Тропою разведчиков - Нина Данилевская

Чем дальше, тем чаще стали попадаться мелкие острые камни, скрытые опавшими листьями. Постолы — испытанная партизанская обувь — легкие, мягкие и бесшумные, но они не защищают ноги от острых камней. И Анатолий вскоре возненавидел предательские листья.

Все тяжелее становился вещевой мешок, ремень автомата врезался в шею. Весловский вытер рукавом со лба неприятную испарину. Сказывалось недоедание. Но Анатолий старался об этом не думать. Он доказывал себе, что спортсмен не может выдохнуться за какой-то час. Просто он недостаточно владел техникой бега на дальние расстояния. Юноша попробовал бежать зигзагами, потом стал карабкаться прямо вверх — он не знал, что выгоднее. Перед ним высился крутой склон горы, поросший редкими буками. Казалось, чем дальше, тем гуще стоят эти буки; там, вдали, наверху деревья сливались в сплошную стену и упирались прямо в небо.

Весловский начал задыхаться. Стучало в висках, пересохло горло, мучительно хотелось пить, но он старался об этом не думать — пить бегуну нельзя.

Буки кончились неожиданно. Подъем стал почти пологим. Впереди Весловский увидел серое нагромождение скал. Их очертания были причудливыми. Изъеденные ветрами камни напоминали сказочный замок великана. В узких расселинах росли изогнутые сосны.

Анатолий взобрался наверх. Это и была гора Басман. Перед ним расстилалось безлесное плато. Кое-где еще зеленела запоздалая трава. Весловский посмотрел на часы. Ровно восемнадцать. Ну что ж, это неплохо. Он наметил себе примерный путь на юго-запад и двинулся дальше.

Над яйлой нависли сумерки. Анатолий тревожно поглядывал то на часы, то на небо. Густел воздух, густела прозрачная синева неба. Он ускорил бег, стараясь до темноты пробежать как можно больше.

Но вот настала минута, когда сердце Анатолия, казалось, было готово проломить грудную клетку и выскочить наружу; пот заливал лицо, к горлу подступала тошнота, в висках стучали частые удары молота.

Стрелка часов приближалась к восьми. Бегун начал спотыкаться, и вдруг земля под ним завертелась, как карусель. Он упал и испугался, что больше не встанет. Его стошнило. Он перевернулся на спину и некоторое время лежал, широко открыв рот и судорожно глотая воздух, как выброшенная на берег рыба. Над ним в бешеном хороводе плясали звезды.

Весловский поднес к лицу руку с часами, с трудом поймал глазами стрелки. Половина девятого. Невероятным напряжением воли он остановил хоровод звезд, медленно приподнялся, снял вещевой мешок, вынул две гранаты. Подумал и выкинул третью, последнюю. Расстаться с автоматом Весловский не решился, но запасной диск тоже вынул. Вскинув мешок на спину, он поднялся на четвереньки. У него закружилась голова, но он заставил себя встать и сделать шаг. Больше всего хотелось опуститься на землю, закрыть глаза, чтобы не вертелись эти проклятые звезды, и так лежать в забытьи, ни о чем не думая, ни о чем не помня.

Но он сделал второй шаг, третий и побежал. Он бежал медленно, тяжело, но ровно, не выходя из какого-то им самим выработанного ритма.

Каждый шаг пронизывал болью все тело и тупыми ударами отдавался в голове.

Было совершенно темно — он не видел, куда ставил ногу, и бежал с закрытыми глазами, определяя направление по ветру. Ветер, нерезкий и прохладный, дул с моря.

Судя по времени, Бахчисарайское шоссе, идущее через Ай-Петри, было недалеко. Весловский боролся с желанием устроить короткий отдых — на пять минут, не больше. Но он боялся, что после привала первые шаги будут опять мучительными. И он бежал дальше, на ходу поглядывая на безжалостные стрелки часов.

По его расчетам, до партизанского лагеря оставалось километров семь-восемь. И времени — один час. Восемь минут на один километр, можно успеть. А если он ошибся в расчетах? Если неправильно выбрал направление?

Потом он с досадой подумал о бесполезности своих размышлений. Надо просто бежать и ни о чем не думать.

Внезапно впереди из темноты послышался резкий оклик:

— Хальт!

Мрак вспорола автоматная очередь. Анатолий бросился ничком на землю, падая, повернул автомат дулом вперед и нажал спусковой крючок. Кто-то вскрикнул. Стало тихо. Весловский отполз в сторону и поднялся. Впереди ударили трассирующими пулями. Послышались слова команды и грохот сапог по камням. Путь был отрезан.

«Эх, пропал!» — чуть ли не вслух простонал Весловский. Видимо, он нарвался на патруль. Он знал, что на Ай-Петринской яйле, в доме метеостанции, разместился гитлеровский кордон для патрулирования шоссе. Об этом предупреждал его командир.

