Беглая монахиня - Филипп Ванденберг

Магдалена задумчиво кивнула.

— Что до меня, — продолжил Мельхиор, — я исполню желание Рудольфо и буду выступать в его спектакле в качестве Самсона из Нового света.

— «Самсон из Нового света»? И что же ты должен делать?

— Поднять железную наковальню и предложить зрителям сделать то же самое. Кто сможет, получит десять гульденов.

— И ты хочешь это сделать? Пойми меня правильно, я знаю, что ты сильный парень. Но я не могу себе вообразить, чтобы человек поднял наковальню, — даже ты не сможешь!

— Тут ты права, — засмеялся Мельхиор, — в нормальных условиях это действительно невозможно. Но мы ведь среди циркачей, а у них все не так, как кажется. Разумеется, за этим кроется потрясающе простой прием.

— Значит, опять надувательство!

— Ну да, если хочешь, можешь назвать это и так.

Кучера начали поторапливать артистов, и Магдалена с Мельхиором вскарабкались в свой фургон. Возглавляемый сине-красной повозкой Великого Рудольфо, цирковой обоз тронулся в путь. Небольшой отрезок пути они ехали по песчаной дорожке, узкие колеса глубоко увязали в песке, и упряжные животные выбивались из сил. В воздухе то и дело свистели кнуты возничих. Так они добрались до края леса. Перед ними, в речной долине, лежал окутанный утренней дымкой Вюрцбург. Силуэты церквей были настолько филигранны, что казались вырезанными из картины Лукаса Кранаха[5].

На круто обрывающемся склоне возничим пришлось подложить под повозки тормозные башмаки. Это были железные колодки, которые крепились на цепи под повозками и при необходимости подкладывались под задние колеса и блокировали их.

По берегу, вниз по течению, с милю тянулась дорога, отделяющая Майн от укрепленной резиденции епископа и заканчивающаяся каменным мостом. Сразу бросалось в глаза, что на улицах почти не было людей, только ландскнехты в тяжелой амуниции, охранявшие мост с двух сторон. Похоже, что артистов ждали, поскольку постовые кивком пропустили обоз, не поинтересовавшись ни циркачами, ни их грузом.

На Соборной улице, неподалеку от берега, им навстречу вышел посланник Георга Трухзеса фон Вальдбурга, которому было поручено сопровождать артистов до рыночной площади, расположенной неподалеку, где напротив ратуши им было отведено место для лагеря. Площадь была пуста, и казалось, что горожане покинули свой город. В редких случаях в окне появлялась любопытная голова, которая тут же исчезала, стоило ее заметить. А ведь артисты привыкли к ликованию, шуму и крикам, сопровождавшим их въезд в любой город. Даже детей, которые повсюду облепляли вагончики, словно репей платья, нигде не было видно.

По обыкновению возничие начали сооружать бастион из фургонов и повозок, за которыми располагались животные. Команды, разносившиеся по пустынной площади, производили странное, почти жуткое впечатление.

Где же были горожане? Почему прятались в своих домах? Где бы раньше ни выступали артисты, Великий Рудольфо притягивал людские массы. Люди боготворили его, как святого, который странствовал по свету, творя чудеса, а иные даже падали ниц перед ним, принимая канатоходца, облаченного в белый шелк, за Мессию.

В такие дни людей нередко охватывал массовый психоз, который выражался по-разному: в ожидании конца света одни верующие продавали за бесценок все свое земное имущество; другие, став последователями флагеллантов, бичевали себя на площадях и улицах, пока их тела не превращались в кровавое месиво; третьи толкли в ступках мнимые реликвии каких-нибудь святых и смешивали с освященной водой, чтобы потом с помощью этой кашицы обрести здоровье или, в лучшем случае, вечное блаженство. Некоторых одолевала страсть к пляскам, и они у всех на глазах порхали и извивались, пока в полном изнеможении или даже замертво не падали оземь.

То, что горожане пренебрегали собственным городом, избегали улиц и площадей, повергло циркачей, всего навидавшихся на своем веку, в полное замешательство.

Магдалене поручили принести воды из городского колодца, и она отправилась в путь с двумя большими глиняными кувшинами. Уже издалека она увидела двух склонившихся над колодцем мужчин, которые, казалось, собирались попить воды. Однако подойдя ближе, она поняла, что тот, что помоложе, обмывал старшему лицо и руки.

Поставив кувшины на ступеньках, ведущих к колодцу, Магдалена дружелюбно поздоровалась. Однако ни тот ни другой не удостоили ее даже взглядом. И лишь когда она приблизилась и разглядела страшные раны на лице пожилого мужчины, молодой, явно тяготившийся встречей, буркнул:

— Ты, видно, не местная?

