Иудейка - Алекс Чин

– Ты не прав, – заявил тот. – Если ты ненавидишь евреев, то держи свои мысли при себе, а не высказывай их вслух. Иначе попадётся тот, кто думает иначе, чем ты, и… Вот он и будет представлять для тебя реальную опасность, чем беспомощный калека.

Ряшевский сконфуженно промолчал. Чтобы не вызвать гнев других больных, он закрыл глаза и затих, растворяясь в своих мыслях.

Перед отбытием в Варшаву Генрих Рихтер заглянул в кабинет старшего майора Забелина.

– Ты всё запомнил, капитан? – поинтересовался Андрон Сергеевич, выжидательно глядя ему в глаза.

– Можете не сомневаться, товарищ старший майор, – ответил Генрих. – Не беспокойтесь, всё сделаю так, как приказано.

– Но-но, от тебя никакой точности не требуется, тем более во вражеском тылу, – покачал укоризненно головой Андрон Сергеевич. – Составляя план твоих действий, мы, конечно же, старались предусмотреть всё. Но так не бывает, всего предусмотреть невозможно. План – это так, чтобы его придерживаться и не наломать дров, а ты должен будешь работать головой и пользоваться интуицией! А как это делать, ты знаешь… Ты же не новичок в разведке, товарищ Рихтер?

– Да, не новичок, – согласился с ним Генрих. – И головой работать умею.

– Вот и отлично, я спокоен за тебя, – подмигнул ему Андрон Сергеевич. – Главное на рожон не лезь и не ввязывайся в возможные авантюры. Действуй согласно обстоятельствам и наверняка! Документы у тебя надёжные, так что…

– Я всё понял, товарищ старший майор, – кивнул Генрих.

– Зря не рискуй, действуй осторожно. Найди того, о ком я тебе говорил, и он тебе поможет.

– Не беспокойтесь, навещу его в первую очередь, – пообещал Генрих.

– Тогда в добрый путь, капитан. Больше никого в помощь себе не привлекай, действуй самостоятельно.

– Всё понял, разрешите идти?

– Ступай и будь осторожен.

Рихтер вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. «Чёрт возьми, я его будто в последний путь, на кладбище проводил», – подумал уныло Забелин и тут же поспешил отогнать от себя гнетущую мысль.

Любовь завладела Барбарой неожиданно. Каждый день с нетерпением она ожидала прихода Казимира Бзежинского, но тот не появлялся. И тогда в её сердце поселилась ноющая боль, связанная с бессонницей, сомнениями и муками.

«О Боже, что происходит со мной? – думала Барбара с неведомым восторгом. – Я вся трепещу в ожидании чего-то, словно больна загадочной, приводящей меня в трепет болезнью?»

Её необычное состояние заметила и мать. По тому, как Барбара ела без аппетита, а её взгляд блуждал где-то далеко, Эвелина безошибочно угадала: «Влюбилась моя девочка, и это может не видеть только слепой…».

Вечером, когда Барбару одолевала любовная тоска, она ложилась в кровать, устремив взгляд в потолок.

– Да что с тобой, доченька? – как-то раз не удержалась мать. – Всё молчишь и думаешь о чём-то. Я такой никогда тебя не видела?! Не кушаешь ничего, а ночами ворочаешься и вздыхаешь. Уж не заболела ли ты?

– Нет-нет, я вполне здорова, – встрепенувшись, ответила Барбара, пряча глаза. – Просто я вынуждена всё время проводить в квартире, и… Я умираю от скуки, мама!..

С наступлением вечера Барбара оживилась, но Казимир так и не появился. «Сегодня снова не пришёл, наверное, какие-то срочные дела задержали, – думала она с горечью. – Завтра обязательно придёт! – и её бедное сердце замерло от волнения и восторга. – Я умру от тоски и терзаний, если не увижу его…»

Барбара продумывала до мелочей своё поведение в присутствии Бзежинского. А когда он приходил, разговор сводился к работе подполья. Казимир говорил, а она смотрела на него, ловя каждое слово, произнесённое им.

– Так что, ты согласна со мной? – пробился сквозь туман в голове его вопрос.

– Что? – сказала она дрогнувшим голосом и покраснела до корней волос.

Казимир сначала округлил глаза, а потом улыбнулся, и… Услышав шаги за дверью, Барбара мгновенно отвлеклась от воспоминаний.

– Что с тобой, доченька? – забеспокоилась мать, увидев, как изменилось её лицо.

Барбаре неудержимо захотелось крикнуть: «Это он! Это он, мама!» Но она только тихо прошептала:

– Да, мама, иди в спальню, – и подумала: «К нам придёт тот, у кого глаза ярче звёзд, а улыбка как солнце. Только вот улыбается он крайне редко…».

Увидев счастье на засветившемся лице дочери, Эвелина поспешила в другую комнату. В это время щёлкнул ключ в замочной скважине, открылась дверь, и в квартиру вошёл Казимир с авоськами в руках.

