Гашек - Радко Пытлик

Однако Гашек не сразу отказался от литературных притязаний. На пороге нового столетия группа молодых лириков решила основать содружество, получившее поэтическое название «Сиринга». Это образное название заимствовано из греческой мифологии. Уродливый фавн Пан пытался овладеть прекрасной нимфой Сирингой, которая укрылась от него в реке. Вместо Сиринги он успел схватить лишь несколько стеблей тростника, сделал из тростника флейту и попытался извлечь из нее хотя бы эхо исчезнувшей нимфы. Эту легенду пересказал с тонкой печалью современного человека французский символист Жюль Лафорг. Название «Сиринга», напоминая о несбыточности мечты, выражало дух эпохи. Но молодого, иронически настроенного Гашека во всей легенде привлекала лишь та реалистическая деталь, что бог Пан пас свиней. В позднейшем мемуарном наброске он цинично называет инструмент Пана «флейтой свинопаса».

Отношение Гашека к этой группе характеризует история, которую рассказывает его друг, поэт Франтишек Гельнер:

«Первое организационное собрание молодого литературного содружества было созвано в начале месяца. Мой приятель Ярослав Г. тоже был приглашен.

Войдя в ресторацию, название которой ему сообщили устно или письменно, он увидел нескольких безбородых юнцов, скромно сидевших за большими и маленькими кружками пива. Ярослав Г. сел за отдельный столик, потребовал меню и заказал судака. Первая кружка пива была выпита залпом, а на столе уже стояла другая. Волна удивления и трепета пробежала по лицам скромных молодых людей.

Один бледный юноша поднялся с места. Представился. Мой друг назвал свое имя. Бледный юноша в нескольких сердечных словах выразил радость по поводу знакомства и, понизив голос, попросил одолжить одну крону. Ярослав Г. (который тогда только что поступил на службу в банк и получал жалованье) сунул руку в карман жилета и удовлетворил его просьбу.

Через несколько минут встал со своего места другой подающий надежды писатель. Опять взаимное представление и просьба выручить. Мой друг и на этот раз оправдал надежды. Но когда к нему подошел четвертый проситель, наш меценат с месячным окладом в 60—80 крон изобразил рукой знак сожаления и произнес: «Простите, но я по случайности захватил всего лишь пятерку, а этого мне только-только хватает на ужин». После сих слов новая волна трепетного удивления пробежала по лицам молодых писателей».

Через некоторое время группа начала издавать журнал «Модерни живот» («Современная жизнь»). Эпиграфом к первому номеру служила цитата из поэтического сборника Й.С. Махара «Confiteor» («Исповедь»), направленная против ложнопатриотического пафоса в литературе и общественной жизни. Страницы журнала «Модерни живот» свидетельствуют о стремлении молодой поэзии выйти за рамки символистской лирики, но под пером дебютантов эти попытки эстетического бунта превращались в нарочитую манерность. Только на второй год издания сюда проникают мятежные молодые голоса Франи Шрамека[19] и Карела Томана[20].

Председателем кружка был Роман Гашек, чиновник уголовной полиции, двоюродный брат Ярослава. Однако это родство не помешало появлению в журнале «Модерни живот» острокритической рецензии на «Майские выкрики».

После столь резкой отповеди Гашек никогда больше не осмеливался печатать свои стихотворения.

Не пытался он и установить контакты с какими бы то ни было литературными группами. За недооценку и пренебрежение мстил апатичным безразличием ко всяким творческим вопросам. Писатель Франтишек Лангер[21] вспоминает: «В отличие от остальных Гашек не проявлял никакого интереса к романтикам, иллюзионистам, интеллектуалам и мятущимся гениям, произведения которых составляли „Библиотеку избранных авторов“, „Современную библиотеку“ и тому подобные издательские серии, считавшиеся в кругу тогдашней молодежи обязательным чтением литературно образованного человека. Особенно мало интересовался он поэзией, между тем как в кафе „Деминка“ поэты цитировали Бодлера и Вердена порой даже в оригинале. Если не считать нескольких издевательских отзывов о декадентских романах своих сверстников, Гашек демонстративно игнорировал литературные проблемы. Примечателен следующий эпизод. Какой-то молодой поэт спросил Гашека, что тот думает о его недавно изданном лирическом сборнике. „Во-первых, я его не читал, — с олимпийской невозмутимостью ответил Гашек, — а во-вторых, это вообще глупость“.

