АМЕРИКАНСКИЕ МЕМУАРЫ - Ой-Ёй

  Возьмешь пару бутылок Балтики 9-й, как настоящий якут, вернешься обратно на скамеечку около футбольного поля, сидишь, смотришь на звезды, думаешь думы, запивая мелкие глотки водки Балтикой под фанфары Молотха или Ноктюрнал Мортума, несущиеся из наушников. Полнейшее мракобесие. Я и сам это понимаю. Тогда же я не видел других выходов.

   Домой я возвращался далеко заполночь в полнейшее говнецо. Пошатываясь и бесстрашно бредя посреди проезжей части. Однажды отец поехал меня искать и чуть не сбил, потому как в приподнятом настроении мне весь мир по колено, ну, в крайнем случае, по яйца. Горлопанящие возмущенные водители, которым приходилось меня объезжать, получали в ответ громогласный рев: «Пошел на хуй!» и предпочитали убраться восвояси.

   Однажды ранней весной я добрел до дома, подергал ручку. Дверь была заперта. Отец с Кончитой почивали в дальней комнате, и после 40 минут попыток добудиться их, я на дичайшем ветру (было градусов 5 тепла) улегся на стоящий во дворе диван, выпил единомоментно остатки напитка и в таком виде повстречал утро среды.

   Моего единственного выходного.

   Я много спал в этот день. Было установлено правило, согласно которому отец не включал музыку до моего пробуждения, а Кончите было строго-настрого запрещено увлекаться стиркой. Мне давали поспать. Однажды в среду в гости к отцу приехал из самого Бруклина некий знакомый – абсолютно сумасшедший человек, которому отец помог с приглашением. Человека звали Алексей и у него, по-моему, был какой-то даже диагноз. Как и все шизофреники он очень красиво, витиевато говорил, говорил очень громко. Его, в принципе, можно было терпеть, если бы не одна деталь – болезненное отсутствие тактичности. То есть Алексей принимался шутить или что-то говорить и постоянно скатывался на такую фамильярность, что впору было бить ему ебало. Не чувствовал меры в шутках. Вот и представьте себе картину: похмельный Ой-Ёй! валяется на кровати в своей маленькой комнате, тщетно пытаясь выспаться, как вдруг чирикает дверной звонок, и комната оглашается громогласной чушью:

   - Игорь Михайлович (это мой отец)! Как же – как же… Ух, хреново выглядишь! А что же дорогого гостя не встречаешь датским супом с гамбургскими клецками?! Эх, совсем берега потерял, - громкость и чушь его шуток нарастают, это с учетом того, что с моим отцом он знаком не до тесной дружбы, - а где же твой умненький сыночек? Дрыхнет что ли?

   Вот это «дрыхнет» меня выбесило. Я встал, натянул шорты, с торсом, покрытым татуировками, с опухшей небритой рожей я с шумом распахнул дверь:

   - Ага! – возопил сумасшедший иммигрант из города Дубна, - вот и он, и года не прошло! Ну что, обнимемся-поцелуемся?

    - Пап, привет! Кто это?

    - Это Алексей, помнишь я тебе рассказывал? Из Дубны.

    - Алексей, мы с вами водку вместе пили, чтобы обниматься-целоваться?

    - Ну, это я образно, вы же понимаете…

    - Я-то понимаю, а вот вы следите за своей речью.

   С этими словами я вышел на крылечко. Жаром дышал асфальт, под навесом было немного прохладнее. Я люблю делать несложные домашние дела, подметать там, стричь траву, что-то перебирать и выкидывать. Надо сказать, что осенью, когда я приехал, мы с отцом собственными руками заменили в доме все окна. Я лично все герметизировал, подгонял. Учитывая тот факт, что «технику» в собирательном смысле слова я не то что ненавижу, а на дух не выношу, это был и есть огромный бессмертный подвиг. А, с другой стороны, чем мне еще было заниматься? Так хоть дни текли быстрее, и ночи были короче, потому что засыпал я быстро.

   Вот и сейчас, пока папа возился там в доме с этим полусумасшедшим поджидком, я взял метлу, дико подмел весь двор, потом сварил себе кофе, принял душ. Настало время самого главного ритуала моего выходного – «шоппинга».

   И не надо смеяться. Угорать там, падать с кресел. Тыкать в меня пальцем. В Москве меня не затащишь в магазин, я тут же начинаю зевать и окукливаться. В Штатах паручасовая поездка за продуктами на всю неделю – это одно из немногих развлечений, которые у меня были.

   Всегда покупалось одно и то же. Несколько супермаркетов, сзади в машине – забитые жратвой коробки. Довольная Кончита – ее вывезли в свет. А, не стесняясь, ходил чуть в стороне, нагло отправляя в рот пригоршни конфет, печений, кусая булочки, и пиная ногами стоящие на полу бутылки с молоком, газировкой и соком. Учитывая мой внешний вид – вечные зеленые скам-штаны, белую футболку «Завили ебало!» и кепку Ультима Туле от Тор Штайнер, я испытывал оргазмические подоночьи чувства, когда какой-нибудь менеджер-латин (существо, чуть поднявшееся над общим уровнем посудомоев-говнорезов) пытался приблизиться, что-то сказать, но потом тихонько сливался, видя. Что ничего особенно страшного я не делаю, а беспокоить меня не следует.

