Наследие противоречий. Истоки русского экономического характера - Никита Кричевский

Кто первый встал

Ошибочно полагать, что в период перехода общины из родовой во владельческую вся земля в вотчинах стала принадлежать исключительно князьям. Это не так. Во-первых, землевладельцами были многочисленные потомки дружинников и бояр, а во-вторых, серьезным влиянием, как позитивным, так и негативным, на экономическое развитие тех лет обладала церковь. Многочисленные монастыри были собственниками огромных земельных ресурсов и промыслов, прибывавших к ним через пожертвования, жалованные грамоты и различного рода договора купли или обмена, кои в Средние века представляли настоящий кладезь самых разных способов обходить государственные (княжеские) ограничения и запреты. Правилом было и освобождение монастырских крестьян от волостных податей и повинностей. В тот период земельные участки стали подразделяться на белые (свободные от повинностей и податей), дворцовые (основным предназначением которых было снабжение княжеских дворцов всем необходимым) и черные (наибольшие земельные массивы, раздаваемые с целью взимания с них самых разнообразных сборов в пользу князя-землевладельца). Монастырские земли принадлежали к ресурсам первой категории.

Не является ли неявно пренебрежительное отношение власти к организационному развитию бизнеса ментальным наследием той поры, когда черные земли предоставлялись с целью уплаты тягла? В современной России все именно так: несколько сотен крупных предприятий формируют до половины доходной части федерального бюджета, а остальные пять миллионов юрлиц и индивидуальных предпринимателей существуют как бы сами по себе. Являясь не столько налогоплательщиками, сколько травой на “поляне”, предназначенной для извлечения нелегальных доходов бюрократией, временно (до смены “караула”) приватизировавшей государственные функции и превратившей свои обязанности в приносящие доход активы.

И еще. Многие наверняка не раз обращали внимание на поверхностное отношение в современной России к правомочиям собственности, причем не только на личное имущество, но и на производственные активы, особенно в части контроля за соблюдением этих прав. Специфическое российское рейдерство середины нулевых отчасти получило столь широкое распространение (тезис об откровенных провалах в нормотворчестве и правоохранительной системе принимается без обсуждения) вследствие вековечной русской привычки не придавать сколько-нибудь серьезного значения охране собственных имущественных прав.

Обратите внимание, как общинники владельческих времен идентифицировали права собственности на землю, лесные угодья или водные участки рек и озер. Историки неоднократно указывали, что границы общинных владений изначально определялись не искусственным размежеванием, а старинным, невидимым в правовой плоскости договорным обычаем, часто встречающимся в грамотах той поры: “Куда топор, соха и коса ходили”, “Что к той деревне изстари потягло”, “Расчисти и твое”, “Кто первый пришел с косой, тот и прав”, “Кто бере, тот и оре” (орало – плуг. – Н.К.).

Но даже когда вопрос о разграничении прав собственности встал во весь рост, русские по-прежнему не спешили четко идентифицировать и документировать свои правомочия. Такое поведение отчасти было связано с неэффективностью работы органов кадастрового учета и контроля, а отчасти – с упованием на традиционный русский авось. Ведь какова ментальная подоплека самостроев и самозахватов, возникавших и в новейшие, и в советские, и в древние времена? Русский человек размышлял так: раз я построил (переоборудовал, переделал) или самовольно захватил землю с последующими облагораживанием и возведением строений, значит, я вложил в этот актив свой труд, следовательно, государство должно пойти мне навстречу и постфактум зарегистрировать права собственности на принадлежащее мне по праву вложенного труда имущество. Удивлению, разочарованию людей после того, как им отказывают в правах собственности на тот или иной актив, больше того, указывают на необходимость сноса незаконно возведенных конструкций или устранения незаконных технических усовершенствований, нет предела.

А что же починки, разве это не свидетельство зарождения частной собственности на Руси? Поначалу, когда неосвоенной земли было вдоволь, а окрест других домохозяйств не наблюдалось, починки, возможно, и были предвестниками частного землевладения. Однако по мере разрастания починков, превращения их в более крупные населенные пункты, а также учитывая то, что община имела свойство селиться разрозненно и общинной единицей, как правило, считалось не село, а волость, все чаще возникала ситуация, когда починки либо входили в состав более крупных общин (вариант – изначально были частью общин), либо, что было редкостью, сами становились ядром новых обществ.

