Ангел пустыни - Евгений Габуния

— Нашел сегодня утром в церкви, как раз под этим вот окном. Вижу хорошая пилка, новая, в хозяйстве пригодится. Вы уж извините, если что не так, — растерянно пробормотал старик.

— Да нет, папаша, все нормально, не беспокойтесь, — успокоил его Кучеренко. — А пилу нам, пожалуй, принесите другую.

Ничего не понявший староста, засеменил по двору, что-то бормоча себе под нос, а оперативники сгрудились вокруг лейтенанта. То, что это — орудие преступления, ни у кого не вызывало сомнений. Детальный осмотр ничего нового не добавил, если не считать обнаруженного на пластмассовой ручке заводского клейма: «ДМЗ».

Пряча в чемоданчик лупу, Енаки с сожалением заметил:

— Захватана… вряд ли отпечатки пригодны для идентификации. Однако попробуем.

Чобу нашел под окном осколок стекла, покрытый густой маслянистой жидкостью, понюхал и, держа его за самый краешек, передал Кучеренко:

— Вроде солидолом пахнет, товарищ подполковник.

— Старый, как мир, способ, — усмехнулся он. — Смазал стекло солидолом, приложил газетку, надавил — и готово, стеклышка как не бывало, и без шума, заметьте. Старо, как мир. Да, замысел был хорош, — продолжал он, внимательно разглядывая осколок, — однако исполнение оставляет желать лучшего. Посмотрите, лейтенант, — повернулся он к эксперту-криминалисту, пальчики на стекле — как в учебнике криминалистики. Неосторожно работал. Солидол — жидкость коварная.

Енаки тщательно закрепил осколок на специальном держателе, чтобы предохранить его от случайного соприкосновения с другими предметами, и положил в чемодан.

Кучеренко еще раз цепко, стараясь все запомнить, оглядел разбитое окно с развороченной решеткой:

— Ну что ж, надо осмотреть помещение изнутри. Честные люди входят в дом через дверь, — улыбнулся он. — Думаю, у нас нет оснований изменять этому хорошему правилу, тем более, что дом не простой, а божий.

Попасть в божий дом оказалось не просто. На обитых листовым железом дверях висел пудовый замок.

— Однако… — удивился Чобу. — Первый раз такой вижу… Его не перепилишь, — продолжал он, разглядывая толстые дужки.

— Положим, перепилить можно, только долго. Преступники избрали другой, более простой вариант. Логично, между прочим. Однако мы этим путем, хотя он и логичный, не пойдем, — пошутил Кучеренко. — Товарищ Мунтяну, — обернулся он к участковому, — пригласите священника. Кстати, как его зовут?

— Мовилэ, товарищ подполковник.

— А по имени и отчеству?

— Не могу знать, его больше просто попом называют.

— Кириллом Михайловичем его зовут, — подсказал председатель сельсовета.

— Ну так вот, товарищ лейтенант, — суховато продолжал Кучеренко, пригласите сюда священника Кирилла Михайловича Мовилэ. Вы меня поняли?

В воротах показался высокий старик в черном пальто. Он шел медленно, не торопясь, высоко подняв голову, украшенную гривой седых волос. Во всем его облике, старческом, изборожденном морщинами лице было что-то величественное и в то же время провинциально-театральное, актерское. Он церемонно поклонился:

— Чем могу служить? — спросил он приятным, хорошо поставленным голосом, в котором, однако, улавливалось старческое дребезжание.

Узнав, чего именно от него хотят, он обернулся к старосте. Тот вытащил из кармана связку ключей, побренчал ими и, выудив самый большой, отомкнул замок.

— Прошу, — вежливо пригласил священник.

В сумрачном молитвенном зале царили тишина и порядок. Ничто, на первый взгляд, не говорило о том, что несколько часов назад здесь хозяйничали грабители. Возле алтаря священник в нерешительности остановился, оглядел довольно многочисленную группу, и в его слезящихся глазах мелькнуло недовольство. Кучеренко проследил за его взглядом и все понял.

— Товарищ лейтенант, — голос подполковника, усиленный акустикой, прозвучал неожиданно громко и резко, — вы что, и дома фуражку не снимаете?

— Извините, товарищ подполковник, — даже в полумраке было видно, как покраснел Мунтяну. — Забыл, — виновато пробормотал он, сдергивая фуражку.

Старик продолжал стоять перед алтарем, о чем-то раздумывая. Наконец он тихо сказал:

— Святой престол, посторонним сюда нельзя…

— Как же, Кирилл Михайлович, это мы знаем. Еще и пословица такая есть: «И велика барыня, а в алтарь не лезь», — вспомнил к месту пословицу Кучеренко.

