Главная тайна горлана-главаря. Пришедший сам - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В Кутаисе на бульваре ораторы говорили речи по поводу манифеста. Оля и Володя ходили слушать, но обошлось тихо, без казаков».
То, что мать «разрешила» детям побывать на сходке, лишний раз свидетельствует о том, что к революционерам она относилась весьма сочувственно.
Вечером того же дня царь Николай записал в дневнике:
«7 ноября. Вторник. Холодный ветреный день…
Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губ.»
Новым знакомцем царской семьи стал крестьянин Григорий Ефимович Распутин (Новых), родившийся в 1869 году в селе Покровском Тобольской губернии в семье ямщика Ефима Яковлевича Распутина и Анны Васильевны Паршуковой. Григорий много странствовал по России, а в начале двадцатого столетия объявился в Санкт-Петербурге, где вскоре стал известен как «старец», «юродивый», «божий человек». Тогда же, по словам его дочери Матрёны, он стал брать «первые уроки письма и чтения». Познакомившись с царской семьёй, стал помогать царевичу Алексею бороться с гемофилией, болезнью, с которой тогдашняя медицина справиться не могла. А по стране начала тихо распространяться молва о том, что на российском властном Олимпе появился первый Хам – из тех, кого предсказывал Дмитрий Мережковский.
В это время (12 ноября) из Кутаиса в Москву полетело письмо – Александра Алексеевна Маяковская писала дочери:
«Оля занимается в гимназии, а Володя только бегает на сходки. Сейчас тоже побежал в гимназию, несмотря, что уже вечер. Он присоединился к группе шестиклассников, к ним приходит студент и читает им новые книги. Володя очень этим интересуется, он у нас большак, сильно идёт вперёд, и удержать не могу».
Надо полагать, что отец гимназиста Маяковского тоже был в курсе того, что его сын «бегает на сходки» и «очень интересуется» книгами антиправительственного толка.
В ноябре 1905 года Володя Маяковский тоже отправил письмо сестре Людмиле:
«Дорогая Люда!
Пока в Кутаиси ничего страшного не было, хотя гимназия и реальное забастовали, да и было зачем бастовать: на гимназию были направлены пушки, а в реальном сделали ещё лучше. Пушки поставили во двор, сказав, что при первом возгласе камня не оставят на камне. Новая "блестящая победа" была совершена казаками в городе Тифлисе. Там шла процессия с портретом Николая и приказала гимназистам снять шапки. На несогласие гимназистов казаки ответили пулями. Два дня продолжалось это избиение. Первая победа над царскими башибузуками была одержана в Гурии, этих собак там было убито около двухсот.
Кутаис тоже вооружается, по улицам только и слышны звуки Марсельезы».
Песню, которую любил распевать дома Маяковский-старший, теперь пел весь город Кутаис.
Вооружённое восстание
14 ноября 1905 года начался мятеж на крейсере «Очаков» и других кораблях Черноморского флота. Во главе взбунтовавшихся моряков встал капитан второго ранга Пётр Петрович Шмидт, объявивший себя командующим флотом. Но его командование продолжалось недолго – уже на следующий день восстание было подавлено.
В Москве обстановка тоже накалилась до предела. Владимир Джунковский, ставший к тому времени московским губернатором, писал:
«7 декабря начались волнения. Советом народных депутатов была объявлена с 12 часов дня общая политическая забастовка, долженствовавшая перейти во всеобщую, так как предполагалось, что днём позже к ней должны примкнуть Петербург и затем вся Россия.
Но день прошёл, петербургские газеты продолжали выходить, междугородный телефон работал, функционировала и Николаевская ж. д., даже рабочие Путиловского, этого передового завода, продолжали ещё работу, об остальных и говорить нечего. Этот индифферентизм Петербурга ещё больше озлобил московских забастовщиков и придал им дерзости и энергии для дальнейшей борьбы в надежде, что они одни смогут достичь желаемых результатов. Они и не остановились поэтому перед решением начать вооружённое восстание».
И оно началось.
Поэт-бунтарь Константин Бальмонт, только что вернувшийся из-за границы, сразу включился в события, которые развернулись на Пресне. Впрочем, самому ему казалось, что ничего особо «активного» в его поведении нет. Просто он…
«… принимал некоторое участие в вооружённом восстании Москвы, больше – стихами».