Над яйлой стлались штрихами разноцветные нити трассирующих пуль. Рикошетя о землю, пули круто взмывали вверх и где-то в темноте угасали. Путь был свободен только назад — на восток. Весловскому нужно было на запад, вперед.

Гитлеровцы двигались цепью — он узнал это по стрельбе и понял, что ему не пробиться. Выпрямившись во весь рост, Весловский полоснул длинной очередью по отблескам пламени фашистских автоматов и побежал на север, зная, что отклоняется от финиша….

Он бежал, пока не свалился. Упал, уткнувшись лицом в кучу опавших листьев, но ему казалось, что он продолжает бежать. Автоматные выстрелы сливались с аплодисментами; трибуны стадиона разматывались яркой, цветастой лентой; ноги, ладно схваченные спортивными туфлями, легко и упруго отталкивались от гаревой дорожки. Скоро финиш! Громче гул трибун. Еще один круг. Последний! На повороте — тренер. «Выкладывай! — кричит он Весловскому. — Всё до последнего!» Ах, как трудно дышать! Кругом до самого солнца полно воздуха — свежего, чистого, голубого, но ему воздуха не хватает. Осталось еще немножко, сейчас грудь его коснется ленточки финиша, и кончится это страшное напряжение. Трибуны разразились громом аплодисментов. Но что это? Как отяжелели ноги! Он не может оторвать их от земли. Финиш! Вот же, недалеко финиш! Согнувшись, он сделал несколько мучительных шагов вперед и понял, что проиграл. «У тебя не хватило воли!» — слышит он издалека, как из тумана, голос тренера.

Весловский очнулся, с трудом отличая действительность от галлюцинаций. Позади слышались слабые хлопки выстрелов. Анатолий шел сгорбившись, волоча свинцовые ноги. Он натыкался на деревья, падал, полз на четвереньках, снова вставал и снова шел. Гитлеровцы заставили его сделать большой круг. Сейчас двадцать один сорок. Судя по очертаниям гор, вгрызавшихся в звездное небо, он находился на Орлином Залете. До вершины горы Ат-Баш, где должен быть лагерь с ранеными, напрямую отсюда километров шесть — это напрямую, а горной тропой не меньше десяти: спуски и подъемы.

Весловский добрался до какой-то террасы и, напрягая глаза, всмотрелся в темноту. Вот она, Ат-Баш, — смутный двуглавый конус.

Недалеко от вершины он увидел рыжеватую звездочку. Звездочка светилась — то разгоралась, то меркла. Костер! Кроме партизан, там сейчас никого не может быть. Весловский еще раз посмотрел на часы. Двадцать один сорок пять. Пятнадцать минут на десять километров. А звездочка костра замерцала и исчезла. Весловский знал, что это значит. Костер погасили. Сейчас они покидают лагерь и начинают спуск навстречу гибели. А он — спортсмен, комсомолец, воин-партизан — стоит, здесь и ничем не может помочь. Юноша опустился на землю и прижался лбом к плоскому камню. Камень был прохладный, шершавый.

Тупое оцепенение овладело Анатолием. Потом ему почудилось, что есть какой-то выход, просто он никак не может вспомнить… Стряхнуть бы с себя это странное оцепенение!

Он приподнял голову, огляделся. Вокруг темнели кусты. Он вскочил, принялся судорожно шарить руками по земле, собирая листья и ветки. Ладони его напарывались на острые камни, скоро руки стали мокрыми от крови. Но он не чувствовал боли — он спешил. Когда топлива было достаточно, он чиркнул спичкой. То ли пальцы его дрожали, то ли подул ветер — спичка погасла. Вторую спичку он зажал всеми пальцами и сразу прикрыл огонек ладонью. Костер не загорался. Тогда он достал целую пачку спичек и чиркнул их все о коробок. Но ветки и влажные от ночной сырости листья не загорались. У него оставалось мало спичек. Больше рисковать он не мог. Он выдернул из автомата магазин, высыпал из него остатки патронов, рассчитывая добыть немного пороха. Он расшатывал пули пальцами, рвал их из патронов зубами, пока не добился своего… Порох вспыхнул голубоватым пламенем, и ветки занялись… Костер разгорелся. Весловский стал на колени. Скорее, скорее! Ночью огонь костра виден за несколько километров. Но пусть огонь будет ярче! Еще сучьев!

Весловский разрезал финкой мешок. Получился прямоугольный кусок брезента. Когда все было готово, он испугался — а вдруг он забыл азбуку Морзе, которую учил до войны, работая в Осводе? Но он не забыл. Он стал сбоку от костра и, то открывая, то закрывая огонь куском брезента, начал посылать световые сигналы.

Сначала Анатолий дал несколько серий точек. Потом, выждав паузу, начал передавать текст. Один раз открыть костер на короткое время, два раза на длинное — это буква «в». Один раз на длинное и один раз на короткое — буква «н». Еще дать две короткие вспышки костра — буква «и». Так он посылал сигнал за сигналом.