– Вот, продукты вам принёс, надолго хватит, – сказал он. – Извини, что не приходил, гестапо активизировалось и пришлось затаиться на некоторое время.

– Никто из наших не пострадал? – встревожилась Барбара.

– Нет, с нашими всё благополучно, – успокоил её Казимир, проходя в комнату. – Но аресты были… Людей без разбору хватали на улицах, заталкивали в грузовики и куда-то увозили.

– Всех подряд или только евреев? – напряглась и затрепетала Барбара.

– Евреев в первую очередь, – вздохнул Казимир. – Недавно германские власти издали распоряжение о ношении евреями белой нарукавной повязки с голубой звездой Давида, а также наложили различные экономические ограничения. Благодаря этому многие евреи из тех, кто остался в городе, лишились средств к существованию. Я даже добыл сведения для новой листовки, в которой укажем, что примерно из 175 тысяч еврейских семей 95 тысяч оказались на грани полной нищеты и вымирания. Конечно, эти сведения пока ничем не подтверждены, но те, кто будет читать листовку, их проверять или опровергать не станут.

Выслушав Бзежинского, Барбара почувствовала, что все её страдания отодвинулись на задний план, а внутренности сковал лютый мороз.

– Что это за звёзды Давида, о которых ты только что упомянул? – едва слышно спросила она. – Ты никогда раньше не говорил об этом.

– Потому и не говорил, что распоряжение только что вышло, – ответил Казимир угрюмо.

– И что, теперь все евреи города ходят с повязками? – ужаснулась Барбара. – Но почему?

– Чтобы издалека можно было бы отличить еврея от людей другой национальности, – вздохнул, отвечая, Казимир. – С оккупантами не поспоришь. Ответ будет один – расстрел на месте!

Пока Барбара кипятила чайник и накрывала на стол, она молчала, переваривая услышанное.

– Скажи, какие ещё новости ты принёс? – перевела тему девушка, разливая в стаканы чай. – Чего-то хорошего я не жду в такое-то время, но… Плохие вести не дают расслабиться и дают пищу для размышлений.

– Да-а-а, ты действительно разумна не по возрасту, – округлил глаза Казимир. – Не хотел тебя расстраивать, но… Тебе и твоей маме оставаться в Варшаве больше нельзя. Вам надо немедленно покинуть Польшу.

– Нет, никогда! – гордо вскинув голову, возразила Барбара. – Я не могу уехать, когда вы все остаетесь здесь. Я понимаю, что моя роль в борьбе с фашистами ничтожно мала, но…

– Никаких «но»! – повысил голос Казимир. – Сейчас полякам в Варшаве приходится туго, а евреям… Да вас скоро истреблять начнут поголовно! Ненависть фашистов к еврейской нации превосходит все пределы. Да, жидов всегда недолюбливали во всех странах, но что вытворяют с вами нацисты, просто уму непостижимо!

– И я всё равно остаюсь в Варшаве! – решительно заявила Барбара. – Все подпольщики рискуют одинаково в борьбе с оккупантами. И попади немцам в руки хоть кто, представитель любой нации, то…

– Да, рискуют все, кто участвует в Сопротивлении, – настаивал на своём Казимир. – Но евреи рискуют вдвойне. Скоро и в этой уютной квартирке будет не безопасно. Если до вас с мамой доберутся гестаповцы, то никакое чудо не сможет вас спасти!

Барбара увела глаза в сторону и сжала кулачки.

– Что-то я не понимаю тебя, Казимир, – сказала она минуту спустя. – Сначала ты вовлекаешь меня в создаваемую тобой подпольную группу, а теперь? Что на тебя нашло? Почему вдруг ты собираешься убрать меня не только из Варшавы, но и из Польши?

Явно не ожидавший такого вопроса, Бзежинский растерялся. Он покраснел и занервничал, но, взяв себя в руки, угрюмо ответил:

– Ты очень красивая девушка, Барбара. Такие, как ты, должны жить, выходить замуж и рожать на свет хорошеньких красивых детишек. Вы, красавицы, созданы для любви и счастья, а не для войны и горя.

– Это твоё мнение, Казимир, или мнение всех членов нашей группы? – задала провокационный вопрос Барбара. – Скажи мне честно: наши товарищи думают так же, как и ты?

– Нет, это мнение только моё, – хмуря лоб, нехотя признался Бзежинский. – Я не смогу жить, если с тобой что-то случится и…

Для Барбары его слова прозвучали как признание в любви. В её глазах промелькнуло едва уловимое, мечтательно-счастливое выражение.

– Я что-то не совсем тебя поняла? – сказала она, трепеща от волнения.

Напрягая всю свою волю, Казимир постарался ответить как можно спокойнее:

– Я очень переживаю за тебя… – он сделал героическое усилие, чтоб улыбнуться, но улыбка получилась кислая, да и говорить нормальным голосом из-за сильного волнения он не мог.