсянку, и только я завершил свое эссе, как появилась Стефани Бинг, и я стал вынимать у нее из глаза мошку. Берти! — вдруг закричал он, прервав свое повествование. Стекла его очков наполнил странный свет. Он как хватит кулаком по столу! Осел, мог бы сообразить, что молоко прольется. — Берти, я вспомнил очень важную вещь. Будто подняли занавес, и мне открылась вся сцена, я восстановил в памяти все действия шаг за шагом, в точнейшей последовательности. Итак, я вынул из кармана блокнот и записал про овсянку. Потом снова положил в карман, а в кармане у меня всегда лежит носовой платок…

— Ну, ну?

— У меня там всегда лежит носовой платок, — повторил он. — Ты что, еще не понял? Пошевели извилинами. Какое движение делает человек, когда видит, что барышне попала в глаз мошка?

— Выхватывает из кармана платок! — воскликнул я.

— Совершенно верно. Выхватывает платок, складывает его и достает кончиком мошку. А если рядом с платком лежит небольшой блокнот в кожаном коричневом переплете…

— Он вылетает из кармана…

— … и падает на землю…

— … неведомо куда.

— Нет, я знаю — куда. В том-то и дело, что знаю. И отведу тебя к тому самому месту.

Я было воспрянул духом, но тут же снова скис.

— Говоришь, вчера перед обедом? Его уже давно кто-то подобрал.

— Ты меня не дослушал. Я вспомнил кое-что еще. Когда я справился с мошкой, Стефани сказала: «Ой, а это что?» — наклонилась и что-то подняла с земли. Я тогда на это не обратил внимания, потому что как раз в эту минуту увидел Мадлен. Она стояла у входа в конюшенный двор и смотрела на меня ледяным взглядом. Должен заметить, что когда я извлекал из глаза Стефани мошку, я был вынужден взять ее рукой за подбородок, чтобы она головой не вертела.

— Понимаю,

— В таких случаях это очень важно.

— Несомненно.

— Голова должна быть совершенно неподвижной, иначе ничего не получится. Я пытался объяснить это Мадлен, но она и слушать не стала. Повернулась и пошла прочь, я за ней. Только сегодня утром мне удалось уговорить ее выслушать меня, и она наконец поверила, что именно так все оно и было. Конечно, у меня из головы вон, что Стефани наклонялась и что-то поднимала. Ясно как день, что блокнот сейчас находится у этой самой барышни Бинг.

— Вполне возможно.

— Тогда волноваться не о чем. Мы сейчас найдем ее и попросим блокнот, она его тут же отдаст. Надеюсь, она от души повеселилась.

— А где она?

— Помнится, она говорила, что собирается в деревню. По-моему, у них со священником роман. У тебя сейчас нет никаких неотложных дел? Тогда, может, ты прогуляешься и встретишь ее?

— Могу прогуляться.

— Только ее пса берегись. Она наверняка взяла его с собой.

— А, хорошо, спасибо.

Я вспомнил, как он рассказывал мне об этой зверюге во время ужина в клубе. Именно в ту минуту, когда гостей обносили камбалой в кляре, он стал показывать мне рану у себя на ноге, и я так и не попробовал рыбу.

— Кусается, сволочь.

— Ладно, буду остерегаться. Пожалуй, прямо сейчас и пойду.

Вот и ворота, возле них я остановился. Наверное, лучше всего дождаться Стиффи здесь. Я закурил сигарету и погрузился в размышления.

На душе было немного легче, но все же тревога не улеглась. Не знать Бертраму Вустеру покоя, пока блокнот не вернется к своему владельцу и не окажется под замком. Надо как можно скорее его отыскать, слишком многое от этого зависит. Как я говорил Гасси, если старик Бассет выступит в роли разгневанного отца и рявкнет «Нет!», Мадлен не поступит как современная девушка, не плюнет на родительское благословение, нечего и надеяться. Довольно взглянуть на нее, и всем ясно: она принадлежит к редкой ныне породе дочерей, которые считаются с мнением отца, а в сложившихся обстоятельствах, готов поклясться, она будет лишь молча лить слезы, и когда скандал утихнет, Гасси окажется свободен, как птица.