Под влиянием глубокого общественного разочарования Гашек отвергает и любую погоню за литературной славой. Этому способствовала также детская непосредственность его характера — ему нужно было видеть сиюминутный успех. Он с легкостью принял удел автора второго разряда, никогда даже не пытаясь что-либо изменить в своем положении. Заявлял, что таланта и терпения у него хватает лишь на короткую юмореску.

Из творчества Гашек сделал ремесло. Вскоре он стал самым популярным и читаемым юмористом своего времени, заполонив развлекательные рубрики ежедневных газет и еженедельников, юмористические журналы, семейные и военные календари, словно бы намереваясь количеством подменить недостаток качества. Для него важно одно: чтобы вещь была принята в печать, а ему выплатили задаток под будущий гонорар. Гашек не скрывает того почти святотатственного с точки зрения тогдашних литературных кругов обстоятельства, что пишет исключительно ради денег.

Он даже не стремится удержаться на стилистическом уровне своих путевых рассказов и очерков. Легко воспринимает навыки и схемы жанровой юморески, ее без конца повторяющиеся сюжеты и характеры — отвергнутых поклонников, чудаковатых родителей невесты, рассеянных ученых. Фон тоже отнюдь не отличается колоритностью. Все венчает гротескная анекдотическая развязка, которую читатель явно ожидает и которая достойна этого читателя, Гашек беззастенчиво повторяет фабулы, заимствованные из календарей для простонародья, старается угодить вкусу широкой публики. Он только добродушно улыбается, когда его называют одним из второстепенных авторов чешской юморески.

В его корреспонденции мы преимущественно находим юмористические характеристики. Например: «За одно юмористическое стихотворение Скружный[22] гнал Гаека из кафе «Тумовка» вдоль всей Спаленой улицы. Однажды Гаек принес ему рассказ «Как пан Кутилек купил несгораемый шкаф»… с тех пор Скружный недомогает».

Даже в дружеской компании Гашек не стал авторитетом, хотя в нее входят лишь заурядные литераторы. Их взаимоотношения метко характеризует Иржи Маген[23]: «Тем не менее существовали люди, для которых Г.Р. Опоченский[24] был гением, а Гашек каким-то Санчо Пансой. Мы знали: он носит по всем редакциям разную белиберду, издал вместе с Гаеком какие-то неудачные стихи и, несмотря на эту неудачу, кропает что-то новое, и черт знает что еще из этого получится. В результате в Гашека как-то не верили. А порой между ним и окружением обнаруживалась пропасть, через которую никто не решался перешагнуть».

Эта неодолимая пропасть возникла из-за характерного для него необыкновенно тесного слияния жизни и литературы. Если для других богемные привычки, манеры га-мена и насмешника были всего лишь красивой позой, данью поэтической моде, Гашек и тут был необычайно последователен. Для него все это стало самой жизнью, общественной позицией. Его кажущаяся безответственность по отношению к себе и окружающим на самом деле является выражением никем не подозреваемой творческой ответственности.

Избавленный от обязательств и необходимости с чем-либо считаться, он использует поэтические источники своего по-детски непосредственного видения: тягостные и жестокие наблюдения мгновенно переводятся в комическую плоскость. Нерасчетливо растрачивающий свой талант и в чем-то напоминая Рембо, он становится «божественным озорником» чешской литературы.

Можно было подумать, что литературное творчество служит для него проявлением бесцельной активности, игрой, поводом для забавы и внутреннего освобождения, так же как шутка или трактирная болтовня. Ему вообще неважно, где писать — хотя бы посреди трактирного веселья или в кругу товарищей. Новые рассказы он, едва просохнут чернила, посылает в редакции, чтобы задатком или гонораром заплатить за себя и своих приятелей.

Чтобы доказать, что он не придает значения литературному имени, Гашек подписывает юморески фамилиями друзей и различными псевдонимами. Иногда, это вымышленные имена, иногда подлинные: фамилии почтенных пражских коммерсантов, увиденные на вывеске или среди газетных объявлений.

Но раскованность поведения становится раскованностью творческой. Ею заново освещается серый облик повседневности, придается форма, казалось бы, непостижимой и неуловимой бесформенной материи. Гашек и раньше замечал, что современный человек лишен естественности, что ее нужно искать, настойчиво открывать среди обманчивых фетишей и иллюзий. Поэтому его и притягивали некоторые романтические уголки Европы, до сих пор не затронутые цивилизацией.