— Нет, — ответила Магдалена и робко добавила, словно извиняясь: — Я из труппы циркачей, нас в ваш город пригласил Трухзес фон Вальдбург.

Молодой смачно сплюнул на мостовую и воскликнул:

— Крестьянский палач! Величайший изверг из тех, кто ходит по нашей земле! Сначала перебил горожан и крестьян, а потом пригнал на нашу голову шутов, чтобы мы еще над этим посмеялись. Убирайтесь подобру-поздорову, пока мы не обернули против вас остатки нашего оружия.

— Не кипятись, сынок, — пробормотал старик, не поднимая глаз. — Циркачи поддерживают скорее нас, чем князей и попов.

Магдалена кивнула, не найдя ничего лучшего в этой ситуации. Помедлив, она спросила:

— Кто это вас так отделал?

Старик замотал головой, не желая отвечать. Однако парень пояснил:

— Заплечных дел мастера нашего благородного господина епископа Конрада и главнокомандующего его императорского величества. — Он поднял голову и посмотрел в сторону крепости Мариенберг, резиденции вюрцбургского епископа. И добавил: — При этом отец больше сделал для епископа, чем все каноники, благочинные и аббаты его епископства, вместе взятые. Люди издалека приезжают, чтобы насладиться его искусством.

— Его искусством?

— Это мой отец, Тильман Рименшнайдер, а я его сын Йорг.

— Знаменитый Тильман Рименшнайдер?

— Знаменитый! — Старик горько рассмеялся. — Что пользы от всей твоей славы, если заказчикам не нравится твое лицо? Или еще хуже: если ты говоришь не те слова не тем людям! Тогда вся твоя знаменитость не стоит ломаного гроша.

Тильман говорил, гневно сверкая глазами, а затем спокойно поднял руки, и Магдалена увидела перебитые кисти, свисавшие, словно мокрые тряпки.

Оцепенев, она бросила вопрошающий взгляд на юношу.

Тот подошел к ней поближе, словно не желая, чтобы отец слышал его, и тихонько сказал:

— Подручные епископа пытали его наверху, в крепости, они перебили ему обе кисти. Как видишь, довели свою работу до конца. Сегодня утром гонец принес мне оттуда весть, что я могу его забрать.

Магдалена закрыла правой рукой рот, подавив вскрик.

— К тем телесным страданиям, которые он испытал, — продолжил Йорг Рименшнайдер, — прибавляется сознание, что он никогда больше не сможет заниматься своим искусством. Боюсь, это разобьет ему сердце.

Медленно, с искаженным от боли лицом старик опустил руки и вновь повернулся к колодцу. Это стоило ему больших усилий, ибо палачи не пощадили и его ноги: каждый шаг давался ему с огромным трудом. Постанывая, он нагнулся над краем восьмигранного колодца и погрузил руки в прохладную воду.

— Как могло такое произойти? — осторожно спросила Магдалена, не сводя глаз со старшего Рименшнайдера.

— Виной всему вековая борьба жителей Вюрцбурга с властями, в первую очередь с епископом, окопавшимся в своей крепости Мариенберг. С тех пор как злосчастный Фридрих Барбаросса пожаловал вюрцбургским епископам герцогскую власть, они ведут себя, как константинопольские султаны, — так же беспощадно и расточительно. Попы и их прислужники живут, подобно князьям, — не платят налогов и пользуются неприкосновенностью. Для них закон не писан. Если у них нет денег, они тут же обкладывают народ новыми налогами — на дом, на землю или виноторговлю. При этом епископу и так принадлежат все виноградники в городской округе. Раньше стычки между жителями Вюрцбурга и их епископами случались каждые пару лет. Но когда крестьяне и горожане по всей стране объединились и сплоченно выступили против епископов, каноников и дворян, дело для досточтимых господ из Мариенберга приняло опасный оборот. Отец, будучи бургомистром, возглавил город и пытался посредничать между епископом и бюргерами, но, увы, безрезультатно. Тем самым он только нажил врагов с обеих сторон.

— Замолчи! — прервал Рименшнайдер сына. — Делу это не поможет.

— Разумеется, не поможет, — разгорячился Йорг, — но все должны знать, какой преступный сброд нами правит. — Он решительно добавил: — После выигранной битвы против мятежных горожан и крестьян досточтимый господин из Мариенберга и благородный господин Трухзес составили список мнимых подстрекателей, в который вошли сто девяносто пять мужчин. Мой отец тоже был среди них. Ему еще повезло, что жив остался. Большинство обезглавили. Милостивый господин епископ смотрел на казни, пока ему дурно не стало. Тогда он приказал себя унести.