Дети Арктиды. Северные истоки Руси - Александр Тулупов

«Заря-заряница, красная девица, утренняя Ирина, Дарья полуденная, придите, возьмите денный крик и полуденный полукрик, отнесите его в темные леса, в далекие края, за синие моря…» (Саратовская губ.). «Заря-заряница, красная девица, возьми ты криксу рабе (имя) и денную, и ночную, и полуночную, и полуденную… Спокой и смиренство дай…» (Орловская губ.). «Зоря-зоряница! Возьми бессонницу, безугомонницу, а дай нам сон-угомон» (Архангельская губ.). «Заря-заряница, красная девица, Возьми свои ночницы / От раба, младенца (имя рек) / Отдай сон, дрему, доброе здоровье» (Псковская губ.). Заря в народной традиции обладает животворящей силой, и она питает человека с момента рождения. Самым здоровым образом жизни на Руси всегда считался подъем с утренней зарей, даже рассветная роса считалась чуть ли не живой водой, пройтись утром «по росе да по заре, что заново родиться». И наоборот, не зарядиться Зарей, «проспать солнце, наспать болезнь».

Царь-Девица в русской мифологии и есть божество Утренней Зари. «А во лбу звезда горит» — явное указание на Утреннюю звезду, Денницу. Заговор: «Заря-зорница, красная девица, сама мати и царица… Среди ночи приди ко мне хоть красной девицей, хоть матерью-царицей». Она и Царь-Девица и Мать-Царица. Для русского Заря — мать Солнца, Заря рождает Солнце, именно из ее недр в течение долгого полярного периода появляется светило. Для русского заря всегда «прекрасна», желанна, даже божественна, «зорька моя ясная» — одно из высших эпитетов в русском подсознании.

И в основном индоарийском мифе Индра убивает дракона Вритру (или змея Ахи) и освобождает корову света и спасает из заточения богиню зари.

Один из удивительных феноменов архетипа зари в русском родовом сознании сохранился в таком, на первый взгляд простом косметическом украшении, как женские румяна. Красные румяна и осветляющая пудра использовались еще в Древнем Египте, но это было еще не косметическое, а некое ритуальное средство, искусством изготовления которого владели сами египетские жрецы, и это подсказывает, что феномен этот гораздо глубже простого украшательства и загадка его где-то в великой тайне всей египетской цивилизации. К закату Египта это стало действительно косметикой, и в таком виде ее узнали греки и римляне. Что это было иностранной модой, а не частью собственной традиции, говорит и то, что первое время все было «импортное» и весьма дорогое, ежегодно тратились огромные деньги на покупку мазей и кремов из Египта. Но, судя по всему, египетские жрецы не раскрыли главных своих секретов «непосвященным», поэтому в эпоху расцвета Римской империи и упадка Египта римлянки вынуждены были изобретать что-то собственное и стали применять свинцовые белила и суриковый краситель, что естественно имело катастрофические последствия. Это еще раз показывает, что это было не более чем модой, а не элементом традиции. А также то, что это не затронуло широко и глубоко женские массы, это было больше аристократической блажью. Более того, в более поздней европейской традиции, причем также вне народной среды, появилось противоположное явление, мода на бледный, «аристократический» вид, и теперь уже глотали уксус, чтобы избавиться от всякой низкородной румяности. Причем, если в Европе еще были какие-то всплески моды на румяна, то в атлантических краях, в англосаксонской среде это однозначно считалось дурным тоном, плебейством, а естественный румяный цвет чуть ли не болезнью, вызванный горячкой. Европейская традиция действительно не знала, в чем красота красных щек и вообще красного цвета.

Но почему даже в XX веке на Руси (имеется в виду в русской деревне) женская красота не представлялась без набеленного лица и ярко накрашенных румян? Причем даже в весьма утрированном виде, когда деревенские красавицы, незнакомые с пудрами и тенями, обсыпали лицо мукой и натирали щеки свеклой, малиной и даже бодягой, так что они буквально горели, «озарялись». Иностранцы причисляли это к прочим «русским варварским обычаям». Секретарь австрийского посольства И. Корб в конце XVII века писал с сожалением, что «лица русских женщин приятны, но природную красоту они портят румянами», немецкий путешественник Адам Олеарий в своем «Описании путешествия в Московию» (1643) повторялся о русских женщинах: «Они слишком красивы для этих мрачных мест, стройны и слишком много красятся». И до сих пор в очень цивилизованной Европе считается, что русские женщины самые «накрашенные» в мире, что пудрятся и румянятся не в меру, хоть уже и французской косметикой.

