Черный Август - Тимоти Уилльямз

Женщина норовила отказаться от протянутой ей Тротти банкноты в пять тысяч лир, отталкивая от себя деньги бледной рукой с короткими толстыми пальцами, – Тротти помог ее мужу устроиться на работу после несчастного случая на охоте в 1979 году, – но комиссар настоял на своем, придав голосу жесткость:

– Вы очень добры, синьора Белькреди, но я должен заплатить.

– Ах, комиссар Тротти, вы слишком щепетильный.

– Лучше дайте мне чек – на тот случай, если за порогом нас подстерегает финансовая полиция.

Женщина засмеялась и пробила в кассовом аппарате три тысячи лир. Потом отдала ему чек и сдачу.

– Всего хорошего, синьора, – сказал Тротти, выходя на улицу. Он развернул вишневый леденец и сунул его в рот. Подобно наркоману после дозы наркотика, Тротти сразу же почувствовал облегчение. Садясь в машину, он улыбнулся Пизанелли. – Можешь выбросить меня на улице Мантуи. И потом отправляйся со своей психиаторшей в кино. Или к ней в постель.

– Номер 6, улица Мантуи, комиссар?

Десять с лишним лет центр города был закрыт для сквозного проезда транспорта. Когда это случилось, горожане с гордостью заговорили о самой большой в Европе пешеходной зоне. Теперь они смотрели на вещи более реалистично; они знали, что в известное время суток автоинспекция закрывает глаза на движение автомобилей по этой запретной зоне. А поскольку у большинства горожан в здании муниципалитета были приятели, число разрешенных мест парковки в городском центре далеко превышало численность его населения.

На последнем референдуме горожане высказались за расширение пешеходной зоны. Отцы же города из христианских демократов и коммунистов словно этого и не заметили.

В принципе полицейский автомобиль мог продвигаться по этой зоне свободно. Тротти, однако, заставил Пизанелли дать крюк.

– Как хорошо снова вернуться в пешеходную зону, – проговорил Пизанелли.

Когда развалилась Городская башня, власти города и министерство охраны окружающей среды бросились спасать остальные средневековые башни. Спешно осмотрели три башни на площади Леонардо да Винчи за университетом и еще более спешно обстроили их лесами. И подобное происходило повсеместно. Многие горожане, к вящему своему удивлению, обнаружили вдруг, что их скромные жилища и даже некоторые лавки являются частью неведомых башен, которым некогда нашлось более полезное применение.

– Когда Мариани начал открывать пешеходные зоны, – почти про себя пробормотал Тротти, – я думал, что наконец-то приду в форму, потому что буду везде ездить на велосипеде.

– Мы, итальянцы, часто становимся жертвами собственной риторики.

– Ты это уже говорил. Ты уже как старик, Пиза, все время повторяешься.

– Хорошо хоть, что мы не слишком долго верим в сказки собственного сочинения.

Тротти разгрыз леденец.

– Мне нравилась Розанна. Мне она очень нравилась.

Пизанелли взглянул на него:

– И теперь вы решили отыскать ее убийцу?

– Боатти этого хочет.

– Вы сегодня пуститесь на поиски ее убийцы, а я останусь без ужина, пропущу свидание и проведу еще один волнующий вечер, вдыхая синтетический запах ваших вишневых леденцов для астматиков.

– Как-нибудь подвернется другая психиаторша, Пизанелли.

Пизанелли повернул на улицу Мантуи – маленькую улочку с булыжной мостовой, высокими стенами зданий по обеим ее сторонам, закрытыми ставнями узких домов и порхающими над их крышами летучими мышами.

– Другая психиаторша. А вот другого комиссара Тротти уж точно больше не будет. – Пизанелли усмехнулся, разглядывая через окно автомобиля номера домов.

– Тебе ведь нравится работа полицейского, лейтенант? Чего же тебе еще надо – ты работаешь по ночам со своим одержимым шефом, одиозным комиссаром Тротти.

Пизанелли тормознул и выключил двигатель.

– Улица Мантуи, 6.

Они вышли из автомобиля; в вечернем воздухе пахло липами и бензином. Просидев долгий жаркий день на рисовых полях, вернулись в город комары. Пизанелли сказал:

– Комиссар, а ведь не было никакой психиаторши. Она работала сестрой в психиатрической лечебнице, а жила в Мортаре. Вот уже как три года – счастливая замужняя женщина. Ее муж торгует обувью в Виджевано.

Света в доме № 6 видно не было.

– Ей надоело меня ждать.

Маленькая кнопка звонка в стене была испачкана многочисленными прикосновениями грязных пальцев.

– Она умница, Пизанелли. – Тротти нажал на кнопку.

