Студенты. Инженеры - Николай Гарин-Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В мгновение ока Шурка поняла теперь и что значила эта репетиция, поняла и всю подлость Петьки и вскипела негодованием к неблагодарному, для которого она, может быть, целые десять рублей променяла на жалкие пятьдесят пять копеек.
Ларио совершенно опешил от такой неожиданности и стоял, как пойманный вор. Шурка вскинула на него глаза, и новый прилив бешенства охватил ее. С криком «подлец» она схватила что-то попавшееся под руку и бросила это что-то о землю так, что оно разлетелось в куски. Затем, как бомба, она вылетела из комнаты, чуть не сбив с ног Тюремщицу.
Это, брошенное Неукротимой, было не что иное, как снаряд Ларио для голубей.
Ларио стоял над разбитым снарядом, с разбитой надеждой на обед, с тяжелой обузой в лице унылой Тюремщицы, и тем ярче схватывал его образ исчезнувшей живой Шурки Неукротимой.
XIII
Карташев и Шацкий, отправившись к Ларио в день первой встречи и продажи вещей татарину, застали его в странной семейной обстановке.
Ларио лежал на кровати, а Тюремщица сидела у его ног.
Увидев в дверях приятелей, Ларио быстро смущенно поднялся, а Тюремщица поспешила выйти из комнаты.
Шацкий только кивал головой, расставив свои длинные ноги.
– Кто это? – спросил Карташев.
– Говори… – печально предложил Шацкий.
– А правда – милая? – спросил смущенно Ларио.
– О! очень милая, – ответил, переменив быстро тон, Шацкий и забегал по комнате.
– Вы, пожалуйста, не подумайте того… что-нибудь, – вдруг смущенно заговорил Ларио, щурясь на своих гостей. – Как это ни странно… Го-го-го… Я выступаю в довольно комичной роли – в роли покровителя порядочной женщины… Го-го-го… Хотя она… того…
Ларио сделал жест, точно ловил в воздухе муху.
– Го-го-го, покровитель, го-го-го, порядочная женщина, го-го-го, того, – умеешь ты, наконец, говорить по-русски? – нетерпеливо спросил Шацкий.
– Понимаешь ты, – начал опять Ларио, ни капли не обижаясь, а, напротив, успокоившись от слов Шацкого. – Женщина решила бросить прежнюю свою специальность; ну, конечно, ты мне поверишь, что я здесь ни при чем… ну, и пришла ко мне… Ну и…
Ларио точно подавился.
– Ну, говори! – крикнул на него Шацкий.
– Ну, понимаешь ты, хоть я не миссионер, черт меня побери, го-го-го, но не сказать же мне ей: «Иди опять в проститутки», – что ли; я, конечно…
Ларио опять замялся.
– Ну, одним словом, ты разнюнился, – подсказал ему Шацкий, – ну, и что же?
– Я, положим, не разнюнился… и ты врешь, но я тоже…
Ларио говорил бы еще два часа, наверно, ни до чего не договорившись, если бы Шацкий не оборвал его:
– Одним словом, ты оскандалился?
– Ничуть не оскандалился…
– Я почти уверен, что ты даже нюни распустил…
– Ну, это ты, может, способен от юбки нюни распускать…
– Врешь, подлец, теперь я убежден даже в этом… Ну, все равно… Ты предложил ей помощь… отцовскую или братскую помощь… конечно, братскую…
Ларио бросило в жар.
– О мой друг, к чему же так выдавать себя, как какой-нибудь мальчишка… Пожалуйста, не перебивай…
– Ну, да о чем тут разговаривать, – перебил Карташев, – главное здесь то, что действительно надо помочь…
– Вовсе это не главное, главное – уличить вот этого мерзавца…
Шацкий указал на Ларио, который, вдруг успокоившись, щурился и произнес, стараясь придать голосу самый спокойный тон:
– Ну, ну, говори.
– Ты распустил нюни…
– Врешь.
– Ты обещал отцовскую или братскую помощь.
– Не братскую и не отцовскую.
– Врешь, подлец. Ты…
Шацкий впился в Ларио, который еще больше прищурился, как бы пряча свои глаза от его проницательности.
– Ты, – медленно, с расстановкой начал Шацкий, – придумал план помочь ей…
– Придумал.
– Она по специальности швейка…
– Не швейка, модистка, положим.
– Все равно… Ты решил…
Шацкий остановился и наслаждался производимым им впечатлением.
– Ну, ну? – переспросил Ларио, волнуясь.
– Купить ей швейную машину!! – И Шацкий, выпалив это, вскочил, забегал по комнате и, сделав совершенно идиотское лицо, заговорил какую-то чепуху.
Ларио, смущенный тем, что Шацкий угадал его планы, не спускал с него глаз.
– Ну, Миша, – заговорил он, – как хочешь, а ты с чертом свел уже знакомство. От тебя, знаешь, чертовщиной уже несет…
Шацкий рассмеялся, но продолжал нести свою ерунду.
– А знаешь, почему я колдун? – спросил вдруг Шацкий и ответил: – Потому что ты глуп.