И все-таки, почему румяна и белила, и почему именно северная, истинная, Русь? Возможно, ответ в заговоре «Слова девицам на почет от молодцов», записанный Н. Виноградовым в начале XX века в Петрозаводском уезде Олонецкой губернии: «А и пусть я, раба Божия (имя рек), буду краше красного солнышка, белей светлого месяца, румяней зари утренней и зари вечерней». Большинство русских заговоров начинаются «Заря-заряница, красная девица…», которые можно равнозначно понимать и как «красная девица = заря-заряница», для русского так и осталась нетронутой тождественность полярной зари, красы, красоты.

Может, потому Европе был роднее и приятнее бледный, «лунный» блеск, что всегда в душе хранилось родное, «скотоводческое», кратко сформулированное еще Плутархом: «Солнце из созвездий второе после Луны».

Исключительно русское и однозначно полярное отождествление понятий «свет» и «мир», мир это свет и свет это есть мир, индоевропейцы не понимают наше буквальное и очевидное «на всем свете», «жить на свете», «сжить со свету». И еще именно славянское «белый свет» («на всем белом свете», «чтобы света белого не видеть») и «белый день» («среди белого дня», «за весь белый день»). Некая неразрывность понятий «белый свет-день» (не солнечный, но белый) это тоже полярное «коллективное бессознательное», как память о долгожданной заре, когда солнце еще не встало, но свет, а значит, и день уже появился. Также особенно славянское «святость света», от «святое» = «светлое», поскольку слова «свет» (светить) и «свят» (святить) этимологически тождественны. Более того, в старославянском было изначально одно слово «свътъ», несущее оба значения, так что в языке-логосе изначально зафиксировалось полярная божественность, «святость» «света». Даже индоиранцы потеряли эту связь, в авестийском остался северный корень в «spenta» со значением «святой», но уже разделенный от «светлый» — «ruhs». Доминанта «света» красной нитью в русской мифологии и фольклоре: свет мой солнышко, свет мой ясный, светик, свет-имярек, светлый князь, ваша светлость, высший свет, Светлана, Светлояр, Светозар, Световит, Вадим свет-Владимирович и т. д. Даже русское православие смогло сохранить главное в своем главном празднике, Светлая Пасха, Светлое Воскресенье. Почему не «святая»? Потому что это лишь производное от «светлого», и потому что сам праздник это Воскресение Света. В санскрите «швета» означает не только «светлый, белый», но и «блестящий», — явно полярный феномен зари.

Еще один славянский полярно-лингвистический феномен — слово «красный», в индоевропейских языках, даже в санскрите, нет тождественности понятий «красный» и «красивый». Само слово «красный» идет от «крес, кресить» — огонь, гореть, светить и изначально связывалось с солнцем и зарей — красно солнышко, зорька красная. Определение цвета было вторичным, сам цвет в древнерусском обозначался как рдяной, рудрый (это и есть общее индоевропейское с rot, red). «Красный» стал определением цвета и высшего эпитета, «красоты», как буквальный перенос русско-славянского, и безусловно полярного, восприятия солнца и зари.

Ведический бог дня Dy-aus буквально по-русски по значению и звучанию — «сияющий, ясный день», без прямой связи с солнцем, изначально относился к переходным фазам полярного года, к приполярным весне и осени. В русском остался корень «aus», «яс(ный)» в «весне» и «осени» как память о ясных полярных днях, но уже без видимого солнца, как память о ведической заре Ушас и русских Авсень и Усень.

Самые почитаемые боги Ригведы, Инд-Ра (День, принесенный Ра — Солнцем) и Ушас (Заря). В более поздних гимнах Вед значение и почитаемость Ушас затухает, а Индра превращается в верховного бога-громовержца. Это вырождение, очевидно, связано с исходом или отступлением ведических ариев в чужие, умеренные и южные, широты, где заря исчезает, но появляется гроза. Литовский «диевас», индийский «дьяус», римский «деус», германский Тиу, скандинавский «Тивар» все от одного праиндоевропейского «светлого дня», в санскрите еще сохранилось «div» — светить, блистать. Божественность этого понятия возможна лишь в приполярных областях, где существуют периоды, когда солнца еще нет, но светлый день уже есть. Отсюда русский Див (или Дий), бог Дня, и русское «диво», чудо, «диво дивное», чудесное и божественное явление, день без солнца. Эта разрывность понятий солнца и света и разделяет славян и индоевропейцев на две расы, на два мира. Индоевропейская общность возникла, очевидно, после исхода из полярной Арктиды уже в приполярных областях, но самое парадоксальное, что они не сохранили, если вообще имели, верховного солнцебога. У славян тоже был второй этап и свой «Див», но он явно на заднем плане главного пантеона, где большинство славянских богов были и остались «солнечными» — Сварог, Святовит, Белбог, Ярило, Коляда, Коло[8], Даждьбог, Купало, Хоре, Кострома.