Если уж и говорить о частной собственности в тот период, то, скорее, речь зайдет не о починках, а о наместниках – княжеских представителях, вершивших на вверенных им территориях судопроизводство и, посредством временного присвоения правомочий собственности на судебное отправление, превращавших судебную власть в источник дохода. В Средние века (и не только в России) нередкими были случаи, когда суд “жаловался в виде временной или даже постоянной аренды. Общины обязаны были давать судьям корм и поборы, да уплачивать виру (денежное возмещение, штраф. – Н.К.) за убийства, в случае если убийцы не было на лице (убийца не был взят с поличным. – Н.К.). Это было древнее установление, основанное на взаимном поручительстве членов родовой общины, но которое теперь превратилось в доходную статью: кормленщик имел право на известный доход с убитого тела, и если он не мог взять его с убийцы, то взыскивал деньги с общины, в округе которой найдено было тело”16.

Вот как иллюстрировал средневековую российскую судебную систему австрийский дипломат барон Сигизмунд фон Герберштейн, побывавший в Москве в 1517 и 1526 гг.: “Хотя государь очень строг, тем не менее, всякое правосудие продажно, причем почти открыто. Я слышал, как некий советник, начальствовавший над судами, был уличен в том, что он в одном деле взял дары и с той, и с другой стороны и решил в пользу того, кто дал больше. Этого поступка он не отрицал и перед государем, объяснив, что тот, в чью пользу он решил, человек богатый, с высоким положением, а потому более достоин доверия, чем другой, бедный и презренный. В конце концов государь хотя и отменил приговор, но только посмеялся и отпустил советника, не наказав его. Возможно, причиной столь сильного корыстолюбия и бесчестности является сама бедность, и государь, зная, что его подданные угнетены ею, закрывает глаза на их проступки и бесчестье как на не подлежащие наказанию. У бедняков нет доступа к государю, а только к его советникам, да и то с большим трудом”17.

Российское судопроизводство и поныне многими воспринимается как способ получения стабильного коррупционного дохода – ментальные корни уходят в давние века. Более того, в среде организованной преступности неформальный третейский судья, руководствуясь неписаным воровским уставом, по-прежнему имеет право потребовать определенный процент от спорных активов двух несогласных с позициями друг друга сторон. Как в который уже раз выясняется, институциональная живучесть не тождественна институциональной доброкачественности.

Выше упоминались источники происхождения российского непотизма. Дополним сословную ветвь собственнической. Как писал Стефан Хедлунд, “как только большевики подавили денежное обращение, они вернулись к старой системе вознаграждения своих служащих при помощи кормления и поместья, принятой еще в Московии (в “доромановский” период. – Н.К.). Местным партийным начальникам позволялось набивать карманы примерно так же, как кормленщикам старых времен. Служилые высокого уровня в новом служилом государстве превратились в современных помещиков, которым предлагалось ограниченное использование различной государственной собственности; примерно на таких же условиях владели землей бояре и даже монастыри в Московии. То, как военным начальникам было позволено использовать рекрутов в качестве бесплатной рабочей силы, иногда отдавая их работать на предприятия, которым не хватало рабочих рук, также напоминало старую систему приписных крестьян”18. Люди, конечно же, были недовольны столь одиозной государственной системой, но недовольство их было своеобразным и основывалось на неистребимом желании встать в один ряд “с небожителями”. И, надо признать, у многих это получалось: социальные лифты, пусть с советской спецификой, работали хорошо.

Слияние земель

Разделение земель на белые, дворцовые и черные, сохранялось до начала XVIII в. и окончательно исчезло после Указа Петра I от 1724 г. о введении подушной подати. Отныне налогом облагались все мужчины податных сословий независимо от возраста (исключая дворян и лиц духовного сословия), а ставки подушной подати для различных категорий податного сословия были неодинаковыми: так, бывшие владельческие крестьяне, включая монастырских, ставшие государственными, платили больше, чем крепостные.