Шалинский рейд: роман - Герман Садулаев

Государство – это не только телевидение. Это еще и эффективные органы управления, налоги, транспортная инфраструктура, образование, здравоохранение, гражданство и прочее. Никаких самостоятельных и полноценных структур в Ичкерии создано не было. Вместе с тем продолжали функционировать российские институты. Паспортные столы выдавали паспорта советского образца с вкладышем о российском гражданстве. Зеленый ичкерийский паспорт с волком на обложке получали немногие, и то только в дополнение к российскому. Военкоматы вели учет призывников по российским методикам, только что не отправляли юношей на службу в Россию. Врачи и учителя продолжали получать – если вообще получали – зарплату из федерального бюджета.

Только в 1999 году, после фактического переворота, федеральные органы стали полностью демонтировать. Но заменить их ичкерийскими не успели. Да и не смогли бы.

Президент Ельцин подписывал с президентом Масхадовым документы, по виду похожие на межгосударственные соглашения. Но все это было только шоу, шоу для идиотов. Никто не верил в эти документы. Только Масхадов пытался делать вид, что они имеют какое-то значение.

Во время, которое я описываю, между 1996 годом, когда в Хасавюрте был заключен мир, и 1999 годом, когда снова начались боевые действия, войны как бы не было. Такова официальная версия.

Но война никогда не прекращалась.

В 1998 году, когда Масхадов летал в Москву на переговоры, российские самолеты летали в Чечню и сбрасывали бомбы. На Шали сбрасывали бомбы. Россия не признавалась, что это ее самолеты. Это были самолеты без опознавательных знаков. Но какие еще самолеты стали бы бомбить Чечню? Грузинские ВВС? Американцы? Может, с Коста-Рики? Может, военная авиация Папуа Новой Гвинеи развлекалась бомбежками? Или инопланетяне сели на самолеты российского производства?

Лицемерие и ложь, лицемерный мир, лицемерная война.

А артобстрелы? Артобстрелы тоже продолжались. С территории России. Кто стрелял по Чечне с территории России?

Надо думать, тоже провокаторы. Грузины захватывали целые батареи дальнобойной артиллерии на российской территории, производили несколько залпов и исчезали без следа.

Это было бы анекдотом, если бы снаряды не были настоящими.

Мирные переговоры, мирные бомбардировки и мирные артобстрелы.

В ту ночь я даже не проснулся от звуков разрыва фугасов. Это не было таким уж необычным делом, чтобы подскакивать с постели каждый раз, когда слышишь взрывы. Но утром, добравшись до работы, я увидел, что здание, где располагалась наша контора, наполовину разрушено. Погибли двое дежурных сотрудников, ночной сторож и уборщица. Били конкретно по МШГБ.

Тогда мы переселились в бывший районный Дворец пионеров. Дворец был почти пуст. В большинстве помещений стекла в окнах были выбиты. Во дворце была только одна женщина – бывший директор Дворца пионеров. Ее дом разбомбили в первую войну, и она устроила жилище в рабочем кабинете. Мы не стали ее выселять. Места хватало всем.

Помню, как я бродил по второму этажу, выбирая себе кабинет. Заглядывал в распахнутые двери, заходил в проемы без дверей, секции танца, кружки рисования. Я выбрал кружок моделирования. Сюда должны были приходить дети, собирать модели самолетов. Может быть, танков. Теперь эти дети стали взрослыми. И настоящие самолеты бомбили их, настоящие танки расстреливали и давили гусеницами. Словно игрушки из наборов «Конструктор» ожили, выросли в размерах и пошли войной на детей.

В этом сне мы были детьми. Мы были в доме Эфендиевых, в доме моего одноклассника.

Нам было лет по 12 или 14 – не больше.

Мы держали круговую оборону.

И это была не игра – оружие было настоящим. У нас были настоящие автоматы Калашникова, ручные гранаты, дисковый пулемет, что-то еще. Целый арсенал. И все было настоящим, все стреляло боевыми зарядами. Какая уж тут игра!

Мы держали оборону от животных.

По правде говоря, эти животные были игрушечными. Плюшевыми, матерчатыми и пластмассовыми, были набиты ватой и поролоном или были совершенно пустые внутри.

Но от этого было ничуть не менее страшно.

Они были очень злыми, эти взбесившиеся игрушки.

Сон закончился на том, что все мы дружно ругали моего одноклассника, в чьем доме мы засели. Вероятно, мы отбили очередную атаку и пользовались временной передышкой. И ругали моего одноклассника.