Тонкие губы старика тронула усмешка, по которой, однако, нельзя было понять, понравилась ему пословица или нет.

— Извините, уважаемый, — снова заговорил священник, обращаясь к Кучеренко, вполне резонно приняв его за старшего, — затрудняюсь как вас величать, я в ваших чинах не разбираюсь. Восьмой десяток скоро, а с милицией дела не приходилось иметь.

— Так это же просто замечательно, Кирилл Михайлович, что не приходилось. К нам люди с бедой идут. Как к врачу. Зовут меня Петр Иванович. Так и величайте.

Подполковник мог бы, в свою очередь, сказать, что и ему за долгие годы службы тоже не приходилось вот так, близко, сталкиваться со служителем культа и он тоже испытывает некоторые затруднения.

— Господь меня простит, — тихо произнес священник, по-прежнему стоя перед алтарем, — дело богоугодное.

Они поднялись на возвышение и вошли через боковые двери в помещение за алтарной стеной. Подполковнику сразу бросились в глаза разбросанные в беспорядке книжные листы. Он поднял с пола один, поднес к глазам. На желтой, истонченной временем, но все еще плотной бумаге чернели буквы, чем-то напоминающие русские.

— От Евангелия это, — пояснил священник, — на греческом, в 1759 году в монастыре Нямцу напечатано. Старинная книга, со дня основания храма у нас хранилась, так отец Василий говорил.

— Кто это — отец Василий?

— Священник прежний… Я от него приход получил, в одна тысяча девятьсот двадцать третьем году, когда окончил теологический факультет. В том же году был рукоположен в сан священника и служу в этом приходе. — Он скорбно поджал тонкие бескровные губы. — Святотатцы. Оклад серебряный похитили, а над священным писанием надругались. И крест унесли, и дискосы, и дарохранительницу, и семисвечник… все из серебра. И пентиконстарион украли…

— Простите мое невежество, — вежливо прервал это невеселое перечисление Кучеренко, — что такое пентиконстарион?

Священник охотно пояснил:

— Богослужебная книга это… рабочая как бы для нас, священников. По ней служим от Пасхи до Троицы. И зачем только она им понадобилась?

— В самом деле, зачем? — повторил подполковник. — А не мог кто-нибудь из прихожан?

Эти слова явно не понравились старику. Он недовольно пошамкал губами, нахмурил седые брови.

— В священном писании сказано: не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего… На прихожан подозрения не имею, уважаемый.

Кучеренко ругнул себя за оплошность: контакт, который уже было наладился с этим преисполненным чувства собственного достоинства старым человеком, грозил разладиться. И он поспешно сказал:

— Вы уж, Кирилл Михайлович, извините, ваших мирян я не хотел обидеть. Просто служба у нас такая — спрашивать обо всем.

Мовилэ оглянулся на стоящих рядом оперативников и отвел Кучеренко подальше.

— Понимаете, — он говорил тихо, почти шепотом, — был один случай месяца два назад. Приходит ко мне человек и говорит: я художник-реставратор, прошу разрешения осмотреть церковь. И бумагу казенную показал.

— Какую бумагу?

— С печатью, а наверху написано — «Министерство культуры».

Кучеренко понял, что священник говорил о командировочном удостоверении.

— А фамилия там какая была, не запомнили? — без особой надежды спросил он.

— Да я вообще не стал читать бумагу, отослал этого человека в сельсовет. На всякий случай. Как раз перед его приходом дошла до нас печальная весть — злоумышленники в Селиште, в соседнем районе, залезли в церковь архангелов Михаила и Гавриила. Да об этом вы лучше меня должны знать. Церковный совет после этого несчастья Марина нанял, он универмаг тоже сторожит. Мы ему положили небольшое жалованье, он согласился за церковью смотреть. Да вот как получилось…

— Могло быть и хуже, Кирилл Михайлович, хорошо, что сторож жив остался. А этот человек, о котором вы рассказывали, как я понимаю, больше не появлялся.

— А вы откуда знаете? — удивился священник.

— Да так, догадываюсь…

— Не пришел больше.

— Как он выглядел? Может, особые приметы были, усы там или пятно родимое, шрам… Постарайтесь припомнить, это очень важно.

Старик раздумывал довольно долго.

— Не присматривался я, да и не понимаю ничего в этих особых приметах ваших… Худощавый такой, высокий, симпатичный и учтивый, нынче таких редко встретишь. Одет красиво. — Он сделал паузу и добавил: — Едва не запамятовал, вы уж меня, старика, извините. На машине он приехал. Красная была машина, это я хорошо запомнил.