Кроме тебя одного - Сергей Стешец

— Демагогия все это! — отрезал Кешка — тогда еще Гешка, который, хоть и с неохотой, но посещал школу марксизма-ленинизма. — Социализм — хорошая идея, если ею пользуются умные люди.

— Я кандидат исторических наук, дорогой! — Профессор поднял вверх указательный палец. — Вопрос: почему же я среди вас, а не на кафедре? Отвечаю. Я от природы честен да к тому же воспитан в старых и дурных интеллигентских традициях. Я не могу, я не научен лгать. Быть историком в нашей стране и не врать на каждом шагу — это не только абсурдно, но и опасно для жизни. Если мне не угрожали Соловки, то отлучение от профессии — жестокий реализм.

— Хватит трепаться, Профессор! Водка кончилась! — перебил его рыжий бич. — Пусть новичок сгоняет!

— А это уже нарушение равенства, — не согласился Федор Иванович. — Будем тянуть спичку. Отвернись, Геша! Ты тянешь первый в порядке поступления предложения. Если длинная — побежал в гастроном.

Геша, конечно же, вытянул длинную.

— Не обижайся, брат мой. Я тебе на практике продемонстрировал основной принцип сталинского социализма: все спички были одинаково длинными, но страдать кто-то должен. Во имя светлого будущего, так сказать.

— Я иду, Федор Иванович. Но ответьте мне: где же альтернатива? — пытался хоть как-то осмыслить услышанное Геша.

— Ты такое слово знаешь? Скоро забудешь! Альтернатива в одном: во всеобщем походе в бичи. Бич работает только на себя. И когда народ будет работать только на себя, партийные и бюрократические эксплуататоры сдохнут с голоду. Беги, Геша!

И тогда не разобрался Кешка в умозаключениях Профессора, а сейчас, вспомнив о нем, еще больше запутался. В его, Федора Ивановича, философии, правда и демагогия переплелись так крепко, что с Кешкиным умишком это не распутать. Но когда его заедала смертельная тоска, когда суетная жизнь мира казалась интереснее и значительнее его никчемной жизни, он обращался к философии Профессора и лечил свою хандру. Приятно было сознавать, что бичовство — это не твое личное падение, а исторически обусловленное явление.

Кешка давно уже не дружил с интеллигентной лексикой и даже удивился, что так складно вытекали воспоминания о свердловском теоретике бичовства Федоре Ивановиче, который окрестил его Кешкой и благословил скитаться по свету свободным дитятей природы. Умел пудрить мозги Профессор — ничего не скажешь!

Костер догорал, и Кешка подбросил несколько щепок, чтобы продлить жизнь огню. Почему люди любят смотреть на огонь и воду? Может быть, потому, что они — начала начал жизни и, возвращаясь к своему началу, люди очищаются душой? «Философ!» — обругал себя Кешка и стал затаптывать костер.

Заворачиваясь в старое байковое одеяло, Кешка подумал, что не доведут его до добра сентиментальные думы. Всякие мысли, кроме тех, как достать бухло, где найти пожрать и переночевать, он считал сентиментальностью, а по-русски говоря — плаканьем в тряпочку. И еще он подумал, что сегодня ему обязательно приснится какая-нибудь галиматья. Но Кешке ничего не приснилось.

Казалось, едва он уснул, как его разбудила сильная боль в боку: кто-то ударил ногой больно, не жалеючи.

«Скотина! Шакал! Пес вонючий!» — ругнулся он про себя. Ему хотелось вскочить и впиться в горло Ефименко. Что ударил Борька — в этом не было никаких сомнений — его почерк. Но размышлять об этом и накручивать без толку себя не было времени: второго пинка долго ждать не придется. И все-таки дождался. После него Кешка выпрыгнул из своей постели, как с батута.

— Дрыхнешь, падло! Бормотуху любишь хлестать, а кто за тебя пахать будет?!

У Борьки с похмелья глаза, как у быка разъяренного, а морда — темно-красная, словно отваренный бурак, и Кешка поспешил выскочить из тамбура коровника, забыв обуться. А там охнул жалобно Ваня и выполз на четвереньках, испуганно тараща глаза на дневной свет.

— Боря, не бей! Я выметаюсь! — взмолился в тамбуре Митяй.

На улицу он вылетел с ускорением, которое придал ему Борькин ботинок, отпечатавший пыльный след на тощей Митяевой заднице. Без «оха», без стона, прихрамывая, выбежал Булат — видимо, Ефименко угодил ему в колено.

— Становись! Равняйсь! Смирно-о-о! — Борька построил бичей по ранжиру — Булат — левофланговый, затем Кешка, Митяй, Ваня — и пошел навстречу Раткевичу, держа ладонь у виска.

— Товарищ генералиссимус! Армия ударников труда для решающего сражения с коровником построена!