Мы ругали его за то, что, пока все мы с трудом сдерживали натиск полчищ искусственных зверей, он расстреливал рожок за рожком своего автомата в одного-единственного мишку. В одного-единственного. У которого уже изо всех дыр в желтом плюше лезли его поролоновые внутренности и который уже замер, здесь, в углу комнаты, бесстрастно взирая на нас своими стеклянными глазами. А он, мой одноклассник, все стрелял и стрелял. И все время только в одного медведя.

И мы ругали его за это.

А он стоял, потерянный, словно не понимающий, что происходит, и с удивлением смотрел на нас, на автомат в своих руках и горку пустых рожков рядом.

И это был ужас. Снова ужас.

Поднявшись ночью с кровати, я боялся нечаянно заглянуть в зеркало в ванной комнате или в прихожей.

На этот раз я боялся увидеть в зеркале изрешеченного пулями желтого поролонового медведя.

В нашей войне у каждого был свой частный интерес. Свой бизнес. Малый бизнес – у солдат-контрактников, у мародеров с обеих сторон, у похитителей и вымогателей. Большой бизнес – у политиков и генералов.

Среди чеченцев было и есть совсем немного фанатиков, умиравших за чистую идею. Еще меньше идейных борцов было на российской стороне. Я сомневаюсь даже в том, что они вообще были.

Я расскажу о самом известном бизнесе времен чеченской войны. О похищении людей. Вам, гражданин следователь, наверняка это будет интересно. Хотя пользы от моих показаний, как всегда, никакой. Все фигуранты, которых я мог бы назвать, уже недосягаемы для земного правосудия. Их не привлечет к ответственности ни российский военный суд, ни даже международный трибунал в Гааге. Они там, за облаками, ждут последнего и страшного суда перед престолом Всевышнего.

Российские войска, согласно условиям мирных соглашений, были выведены из Чечни. Кажется, выведены. Но то тут, то там появлялись группы вооруженных людей в российской военной форме. Или в камуфляже без знаков различия. Они говорили по-русски. Или по-чеченски. Или молчали.

Они убивали людей. Или похищали и возвращали за выкуп. Или похищали и убивали.

Кто это был?

Кто угодно.

Думаю, часто это были сами чеченцы. Вооруженные банды, которые вели свою собственную войну: таких называли «индейцами». Наемники, эмиссары с Востока и местные, обращенные в ваххабизм. Группы из отрядов полевых командиров. Просто уголовники и мародеры.

Иногда это были действительно российские диверсионные группы, выполнявшие спецзадания по поимке или ликвидации ключевых фигур сопротивления или просто зарабатывавшие деньги для себя и своих боссов.

Методы работы у всех были одинаковые. И результаты – одни и те же.

Предполагалось, что именно мы, сотрудники Министерства шариатской государственной безопасности, должны пресекать такие преступления. Но мы были бессильны. Чаще всего. Хотя попытки прекратить это зло или хотя бы переломить ситуацию были.

В 1998 году нашим министром был назначен Асланбек Арсаев. В первой войне он потерял глаз и повредил руку. Он был героем и другом Масхадова.

Помимо этого Асланбек был профессиональным юристом и сторонником правопорядка, цивилизованного правопорядка. Не беспредела, скрывавшегося под флагом «шариатской законности». Арсаев сменил на посту министра убежденного шариатчика. Это была аппаратная победа Масхадова.

Для нас с Лечи это была радостная новость. Дядя встретил меня в кабинете с сияющими глазами.

– Садись, Тамерлан! Выпьем за нашего нового начальника!

И Лечи достал из ящика стола непочатую бутылку водки.

– Лечи! Ты же сам меня заставил принять ислам! А теперь спаиваешь?

– Не надо быть фанатиком, Тамерлан! Такой повод!..

Мы разлили по стаканам, чокнулись и выпили, не закусывая.

– Ну, теперь, может, дела пойдут как надо! И мы займемся тем, чем должны заниматься! Наведем порядок в республике, прижучим всех бандитов и бородачей.

– А что шайтаны, Лечи?

– Шайтаны в трауре. Злятся, но ничего поделать не могут. Пришел-таки конец их юридическим экспериментам. А то удумали, в Чечне – руки рубить! Они бы еще верблюдов своих сюда притащили!

– И ишаков!

– Да, точно! Погонщики верблюдов, наездники ишаков!

– Сучьи дети!

Мы выпили по второй. А потом – по третьей. Весь мой иман полетел к чертям собачьим. На следующий день я ни разу не сделал намаза, так болела голова. Но не расстраивался. Мы действительно ждали перемен к лучшему.