Хельсрич - Аарон Дембски-Боуден

— Ты видишь? — спросил я, зная, что в моём голосе ещё заметно веселье.

— Нет, брат, — фыркнул Артарион, — Если в этом есть урок, то я к нему слеп.

Я поднял ногу, позволяя орку отхаркнуть кровавую слюну из пасти.

— Я вижу это в глазах твари. Мука поражения. Возможно, что его нервы нечувствительны к боли, но она доходит до того, что заменяет зелёнокожим душу. Зависеть от милосердия врага… Посмотри на его лицо, брат. Посмотри на его страдание от того, что мы наблюдаем за его постыдной смертью.

Артарион присмотрелся и, думаю, что может быть, тоже увидел.

Впрочем, его это не восхитило, как меня. — Позволь мне прикончить его, — говорит он. — Его существование оскорбляет меня.

Я покачал головой. Это было лишним.

— Нет. Сейчас его жизнь измеряется секундами. — Я чувствую, как взгляд умирающего орка встречается с моими красными линзами. — Пусть умрёт в муках.

Неровар замешкался.

— Неро? — бросил через плечо Кадор. — Ты что-то заметил?

Апотекарий движениями век активировал руны визуализаторов.

— Да. Кое-что.

Они вдвоём осматривали залы разрушенного машинного отделения на палубе под Гримальдом и Артарионом.

Неровар считал высветившиеся на глазных линзах данные и нахмурился. Затем посмотрел на громоздкий нартециум, встроенный в левый наруч.

— Так просвети меня, — голос Кадора был резким, как и обычно.

Неровар ввёл код, нажимая разноцветные кнопки рядом с дисплеем на бронированном предплечье. И перелистывая размытый рунический текст.

— Это Приам.

Кадор понимающе фыркнул. От него нет ничего, кроме проблем. — Как всегда?

— Я не вижу его жизненные показатели.

— Этого не может быть, — усмехнулся Кадор, — Здесь? Среди этого сброда?

— Я не могу ошибиться, — возразил Неровар и активировал общий канал связи отделения. — Реклюзиарх?

— Говори. — Капеллан казался рассеянным и слегка отвлечённым. — В чём дело?

— Сэр, я потерял жизненные показатели Приама. Не было никаких сигналов, а сразу быстрый разрыв.

— Проверь ещё раз.

— Проверял, реклюзиарх. Я удостоверился в этом, прежде чем связаться с тобой.

— Братья, — голос капеллана стал подобен льду. — Продолжайте выполнять приказ по поиску и уничтожению.

— Что? — Тяжело выдохнул Артарион. — Мы должны…

— Молчать. Приама найдуя.

Он не был уверен, чем они его ранили.

Зелёнокожие появились из своих укрытий в темноте, один из них тащил тяжёлую громоздкую конструкцию, отдалённо похожую на оружие. Приам убил первого, рассмеялся, когда тот с поросячьим визгом рухнул на палубу, и бросился на следующего.

Похожее на металлолом оружие дёрнулось в руках зелёнокожего. Из инопланетного устройства вылетел окутанный потрескивающей энергией коготь и вцепился в грудь рыцаря. Далее последовало мгновение пронзительной боли, когда щупальца интерфейса доспеха, соединённые шипами с мускулами и костями, затрещали от перегрузки.

Затем перед глазами Приама потемнело. Его доспех выключился и тяжело повис на плечах и конечностях. Прекратилась подача энергии. Они дезактивировали его броню.

— Кровь Дорна…

Приам сорвал шлем как раз вовремя, чтобы увидеть, как орк копается в своём оружии, похожем на примитивную пусковую установку, стреляющую металлическими болванками. Вонзившийся в нагрудник и осквернивший крест Храмовников коготь, соединялся с устройством проводами и цепями. Приам поднял меч, чтобы перерубить провода, и в этот момент, ксенос заржал и дёрнул второй рычаг.

На этот раз направленная энергия не только перегрузила электронные системы доспеха. Она выжгла нейронные соединители и мускульные интерфейсы, направив боль в тело мечника.

Приам был генетически усовершенствован, как и все астартес, чтобы стерпеть любые муки, которые могли ему причинить враги человечества, но сейчас он не мог даже закричать. Его мускулы свело, челюсти сжались, попытавшийся вырваться крик стиснутые зубы превратили в вой.

Приам рухнул на палубу четырнадцать секунд спустя, когда прекратились мучения.

Зелёнокожие склонились над его распростертым телом.

Теперь, когда они повергли рыцаря, казалось, что они не знают, что делать дальше с таким призом. Один из них вертел жирными пальцами чёрный шлем моего брата. Если он решил сделать трофей из доспеха Приама, то пришла пора заплатить за такое богохульство.