Где-то в глубине дома раздался звонок. К коричневой деревянной двери никто не подходил.

Сунув в рот очередной вишневый леденец, Тротти взглянул на Пизанелли.

Тот грустно кивнул головой:

– Сдается, опять я свидание прогуляю.

Несколько ступенек вели к узкой двери, рядом с которой на стене из грубого бетона, за цветочными горшками с засохшими растениями болтался ключ. Замок с шумом отворился, и Тротти вошел в прихожую. Он повернул выключатель. Над ним, под кружком от собственной тени, тускло загорелась единственная лампочка.

Внутри было прохладно. Толстостенные дома Ломбардии строились так, чтобы противостоять и зимнему холоду, и гнетущему неподвижному летнему зною долины По.

Пизанелли и Тротти стояли у подножия лестницы. Справа от них на длинных ржавых петлях висела бурая деревянная дверь с маленькой железной ручкой.

– Комнаты Розанны. Она жила здесь со своей матерью.

Мария-Кристина жила наверху, – прошептал Тротти. Ручка не поддавалась. Судя по всему, дверь давно не открывали.

Они стали подниматься по лестнице.

На полпути ступеньки повернули направо, и полицейские вышли на узкую пыльную площадку, где находилась еще одна бурая дверь. Точно такая же ручка, такие же дверные петли; все здесь было выкрашено в грязно-бурый цвет.

Из-за двери слабо доносилось бормотание мужских голосов.

Тротти постучал в дверь костяшками пальцев.

Ответа не последовало. Бормотание продолжалось.

Тротти повернул ручку. Дверь оказалась незапертой.

Бросив взгляд на Пизанелли, он постучался еще раз. Полицейские выжидали.

Пизанелли улыбался. В тусклом свете лицо его словно постарело. Он стоял совсем рядом с Тротти. Тротти налег на дверь, и она заскрипела.

– У нас даже ордера нет, комиссар? – Тротти почувствовал на щеке теплое дыхание Пизанелли.

Дверь открылась медленно, тяжело. Полицейские очутились в кухне. Пизанелли включил верхнее освещение.

С единственной лампочки свисала почерневшая от дохлых мух липучка.

Каменная раковина с несколькими грязными тарелками под осуждающим перстом надетой на кран резиновой трубки. На тарелках – засохший томатный соус. Кофеварка «экспресс» на электрической плите; кофе выплеснулся из нее на ржавый нагревательный блин плиты. На красном каменном полу валялись спичечный коробок и рассыпавшиеся пластиковые спички.

По улице Мантуи проехала машина.

Голоса продолжали свое тихое бормотание.

Пизанелли провел пальцем по крышке кухонного стола и посмотрел на собравшуюся на нем пыль.

– Дней пять – неделя, – сказал он. Улыбки на его лице уже не было.

Тротти кивнул, громко чмокая леденцом и обыскивая кухню взглядом. В тусклом свете лампочки лицо его тоже казалось побледневшим.

За кухней была спальня.

Полицейские вошли в нее вместе.

Работал телевизор, на низком потолке и грязных оштукатуренных стенах мелькали серые отблески от экрана. Гнусавый голос кролика из мультфильма.

– Кролик Багз, – сказал Пизанелли. Он хотел было побалагурить, но, подойдя к телевизору, раздумал.

У черно-белого экрана телевизора вились в слепом беспрерывном танце насекомые.

Перекусить Тротти и Пизанелли так и не удалось.

– Свет вроде горит.

На площади Сан-Теодоро было запарковано несколько автомобилей, а у больших дверей дома стоял полицейский мотоцикл.

Полицейский в форме – один из новеньких, кого Тротти еще не знал, – невзирая на неподвижный зной, проворно отдал им честь.

– Мне бы хотелось поговорить с синьором Боатти. Он живет здесь на самом верху.

– Слушаюсь, – сказал полицейский и снова отдал честь. Он что-то отметил в своей записной книжке, сверился с часами и, открыв дверь, пропустил Пизанелли и Тротти. – Опять жара вечером, комиссар. И дождя, видно, опять не будет.

Они оказались в том же убогом дворике.

– Deja vu, – усмехнулся Пизанелли. Он вытащил из кармана куртки сигарету и закурил.

– Может быть, Мария-Кристина уже вернулась в Гарласко, – предположил Тротти.

– Если и вернулась, то в жуткой спешке: даже телевизор не выключила.

– Или же она просто очень неаккуратна – в противоположность Розанне.

Во дворике было прохладно. Запах дыма от потухшей спички смешался со сладковатым ароматом жимолости. После того как стемнело, прошло уже несколько часов. А от кирпичных стен все еще исходило накопленное за день тепло.