Однако его жена, Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт, в воспоминаниях написала, что в 1905 году её муж…
«… страстно увлёкся революционным движением, …все дни проводил на улице, строил баррикады, произносил речи, влезая на тумбы».
Мало этого, в его кармане всегда был заряженный пистолет.
В воскресенье 11 декабря царь Николай записал в дневнике:
«Вчера в Москве произошло настоящее побоище между войсками и революционерами. Потери последних большие, но не могли быть точно выяснены».
Генерал-губернатор Москвы Пётр Дурново, видя, что имевшимися в его распоряжении силами с восстанием не справиться, обратился за помощью в Санкт-Петербург. И 15 декабря в первопрестольную прибыл Семёновский полк. Его командир, полковник Георгий Александрович Мин, отдал приказ:
«Арестованных не иметь, пощады не давать».
Власть демонстрировала силу. Элитное воинское подразделение без суда и следствия начало терроризировать и убивать гражданских лиц, многие из которых к вооружённому восстанию не имели никакого отношения. Было безжалостно расстреляно более 150 человек. И уже в понедельник 19 декабря Николай Второй записал в дневнике:
«В Москве, слава Богу, мятеж подавлен силою оружия. Главное участие в этом приняли: Семёновский и 16-й пех. Ладожский полки».
В ночь на 1 января 1906 года Константину Бальмонту пришлось сесть в поезд, покинуть Россию и отправиться в Париж. На этот раз в настоящую эмиграцию. Но и там российская охранка внимательно за ним следила. И было из-за чего. Ведь во Франции он написал стихотворение «Наш царь», в котором самодержцу припоминалось и поражение в русско-японской войне и злодеяния против собственного народа:
«Наш царь – Мукден, наш царь – Цусима,
Наш царь – кровавое пятно,
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму темно.
Наш царь – убожество слепое,
Тюрьма и кнут, под суд, расстрел.
Царь – висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, да дать не смел.
Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, час расплаты ждёт.
Кто начал царствовать – Ходынкой,
Тот кончит, встав на эшафот».
Вскоре из-под пера Бальмонта вышло стихотворение «Николай Последний», начинавшееся словами:
«Ты должен быть убит,
Ты стал для всех бедой..».
Читали ли Маяковские эти бальмонтовские строки, неизвестно. Но в ту пору из-за рубежа в Россию нелегальная литература шла нескончаемым потоком, весь Кутаис был пропитан революционной атмосферой, да и сам кутаисский губернатор Старосельский относился к смутьянам весьма сочувственно.
Во вторник 10 января царь Николай записал в дневнике:
«Утро было очень занятное. Завтракал Мин, произведённый в ген. – майоры с зачислением в свиту. Он рассказывал много про Москву и про подавление мятежа; он показывал нам образцы взятых полком револьверов и ружья».
Полковник Георгий Мин был не только произведён в генерал-майоры. Он получил ещё и денежную премию «с присовокуплением царского поцелуя» за подавление вооружённого мятежа.
Николай Второй, продолжавший относиться к смутьянам и бунтарям весьма неблагожелательно, через несколько дней сделал в дневнике такую запись:
«Вот о ком считаю нужным сказать крепкое слово – это о кутаисском губернаторе Старосельском. По всем полученным мною сведениям, он настоящий революционер…».
В январе 1906 года Владимира Старосельского с его высокого поста сместили и выслали на Кубань. Власти Кутаисской губернии благоволить бунтарям перестали.
Глава третья
Приобщение к бунтарству
Трагедия семьи
В своих воспоминаниях Александра Алексеевна Маяковская рассказала о той ситуации, что сложилась в начале 1906 года:
«Люда подробно писала нам о событиях в Москве: о похоронах Баумана, о боях на Пресне… Володя и Оля писали ей о демонстрациях и забастовках в Кутаисе. Занятия всюду прекратились, и мы ждали Люду домой в конце февраля».
И тут произошло событие, в корне изменившее жизнь всей семьи – с Владимиром Константиновичем Маяковским случилась беда. Александра Алексеевна с горечью писала:
«Он готовился сдавать дела багдадского лесничества, так как получил назначение в кутаисское лесничество. Мы радовались, что будем жить все вместе. Но это не осуществилось.
