Кокаин - Дино Сегре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда дама окончила письмо, она позвала мальчика, который и исчез с ним в толпе на бульваре.
— Позвольте представить вам, сударыня, моих друзей? — сказал, подходя к ней, Пьетро Ночера и приглашая ее занять место около их столика.
Дама посмотрела на него: у нее было бледное лицо и небольшой рот с узкими губами.
Оказалось, что по делам редакции главный редактор бывал в Армении, и потому между ним и дамой вскоре завязался довольно оживленный разговор. Дама рассказывала об обычаях своей страны, страданиях народа, о родных горах, о темпераменте тамошних женщин.
Тито тем временем прошептал своему приятелю:
— Какие у нее чудные глаза!
— Попробуй сказать ей это, — ответил Ночера, — и увидишь, что она сейчас же приведет их в действие. Это та дама, о которой я говорил тебе вчера. Это у нее стоит в комнате великолепный гроб из черного дерева, обитый дамаском и выложенный пуховиками.
— А правда, что…
— Спроси ее.
— Ты думаешь!
— Она принадлежит к числу тех, которых обо всем можно спрашивать.
И, обращаясь к ней:
— Правда ли это, сударыня, что у вас есть черный гроб и…
— Правда, — подтвердила та.
— И что… — осмелился, было, Тито.
— И что он служит мне для любовных утех? Ну, конечно! Это очень удобно, восхитительно. Когда умру, меня закроют в нем навсегда, и я найду там все самые сладкие воспоминание моей жизни…
— Ах, ради этого… — сказал Тито.
— Нет, не только ради этого, — продолжала дама. — Есть и еще одна хорошая сторона: потом я остаюсь одна, совершенно одна: мужчина вынужден уйти; после этого мужчина становится мне противным; извините, но мужчина после этого всегда становится противным потому что или, следуя своему мужскому импульсу, сейчас же встает, как со стула дантиста, или из вежливости и воспитания остается подле, и тогда он мне тоже отвратителен, потому что в нем есть что-то такое, что не напоминает больше мужчину — как бы это сказать? — есть что-то, извините меня, как бы мокрое…
И она продолжала прерванную с Ночера тему.
— Кто состоит теперь ее любовником? — спросил Тито.
— Один художник, — ответил Ночера. — Но женщины, подобные этой, всегда имеют под рукой пять-шесть на смену.
На следующий вечер Тито Арнауди и Пьетро Ночера были приглашены к мадам Калантан Тер-Грегорианц, которая жила в вилле около Елисейских полей — аристократической местности кокаинистов. Тут в великолепных виллах собирается действительно «весь Париж» для того, чтобы в приятном обществе наслаждаться веселящим действием этого зелья. Здесь бывают все, начиная безусыми юнцами, виверами, прожигателями жизни и кончая подагриками, доживающими свои дни развалинами; женщин вы тоже встретите здесь всех возрастов, развития, телосложения… На «партию кокаина» приглашают так же, как приглашают на чашку чая или обед. В некоторых домах зараза эта идет от внуков пятнадцатилетнего возраста до дедов — семидесятилетних стариков. Кокаиномания в супружествах вещь очень распространенная; если бы кокаин не ослаблял нервную систему мужчины и не делал холодной женщину, надо думать, что дети от такого брака в первую очередь нуждались бы в кокаине, как детям морфинистов приходится делать вспрыскивание морфия. Алкоголик обладает по крайней мере способностью судить о том зле, которое делает, тогда как кокаинист лишен и этого…
IV.
Вилла мадам Тер-Грегорианц была вся белая, как обветренная кость, и круглая, как древний греческий храм; сбоку был расположен небольшой треугольный садик, вечно зеленый.
Виллу эту можно было бы охарактеризовать выражением «вилла феи любви».
Тито Арнауди и Пьетро Ночера приехали в открытом автомобиле уже довольно поздно вечером, или, правильнее, ранней ночью. Круглая луна светила с усыпанного звездами неба. В садике, то здесь, то там, белели в вырезах фраков ослепительные сорочки мужчин.
Вестибюль виллы был в стиле возрождения: по стенам мифологические фрески наподобие тех, которые можно видеть в Помпее и при виде которых стыдливые англичанки говорят shoking. Температура — вроде той, которая бывает в теплицах.
Оба итальянца отдали свои цилиндры швейцару и в сопровождении лакея, украшенного золотыми галунами, вроде турецкого адмирала, прошли по полукруглому коридору в большой зал.
Это было зал пингвинов. Над зеркалами, покрывавшими почти все стены, были разрисованы полярные виды: безбрежные снега, гигантских размеров льдины, северные птицы и звери.
Пингвины были похожи на джентльменов во фраках.
Огромный ковер с иероглифами белыми, зелеными и голубыми покрывал всю комнату. На полукруглых диванах разбросаны тигровые шкуры и вышитые подушки. Ни ламп, ни окон в комнате не было, но со стеклянного потолка лился мягкий голубоватый свет.
— Мы восторгались пещерой волшебницы, — сказал Тито, идя навстречу Калантан, которая протягивала одну руку ему, а другую его приятелю.
— Мы первые? Еще слишком рано?
— Правда, но ведь кто-нибудь должен быть первым.
Слуга не успел еще опустить огромный мех, который закрывал дверь, как снова поднял его и провозгласил три титула и три фамилии.
Вошло трое мужчин.
Один из них был высокий, худощавый, бритый; волосы совершенно белые; белые же баки придавали лицу его выражение maitre d'hotel'я.
Хозяйка дома представила его:
— Профессор Кассиопеа, директор обсерватории; у него самый большой в мире телескоп.
И, представляя итальянцев, сказала:
— Доктор «Лунный свет», профессор «Где цветут апельсины»: редакторы ежедневной парижской газеты.
Вместе с профессором-астрономом вошло еще двое мужчин:
— Художник Triple sec[10].
Молодой блондин был действительно сух, как палка.
— Доктор Панкреас, с медицинского факультета.
Все пятеро мужчин, следуя приглашению хозяйки дома, направились к дивану.
Диван этот был таким обширным и эластичным, что ноги сидящих оказались на уровне плеч. Чтобы не представлять собой довольно неэстетическое зрелище, приходилось или стоять, или вытянуться во всю длину.
Слуга заявил о приходе новых гостей.
Богатый промышленник; антиквар, имеющий среди своих клиентов нескольких низложенных королей; блондинка неопределенных лет — между тридцатью и шестидесятью, известная кокотка
