Фантомас – секретный агент - Пьер Сувестр

— Они все разнесут, если ты не появишься!

Нишун пробежала по лестнице, соединявшей второй этаж, где были уборные артистов, со сценой и, как послушная девочка, еще не отдышавшись от бега, вышла из-за кулис. При виде нее буря криков зрителей начала стихать. Лишь неутомимые крикуны, видя во всем этом хорошее развлечение, все еще надрывали горло, требуя ее пения.

— Ну так что? — бросила она им. — Вы хотите только меня?

Ее было не слышно в еще бушующем гаме, но видно было, что она что-то сказала… В конце концов, она была уже здесь. Солдатский партер мгновенно начал успокаиваться.

На пианино зазвучали два первых такта вступления, и Нишун, подбоченившись, начала свой куплет. Во время пения артистка всматривалась в публику, улыбаясь тем зрителям, которых близко знала.

Однако Нишун в этот вечер была, по-видимому, не в лучшей форме, потому что, приступая к третьему куплету, она вдруг забыла начало, помедлила секунду и, не останавливаясь, запела четвертый. Неважно было, что песня теряла смысл: публика этого даже не заметила и устроила горячую овацию.

Аплодировали и кричали:

— Программу! Программу!

Нишун кивнула головой, взяла из-за кулис пачку маленьких программ и спустилась на несколько ступенек, ведущих со сцены в зал.

Двадцать рук протянулись, чтобы помочь молодой женщине, она насмешливо отстранила их и начала продавать листки, проходя между тесными рядами зрителей.

На сцене появилась другая певица; эта тоже была по вкусу публике, и внимание переключилось на нее.

К тому моменту Нишун достигла уже последнего ряда стульев, которыми был уставлен концертный зал; там сидели наименее удачливые зрители, и хотя и здесь она получила немало комплиментов, программ продала меньше и собиралась было уйти. Но тут она услышала, что ее зовет низким голосом человек, завернувшийся в большой плащ и стоящий в самой глубине зала, опершись о стену.

Нишун повернулась, ища глазами того, кто произнес ее имя. Человек приоткрыл свой плащ и показал ей довольно объемистый ящик, который носил на ремне. Нишун подошла.

— Вы хотите программу? — спросила она громко.

Кивнув головой, ее собеседник сказал сиплым низким голосом:

— Приходи сейчас же после концерта! Мне нужно с тобой поговорить.

— Хорошо, — послушно сказала певица и спросила громче: — Ведь вы музыкант, не так ли?

Более не таясь, человек ответил:

— Да, моя маленькая, я музыкант, но не такой, как ты, я продаю не веселье!

И неизвестный поднял свой аккордеон.

Пока Нишун поспешно поднималась в свою уборную, торопливо переодевалась, чтобы уйти с концерта и выполнить приказ этого необыкновенного поклонника ее таланта, человек, разговаривавший с ней, покинул заведение. Большими шагами меряя извилистые улицы Шалона, он, казалось, торопился и был в дурном настроении, потому что, сгорбившись под тяжестью аккордеона, яростно стучал по земле концом своей длинной трости. Путь его был странным, он поворачивал то влево, то вправо и, наконец, дошел до маленького, довольно жалкого на вид, хотя и чистого дома, куда спокойно вошел.

Оказавшись в своей комнате и убедившись, что шторы на окне задернуты, он снял плащ с капюшоном, зажег лампу, пододвинул стул к столу. Теперь лицо было полностью освещено и его легко можно было узнать: человек, говоривший с любовницей капрала Винсона, был не кто иной, как Вагалам, нищий, убийца Брока, он же агент Второго бюро.

Вагалам ждал недолго, в дверь постучали:

— Кто там? — спросил он.

— Я! Нишун!..

Вагалам встал, открыл.

— Входи, милая подружка…

Это был уже не командирский тон: Вагалам был любезен.

Он восхищенно посмотрел на свою посетительницу и начал с комплимента:

— Красива, как всегда, дорогая! Все красивее и красивее!

Но лесть, по-видимому, не нравилась певице.

— Я думаю, что вы снова в Шалоне не для того, чтобы говорить мне это? Вы что-то рано на этот раз? Ничего серьезного, я полагаю?

Вагалам пожал плечами:

— Нет, нет, ничего серьезного! Черт возьми, как ты всегда боишься!

— Проклятье! Вы же знаете, как опасно то, чем мы оба занимаемся!

Теперь Вагалам, в свою очередь, заговорил с презрением:

— Опасно? Вот еще! Это опасно для глупцов и прочих; уверяю тебя, никто не мог бы заподозрить, что красавица Нишун служит посредником, «почтовым ящиком», между мною и Рубе.

Молодая женщина не успокоилась. Она спросила:

— Вы хотите дать мне еще что-то для Рубе?