Пока я спускался в тёмный коридор, я вёл булавой по стене — украшенное навершие гремело об стальные арки. Я не желал скрываться.

— Приветствую. — Выдохнул я сквозь череп-шлем.

Они подняли в мою сторону свои безобразные инопланетные морды, их отвисшие челюсти были заполнены рядами острых зубов. Один из них вскинул громоздкое нагромождение из мусора и обломков, очевидно служившее оружием.

Оно выстрелило… чем-то… в меня. Я не придал значения чем. Это было разбито в воздухе одним взмахом выключенной булавы.

По коридору разнеслось эхо удара металла о металл, а я вдавил руну активации на рукояти крозиуса. Булава ожила, сверкая энергией, и я направил её на ксеносов.

— Вы осмелились явиться во владения человечества? Вы смеете разносить свою порчу на наши миры?

Они не ответили на вызов словами. Вместо этого, они неуклюже бросились на меня подняв колуны — примитивное оружие, подходящее примитивным существам.

Я рассмеялся, когда они атаковали.

Двумя руками Гримальд взмахнул булавой и отшвырнул первого орка. Потрескивающее силовое поле крозиуса ярко вспыхнуло, прибавив свою энергию к кинетической, и ещё больше усилило и так нечеловечески мощный удар. Зелёнокожий уже был мёртв — его череп был раздроблен — когда отлетел на двадцать метров назад и врезался в повреждённую переборку.

Второй попытался сбежать. Он устремился, сгорбившись как обезьяна, туда, откуда пришел.

Гримальд был быстрее. Несколько ударов сердца спустя он схватил тварь, просунул облачённые в боевую перчатку пальцы под бронированный воротник, останавливая орка, и ударил его о стену коридора.

Ксенос хрипел потоки проклятий на готике и боролся с рыцарем.

Гримальд вцепился в шею орка чёрными перчатками сжимая, душа и сокрушая кости.

— Ты посмел осквернить язык чистой расы… — Он снова приложил орка об стальную стену, разбив тому голову. Зловонное дыхание зелёнокожего окружило лицевую пластину шлема Гримальда, когда попытка орка взреветь, переросла в панический визг. Астартес не успокоился. Его хватка усилилась.

— Ты посмел осквернить наш язык?

Он вновь ударил зелёнокожим о стену — голова раскололась, попав на этот раз в балку.

Сопротивление орка сразу прекратилось. Гримальд позволил существу упасть на металлический настил, где труп глухо ударился и согнулся.

Приам.

Гнев утих. Реальность вернулась с холодной непрошенной ясностью. На палубе лежал Приам — голова повёрнута в сторону, из ушей и открытого рта идёт кровь. Гримальд подошёл к нему и опустился во тьме на колени.

— Неро, — тихо позвал он.

— Реклюзиарх, — отозвался младший рыцарь.

— Я нашел Приама. Корма, четвёртая палуба, третичный осевой коридор.

— Уже в пути. Состояние?

Целеуказатели Гримальда сфокусировались на лежащем теле брата, затем зафиксировались на оружии убитых орков.

— Его ранили чем-то вроде силового разрядника. Доспех обесточен, но Приам ещё дышит. Бьются оба сердца, — последнее было наиболее важным показателем состояния поверженного рыцаря. Если его запасное сердце стало биться, значит, у Храмовника должна быть серьёзная травма.

— Три минуты, реклюзиарх. — Были слышны приглушенные звуки болтерных выстрелов.

— Сопротивление, Кадор? — спросил Гримальд.

— Ничего особенного.

— Отставшие, — внёс ясность Неровар. — Три минуты, Реклюзиарх. Не больше.

Они уложились в две минуты. Когда Неровар и Кадор добежали, от них исходил запах боевых химических стимуляторов в крови и едкий аромат разряженных болтеров.

Апотекарий опустился рядом с Приамом на колени и стал осматривать поверженного боевого брата медицинским ауспик-биосканером, который был строен в предплечье с нартециумом.

Гримальд посмотрел на Кадора. Старейший воин отделения перезаряжал болт-пистолет и что-то шептал в вокс.

— Говори, — произнес капеллан. — Я хочу знать, что ты думаешь…

— Ничего, сэр.

Гримальд прищурился и заскрипел зубами. Он почти повторил слова как приказ. Но его остановила не тактичность, а дисциплина. Внутри Гримальда кипел гнев. Но он не был простым рыцарем, чтобы позволить возобладать над собой эмоциям. Как капеллан, он придерживался более высоких норм. Подавив раздражение в голосе, он просто сказал: