Призраки (Haunted) - Чак Паланик

Там, где раньше стоял телевизор, на кухонной стойке, она поставила аквариум с ящерицей, которая меняет окраску под цвет обстановки. Тут ты тоже нажимаешь на кнопку, чтобы включить лампу обогрева, но аквариум не сообщит тебе в новостях, что в городе застрелили еще одного забулдыгу, а тело сбросили в реку, и что это была пятнадцатая жертва охоты на местных бомжей, которых находят заколотыми, застреленными и сожженными; городские бездомные в панике, и, несмотря на недавнюю вспышку туберкулеза, чуть ли не дерутся за места в ночлежках – лишь бы не ночевать на улицах. Товарные вагоны уходящих из города поездов под завязку набиты бомжами. Защитники прав неимущих утверждают, что эти нападки на нищих инициированы городскими властями. Как бы ты ни ограждал себя от информации, все равно что то просачивается. Достаточно просто пройти мимо газетного киоска. Или проехать в такси с включенным радио.

Покупаешь стеклянный аквариум, ставишь его вместо телевизора, и у тебя есть только ящерица – создание настолько тупое, что каждый раз, когда домработница передвигает в аквариуме камешек, эта зверюга считает, что очутилась в каком то другом, незнакомом месте.

Это называется «спрятаться в кокон», когда мир сжимается для тебя до размеров квартиры.

Мистер и миссис Кейс – Пакер и Эвелин – они не всегда были такими. Раньше ни один дельфин, запутавшийся в рыболовных сетях, не мог умереть без того, чтобы они не бросались выписывать чек. Или устраивать благотворительную вечеринку. Банкет в память погибших, разорванных в клочья фугасами. Танцевальный вечер в помощь пострадавшим от тяжелых травм головы. Жертвам фибромиалгии. Булимии. Коктейль и тихий аукцион в пользу больных, страдающил синдромом повышенной раздражимости толстой кишки.

У каждого вечера была своя тема:

«Мир во всем мире»

Или: «В надежде на наше еще не рожденное будущее»

Представьте, что каждая ночь в вашей жизни – как выпускной бал. Только зал каждый вечер оформлен по разному: живые цветы из Южной Америки и миллиарды мерцающих огоньков. Ледяные скульптуры, фонтан с шампанским, и музыканты во фраках играют что нибудь из Коула Портера. Зал оформлен вполне соответствующим образом, чтобы принять отпрысков арабских королевских семей и чудо мальчиков Интернета. Всех этих людей, которые стремительно разбогатели на вложении капитала с риском. Людей, которые не задерживаются в одном месте дольше, чем нужно, чтобы заправить их личный самолет. Людей при полном отсутствии воображения, которые просто тыкают пальцем в каталог недвижимости и говорят:

– Хочу вот это.

На этих благотворительных мероприятиях в помощь детям, подвергающимся жестокому обращению, все гости передвигались на двух ногах и ели крем брюле целыми, неразбитыми ртами с пластикой губ, накачанных теми же самыми биосовместимыми наполнителями. Смотрели на те же часы «Картье»: одно и то же время в окружении одних и тех же бриллиантов. Одни и те же колье от Гарри Уинстона облегали одинаково лебединые шейки, «выделки» хатха йоги.

Все ездили на одинаковых «лексусах», только разных цветов.

Никого ничем было не удивить. Каждый вечер – это был роскошный и донельзя великосветский тупик. Глухая стена.

Лучшая подруга миссис Кейс, Элизабет Этбридж Фальтон Уэльпс по прозвищу Инки, Чернилка, любила повторять, что у всего есть свое «самое лучшее», и это самое лучшее – всегда то же самое. Однажды Инки сказала:

– Когда каждый может позволить себе самое лучшее, это самое лучшее начинает казаться слегка… заурядным.

От прежнего высшего света уже ничего не осталось. Чем больше новоиспеченных медиабаронов появляется на балах и приемах, тем меньше там будет потомственной аристократии из старых железнодорожных магнатов и владельцев круизных лайнеров.

Инки всегда говорила, что отсутствие – теперь это новая разновидность присутствия.

И вот как то раз, после очередного приема с коктейлем в поддержку жертв вооруженного насилия, Кейсы выходят на улицу. Пакер с Эвелин спускаются по ступенькам художественного музея – и там, как всегда, длинная очередь из ничтожеств в дорогих мехах, дожидающихся, пока мальчики со стоянки не подгонят их автомобили. А тут же, поблизости, на автобусной остановке: на скамейке сидят двое. Пьяный бомж и бомжиха, которых все очень стараются не замечать.

И не обонять.

Эти двое: оба уже не молоды. Оба одеты в тряпье с помойки. Все швы разошлись, ткань в подтеках и пятнах затвердела от грязи. На бомжихе – теннисные туфли без шнурков. Ее настоящие волосы, грязные и свалявшиеся, выбиваются из под парика из грубых искусственных пластиковых волос, серых и жестких, как металлическая мочалка.

На бомже – бурая вязаная шапка, натянутая до бровей. Он лапает свою подругу, запустив одну руку под пояс ее брюк, а вторую – под свитер. Бомжиха стонет и вся извивается под одеждой, облизывая приоткрытые губы.

Эта бомжиха: живот под задравшимся свитером – плоский и крепкий. Кожа – розовая и гладкая, как после долгих сеансов массажа.

Бомж: его мешковатые спортивные брюки топорщатся спереди от эрекции. В верхней точке этого возвышения темнеет пятнышко просочившейся влаги.

Пакер с Эвелин, наверное, единственные, кто наблюдает, как обжимаются эти двое. Мальчики со стоянки подгоняют машины и несутся обратно в гараж. Нувориши следят за движением секундной стрелки на своих бриллиантовых часах.

Алкаш тянет бомжиху вниз, прижимает ее лицо к бугорку у себя в штанах. Ее губы обхватывают влажное пятно, расплывающееся по ткани.

Губы бомжихи, говорит Эвелин Пакеру, она узнает эти губы.

Раздается тонкая тихая трель. И все, кто ждет в длинной очереди за машинами, сразу лезут в карманы роскошных шуб, чтобы проверить, не их ли это мобильник.

О Господи, говорит миссис Кейс. Она говорит Пакеру: эта бомжиха, которую тискает нищий пропойца, – кажется, это Инки. Элизабет Этбридж Фальтон Уэльпс.

Вновь раздается пронзительное трррынь. Бомжиха тянется вниз и задирает штанину своих бежевых кримпленовых брюк. Нога под штаниной обмотана грязным эластичным бинтом. Не отнимая губ от промежности своего кавалера, она выуживает из под бинта что то маленькое и черное.

Снова – звонкое трррынь.

Последнее, что Эвелин слышала про Инки: что та владеет каким то журналом. Может быть, даже «Vogue». Она по полгода жила во Франции, обдумывая фасоны на следующий сезон. Сидела в первых рядах на миланских показах и делала репортажи о моде для какого то кабельного канала. Стояла на красных ковровых дорожках и рассказывала о том, кто, в чем был на последнем вручении «Оскара».

Эта бомжиха на автобусной остановке: она подносит черную штучку к уху, скрытому под серым пластиковым париком, что то там нажимает и говорит:

– Алло?

Она отрывается от влажного вздутия в штанах бомжа и говорит:

– Ты записываешь? – Она говорит, – Цвет лайма – это теперь самый «писк». Новая разновидность розового.

Голос этой бомжихи, говорит миссис Кейс мужу – она узнает этот голос.

Она говорит:

– Инки?

Бомжиха сует телефон обратно под бинт у себя на ноге.

– А этот вонючий алкаш, – говорит Пакер, – президент «Global Airlines».

И тут бомжиха поднимает глаза и говорит:

– Маффи? Пакер? – Рука бомжа по прежнему шарит у нее в брюках спереди. Она похлопывает по скамейке рядом с собой и говорит: – Какой приятный сюрприз.

Алкаш вынимает руку у нее из брюк. Пальцы влажно поблескивают в свете уличного фонаря. Он говорит:

– Пакер! Привет, старик. Ну, конечно. Пакер всегда прав.

Бедность, говорит Инки, теперь это новая разновидность богатства. Анонимность – новая разновидность известности.

– Катиться вниз по общественной лестнице, – говорит Инки, – теперь это новая разновидность успеха.

Люди из высшего общества, говорит Инки, вот кто истинные бездомные. У нас может быть дюжина собственных домов – в разных городах, – но постоянного места жительства у нас нет, потому что мы вечно мотаемся с места на место. Вся жизнь – сплошные реактивные перелеты.

Да, теперь ситуация проясняется. А то Пакер с Эвелин всегда узнают обо всем последними. Весь сезон они только и делали, что разъезжали по открытиям галерей, выставкам лошадей и аукционам, и недоумевали, куда подевалась великосветская «старая гвардия» – наверное, лечится в полном составе в клиниках для алкоголиков и наркоманов, или отходит после пластических операций.

Инки говорит:

– У кого то – тележка из магазина, у кого то – личный самолет «Gulfstream G550», но людьми движет тот же инстинкт. Не быть привязанным к одному месту. Всегда находиться в движении.

Сейчас, говорит она, если ты при деньгах, ты заседаешь в руководящем комитете оперного театра. Делаешь крупное денежное пожертвование – и тебе обеспечено место в правлении какого нибудь музея.

Выписываешь чек – и ты уже знаменитость.

Тебя убивают в каком нибудь модном фильме – и про тебя знают все.