Но Вагалам избежал прямого ответа:

— Вы не виделись с ним эти восемь дней?

— С Рубе? Нет.

— А с Нанси?

— И с Нанси тоже.

Вагалам, казалось, раздумывал.

— Хорошо, — сказал он наконец, — это неважно, потому что Бельфор приедет сюда, очевидно, завтра утром.

— Бельфор? Но это не его срок!

Ее замечание, очевидно, вызвало раздражение у Вагалама.

— Для Бельфора нет сроков, — сказал он сухо. — Я тебе уже повторял, что Бельфор сам себе господин и делает, что ему нравится, это командир дивизии.

Было ясно, что названия городов — Рубе, Нанси, Бельфор — обозначали каких-то таинственных личностей.

— Командир дивизии, — повторила Нишун, — что это значит?

— Нишун, я тебе уже говорил: никаких вопросов! Что знаешь, то знаешь. А чего не знаешь, то и не нужно пытаться узнать. — Вагалам сделал паузу, потом продолжал более мягко: — Во всяком случае, повторяю, Бельфор приедет сюда завтра утром, в половине двенадцатого или в двенадцать. Понятно, он меня не знает, не подозревает даже о моем существовании, а я и не хочу, чтоб узнал, потому что я должен иметь дело только с тобой. Я окольным путем узнал о его скором прибытии и о том, что у него будет случай с тобой переговорить. Я хочу воспользоваться этим и прошу передать ему в руки этот конверт.

Вагалам протянул молодой женщине большой пакет, запечатанный восковой печатью.

— Предупреждаю, что это очень важный документ, немалого труда стоило его добыть… бесконечного труда. Он не должен пропасть, его нужно как можно скорее доставить, скажи это Бельфору, хорошо?

Нишун, казалось, вовсе не спешила принять поручение Вагалама. Она продолжала сидеть, опустив голову, внимательно разглядывая носки своих ботинок.

Вагалам повторил:

— Ну? Чего ты ждешь?

В ответ на прямой вопрос Нишун взорвалась:

— Хватит с меня, достаточно! Больше не хочу! Это слишком опасно!

Вагалам был изумлен.

— Как, малютка, — спросил он самым мягким тоном, — ты не хочешь больше быть нашим верным «почтовым ящиком»?

— Нет!

— Ты не хочешь передать это Бельфору?

Нишун затрясла головой.

— Нет! Нет! И сто раз нет!

— Но почему?

— Потому… потому что не хочу больше! И все!

— Но, Нишун, в чем причина?

На этот раз молодая женщина встала, как будто намереваясь сейчас же уйти, боясь, что ее собеседник все-таки заставит ее принять поручение.

— Есть ли причина? — сказала она. — Хватает их! Я предпочитаю, Вагалам, сказать вам правду. Видите ли, шпионаж не мое дело. Уже три месяца я этим занимаюсь, с тех пор, как вы меня втянули… И я больше не живу, я все время дрожу от страха быть пойманной. Мне говорят: сделайте то, сделайте это! Я все время вижу новых агентов… Вы то появляетесь, то исчезаете… Это доводит до безумия! Я порвала уже с моим возлюбленным, с Винсоном! Я не хочу больше губить этих простаков. У меня больное сердце, и жить так, под постоянной угрозой, мне просто противопоказано. Вагалам, поймите, я хочу вам сказать решительно, я больше в этом не участвую! Лучше я расскажу все полиции!

Вагалам вовсе не удивился.

— Послушай, моя красавица! — ответил он. — Ты вольна делать то, что считаешь нужным, и если ты скоро получаешь наследство…

— Я не получаю никакого наследства! — прервала Нишун.

— Ну, так вот, — продолжал Вагалам, — если тебе наплевать на хорошенькие луидоры, которые я приношу каждый месяц, это твое дело, и, конечно, не такому старому приятелю, как я, настаивать. Но я думаю, что ты не хочешь поставить меня в затруднительное положение?

Нишун, казалось, колебалась. Вагалам, заметив это, настаивал:

— Пусть ты не хочешь больше помогать нам, ты совершенно свободна, повторяю, но не бросай нас в этот момент! Бельфор приедет завтра, бумага, которую я хочу ему передать, очень важна. Будь милой, возьми ее, отдай ему… и больше я не буду тебе надоедать.

— Ладно! — сказала молодая женщина. — Давайте ваш конверт, Вагалам, но знайте, что вы обратились ко мне в последний раз. — Вернувшись к своим мальчишеским манерам, она пожала руку старика и, смеясь, сказала: — Не хочу больше быть «почтовым ящиком» в Шалоне! Кончено! Это мой последний выход на сцену!

Вагалам сердечно попрощался с ней, а потом, два раза повернув ключ в замочной скважине, погрузился в долгие размышления.