— Кончай комедию! — отмахнулся Арнольд. — Будем передислоцироваться!

— Что так?

— Местные бугры вешают в нагрузку к ремонту строительство двухквартирного домика.

— Ну и что такого? вмешался Сергей. — Пусть дом. Что мы, домов не строили?

Арнольд взглянул на него, как на сумасшедшего.

— В вопросах шабашки ты, Курлович, полнейший дилетант! На капстроительстве полное отсутствие оперативного простора. Смета, что тюрьма, на волю не вырвешься. Хрена без масла заработаем!

Раткевич уселся на тюк соломы в философском раздумье. Борька, как верный ординарец, держал за руль его велосипед — пронырливый Арнольд успел уже где-то транспортом обзавестись.

— Серега — бывший коммунистический стройотрядовец. Его мы слова лишаем, как психически неполноценного шабашника. Твое мнение, Яша?

— Мне, Арнольд, один хрен! — Короткому, действительно, было все равно, он не любил размышлений и рассуждений, делал, что прикажут. Ждать от него какой-нибудь инициативы, что от петуха яйца, но зато «пахарь» он был отменный.

— Очень умное соображение! — подколол его Раткевич. — А ты, Боря?

Ефименко жалобно посмотрел на бригадира.

— Уволь, Арнольд! В голове с похмелюги — космический вакуум.

— Опять Арнольд! Все Арнольд! Арнольд доставай! Арнольд думай! Скоро Арнольд вас на горшочки станет сажать! Писайте, детки, в горшочек, в штаники незя! — возмущался-рисовался Раткевич. — Значит, так, дети мои! По проверенным данным, конкурирующая с нами армянская фирма не прибыла для ремонта свинарника в Куандык. Это недалеко, за сопочкой. Бросаю клич: бросим все силы на дальнейшее развитие материальной базы самой скороспелой отрасли животноводства! Кешка, собирайте свое приданое!

Услышав эти слова, изменился в лице Булат. Испуганно и с недоверием он посмотрел на бригадира, а когда понял, что тот не шутит, вприпрыжку, как раненный в ногу страус, рванул в степь.

— Боря! Догнать! — приказал Раткевич.

Ефименко лениво побежал за бичом.

— Аллаха испугался! — засмеялся Арнольд. — Ничего, свиньи — тоже божьи твари!

Борька не только не догонял длинноногого бича, но и с каждой секундой все больше отставал от него.

— Пьяный боров! — выругался Раткевич и ловко, несмотря на полноту, вскочил на велосипед.

Через минуты две-три он нагнал Булата. Сильный, хлесткий удар — и бич отлетел от него на несколько метров. Одной рукой ведя велосипед, а другой — за шиворот бича, Арнольд вернулся к коровнику.

Булат вытирал ладонью бежавшую из носа кровь и затравленным зверьком зыркал исподлобья на шабашников и бичей.

— Без мордобития нельзя было? — упрекнул бригадира Курлович.

— Не нервируй меня, Серега. Понял?

Курлович понял и молча пошел в село собирать к отъезду вещи. Кешка с интересом посмотрел ему вслед. Он точно определил, что новенький — учителишка, если даже Арнольду пытался мораль прочитать. Ничего, Раткевич его быстро обломает — бригадир не терпел, когда в шабашке перечили ему. Тут, как выразился когда-то Профессор, он царь и бог, он один мог наказывать и жаловать.

Свиноферма так свиноферма — уж кому-кому, а Кешке было совершенно безразлично, где работать. Ему бы забашлять рублей триста, чтобы погулять пару недель на полную катушку, отвести душу: бухла вволю, чинарики не собирать. Все, как у людей.

На свиноферме шабашники устроились с тем же комфортом — в отдельном доме на три комнаты. Бичи тоже не прогадали — заняли фуражный склад, набили в мешки соломы. Получились матрасы — почти перины. Правда, пыльно, тяжелый дух прелого зерна, но он все же лучше едкой вони навоза. Зато есть электричество.

Кешка сразу же нарезал из плотных бумажных мешков 36 открыток, нарисовал на них королей, дам и прочую карточную братию и до полночи резался с Митяем в «дурачка» на щелбаны.

Чем уступала свиноферма Кендыктам — это отсутствием магазина. Бухловые деньги, выдаваемые Арнольдом, бичи должны были отоваривать сами. Сегодня он после переезда зашел к ним в фуражный склад.

— Шикарно устроились, дети природы! Выпить желаете?

— Поесть бы… — пробормотал Митяй. И то верно — время к обеду.

Арнольд элегантным движением вытащил из кармана штормовки червонец.

— Барствуйте, бичи! Пошли, Кешка, кого-нибудь за бормотухой в Кендыкты. Только не сына Аллаха!