– Сам ты глуп, – добродушно ответил Ларио.
– Ты действительно думал купить ей машинку? – спросил Карташев.
– Да… Понимаешь, у нее практика обеспечена, ее, так сказать, бывшие подруги по ремеслу…
– Придумал!! – с презрением перебил Шацкий. – Именно надо быть Петей, чтобы додуматься до такой глупости.
– Почему, мой друг? – спросил Ларио.
– А потому, – серьезно заговорил Шацкий, – что на машине и она не будет работать, и ты ее выгонишь на другой день… Она от работы отвыкла, она, хоть бы хотела, не может работать, потому что изнурена…
– Она даже кровью кашляет…
– Дурак, – фыркнул Шацкий. – Но если бы она и могла работать… Платья, юбки, заказчицы, и все это в твоей комнате, и ты с тремя Сашками, пятью Лизками… Понимаешь теперь, что ты глуп?!
– Ну, хорошо, ты умен, ну, и какое же твое мнение?
– Нет, ты не отлынивай, ты понимаешь теперь, что ты глуп?
– Ну, хорошо, дальше…
– Сознался наконец… Слава тебе, господи… А дальше то, что ей надо открыть меблированные комнаты. Найдется несколько таких дураков, как ты, которые ей платить ничего не будут, и она вместе с вами подохнет с голоду.
– Меблированные комнаты – идея хорошая, – согласился Карташев, – но для этого надо много денег.
– Немного больше, чем для машины… Можно откупить уже с готовой обстановкой, можно напрокат взять, можно в рассрочку купить… сто рублей надо.
– Ну, и отлично… Я даю тридцать пять, вырученные от татарина, – сказал вдруг Карташев.
Конечно, Карташевым руководило и доброе чувство, но в то же мгновение сам собою разрешался смущавший его и другой вопрос: продажа вещей была бы неприятна его матери. Если не писать ничего об этом и деньги прожить, выйдет некрасиво, а если отдать этой несчастной, то молчание о продаже вещей получит характер даже некоторым образом возвышенный: «Да не ведает правая рука, что творит левая».
Поэтому Карташев даже с легким сердцем вынул отдельно лежавшие в бумажнике деньги и положил их на стол.
– Ха… ха… – весело пустил он.
Шацкого вдруг смутила эта именно непринужденность Карташева. Он сконфуженно и напряженно замигал своими маленькими глазами.
– Мой друг, ты не умеешь… Так порядочные люди не делают… Если ты хотел помочь, то должен был дать все…
– Кто тебе мешает? – ответил Карташев.
– Что? – нерешительно спросил Шацкий и вдруг, быстро вытащив свой бумажник, вынул сотенную и бросил ее на стол. Но сейчас же карикатурно вскочил, оперся на стол, закрыв одной рукой деньги, точно хотел их взять назад, и так посмотрел на Карташева и на Ларио, точно сам не понимал, что с ним делается.
– Миша!.. – умилился Ларио.
– Пошел вон!! – заорал вдруг благим матом Шацкий.
Он ураганом стал носиться по комнате. Кровь прилила к его лицу. Он испытывал отвращение и к Ларио, и к Карташеву, и к Тюремщице. Он упал на кровать и несколько мгновений лежал с закрытыми глазами.
– Грабят!!! – закричал он в порыве бешенства.
Ларио и Карташев переглянулись.
– Миша, возьми деньги, – сдержанно произнес Ларио.
Шацкий молчал.
– Конечно, возьми, – сказал Карташев, – ну, дай десять, пятнадцать рублей.
– Дай десять, пятнадцать рублей, – передразнил его Шацкий… – оставьте меня в покое.
Карташев и Ларио заговорили между собою.
– Послушай, – говорил Карташев, – но ведь прежде всего ей следует лечиться. Самое лучшее позвать бы Корнева…
– Я согласен, – ответил Ларио.
– Собраться бы с ним обсудить. Сегодня – что? Среда, так в пятницу… в шесть часов…
– Отлично.
Шацкий поднялся с кровати. Лицо его было уже спокойно.
– Честному человеку нельзя жить на свете, – проговорил он задумчиво.
– Миша, возьми назад деньги.
– Пошел вон! – спокойно ответил Шацкий… – Нет, с вами в Сибирь попадешь… Едем в оперетку…
– А в Александринку?
– Ну, вот… они меня окончательно убьют… Можешь ты мне сделать одолжение, ехать именно в оперетку?..
– За твое великодушие я согласен с тобой хоть к черту, – ответил Карташев.
Шацкий утомленно кивнул головой.
– Одевайся.
– Господа, что же вы? Чаю…
– Нет, нет, с этим подлецом я больше секунды не могу быть, – торопил Шацкий.
Карташев и Шацкий оделись.
– Спасибо, Миша! – сказал Ларио, провожая их.
– Убирайся, убирайся…
– Го-го-го, – смущенно щурился Ларио, когда Шацкий, не желая протянуть ему руки, убегал по коридору, – ты послушай, Миша, твой друг, граф Базиль, так бы не поступил.