    Когда отец улетел на лето в Россию, естественно, все эти шоппинг-туры были отменены, потому как я питался либо у себя в ресторане, либо (в выходные) в близлежащем китайском ресторанчике. Меня там уже знали (недавно Кончита сказала, что официантка-китаянка передает мне большой привет!), поэтому не говорили ни слова, когда я располагался там с кучей вкуснейшей китайской жратвы, доставал бутылку водки, просил у них пластиковый стаканчик и часа полтора сидел, бухал, жрал и читал книжки. Они все знали, что я русский и, наверное, полагали, что именно так у русских и проходит  трапеза – с непременным обильным возлиянием.

   А потом я уходил бродить… Один, пока не познакомился с золотой ротой, о которой я писал в первых главах. Мне было о чем подумать. О моей прежней жизни, от которой сейчас, в 2008 году, не осталось практически и следа. С годами человек становится мудрее, так говорят. Думаю, что скорее более-менее здравомыслящий человек просто-напросто отсекает из года в год то, что становится неинтересным или мешает жить. Так перестают ходить на концерты, которые раньше казались верхом отдыха и развлечений, перестают неделями угорать, потому что теперь не на лекцию надо подниматься с утра, которую можно и пропустить, а на дурацкую, но обязательную РАБотку. Снимают скам-штаны, потому что… Потому что, не знаю! Сам до сих пор иногда в них хожу. Мыслят о будущем.

    Я многое передумал, терабайты мыслей. Алкоголь, за редким исключением, не мешал ни мыслить, ни работать. Исполнять добросовестно ресторанные обязанности можно и в состоянии дичайшего похмела. Так еще острее и больнее думается. Ржавыми гвоздями впиваются мысли в голову. Но главный вопрос я решил для себя однозначно еще в самом начале: долго я здесь находиться не буду. А когда я ответил себе на этот главнейший вопрос, стало легче. Все остальное было второстепенным. Думал, что пробуду пару лет, получилось меньше. НЕ смог, не захотел, да и права вовремя отобрали.

   Америка – страна контрастов. Нищие латины, режущие говно на кухне, говорили, что Америка им дает свободу, хотя им здесь не нравится. Какую свободу, кабальерос? Свободу резать салаты не в этом, а в том ресторане? Свободу пить Будвайзер, как это делают гринго? Вся эта знойно-демократическая, воспетая в учебниках страна, обдирающая весь мир не стоит и глотка воздуха в твоих родных Андах! Для меня она не стоит и кирпичика из фасада кинотеатра Кунцево, помойного бака из моего двора, секунды мимолетного поцелуя любимой, минуты разговора с другом по телефону, миллиграмма слезы моего дедушки, когда я улетал…

    Пусть кто-то там счастлив. Кто-то уехав, нашел там свой дом, семью и хорошую работу. Пусть их. Я ходил по улицам, погруженный в черную депрессию, пил водку, бегал по ресторану. Знал, что все это – кусочек моей жизни, мимолетный, но очень-очень важный. Если бы я не прожил этот год в Америке, я не знаю, каким я сейчас бы был. Скорее всего Уткой с Горбушки, существом вечного небытия, добрым духом паба «Клинский», проросшим на Горбушке овощем.

   Есть еще очень многое, над чем нужно работать и к чему стремиться. А как же иначе? Без борьбы не бывает движения, без боя не бывает победы. Начало той Дороги, по которой я медленно иду, положено там, в далеких однообразных улочках городка Авенел, где я начал проживать свою философию.

    Грустно получилось? По-моему, нет. Но название главы я менять не буду. Немного рассказал я вам о фоне пребывания, а теперь – давайте чуток посмеемся.

ГЛАВА 4. «ПОЕЗДКА В НЬЮ-ЙОРК»

Какие-то рваные, самодостаточные главки получаются, однако. Все дело в том, что пишу я их не одну за другой, а по хитрой нерусской схеме, которую можно обозначить как спираль, сужающаяся к центру повествования. Эта глава пишется уже бесснежным январем 2008 года, то есть спустя почти два с половиной года после моего возвращения. Многое стерлось из памяти, многое предстает сейчас совсем в смешном свете. Единственное, нет никакого чувства стыда и сожаления. Нет сожаления о том, что мне больше не попасть в страну победившей демократии, где свобода не знает границ, а жители любят друг друга везде и всегда. Да! Любят они не только друг друга, но и всеми силами стараются привить свою демократическую любовь всему миру, который, правда, стоит отметить, сопротивляется. Где, блестя керамическими зубками, торжественно говорят об общечеловеческих ценностях, а на следующий день бомбят, скажем, Ирак. Нет, конечно, хрен бы с ним, с Ираком, пусть бомбят: и бомб меньше, и денег у монстра меньше, и моральный дух падает, да и потери с обеих сторон не могут не вызывать приятного зуда в груди, но тем не менее. Лицемерное ханство теперь недоступно для меня.