Беглая монахиня - Филипп Ванденберг

— А в чем состоит твое искусство, циркач?

— Я легко поднимаюсь по канату на самые высокие церковные башни. Это под силу лишь одному человеку во всем мире, Великому Рудольфо! — Правой рукой канатоходец прочертил в воздухе элегантную дугу, словно ожидая бурных оваций.

— А остальная публика? — Георг фон Вальдбург пренебрежительно махнул в сторону артистов и внимательно осмотрел каждого в отдельности. Его взгляд задержался на Магдалене.

Магдалена опустила глаза, не в силах выдержать пронзительный взгляд высокопоставленной особы. Грузный каноник, скорее равнодушно наблюдавший за разговором, подошел к Трухзесу и что-то зашептал ему на ухо.

— Так отвечай же на мой вопрос! — прикрикнул тот на Великого Рудольфо.

— Ну, в общем, так, — обстоятельно начал Рудольфо, — мы дивим публику разного рода кунштюками, смешим фокусами, словом, удовлетворяем любопытство людей, их страсть к сенсациям. Но, пожалуй, это не самое правильное в эти горестные дни.

— Что ты несешь, шут, — возмутился Трухзес фон Вальд-бург. — Именно в плохие времена народ нужно отвлекать, так что вы появились как раз кстати.

Однако Рудольфо решительно воспротивился этой точке зрения:

— Ваша милость, возможно, народ нуждается в том, чтобы его отвлекли от забот и нужд. Но в тяжелые времена у людей нет лишних монет, чтобы с легкостью бросать их в шляпу циркача. Нет, мы двинемся на запад, в Брабант, где правят Габсбурги и где годами царит мир.

— Габсбурги от вас не убегут, — горячился Георг фон Вальдбург. — А что касается монет в ваших шапках, то вы, шуты, в накладе не останетесь, если порадуете горожан Вюрцбурга своим искусством. Скажем, десять гульденов в день и по два гроша на питание каждому.

Великий Рудольфо сморщил лоб, как бы обдумывая предложение. За десять гульденов можно было купить чистокровную лошадь лучшей породы! Тем более что на всем протяжении вниз по Майну до Майнца выступать артистам все равно было негде.

— Я не хочу на тебя, конечно, давить, — добавил Трухзес. И не успел Рудольфо заверить, что согласен с предложенной суммой, как главнокомандующий изрек: — Скажем, пятьдесят гульденов за три дня. Соглашайся!

Увидев, как каноник закатил глаза, будто отрешенный столпник, Рудольфо молниеносно схватил руку Вальдбурга и пожал ее.

— Договорились, ваша милость! Мы вас не разочаруем.

— Надеюсь, артист! — воскликнул тот, взмыв на своего горячего жеребца и пришпорив его. — Завтра около десяти утра городские ворота будут открыты для вас! — И, подбадривая лошадей криками, кавалькада исчезла за деревьями.

— Ловкий переговорщик этот Рудольфо, — шепнул Мельхиор Магдалене, все еще судорожно сжимавшей его руку.

— Я ужасно боялась, — тихо ответила Магдалена.

Между тем на поляну опустился вечер, и Великий Рудольфо отдал приказ разбить лагерь прямо тут. В мгновение ока повозки и фургоны были составлены в каре, защищающее лошадей и волов. Между деревьями возничие натянули тент, а землю выстлали соломой, которую возили в своей повозке. Все это было проделано так слаженно и быстро, что Магдалена не могла опомниться от удивления. Чтобы не стоять в бездействии, она спросила первого попавшегося, чем могла бы быть полезна. Им оказался великан из Равенны, якобы пивший из водосточной трубы.

— Ах ты, Боже мой, малышка! — расплылся тот в широкой улыбке. Магдалену покоробило, что он назвал ее малышкой. Хотя, конечно, если сравнить его и ее рост, она выглядела рядом с ним просто ребенком. И все же его обращение показалось ей неуместным, и она передразнила его:

— Ах ты, Боже мой, великан!

Тот сразу понял намек Магдалены и примирительным тоном сказал:

— Я не имел в виду ничего плохого, но я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

— Магдалена, — представилась она.

— Леонгард Куенрат, — ответил великан.

— А ты в самом деле родом из Равенны?

— Чушь собачья. Моя люлька стоит в Штрасбурге.

— Большая, должно быть, люлька.

— Ничего подобного. До семи лет я был не выше сверстников. Но, свалившись однажды с осла, я вдруг начал расти, как ива у ручья. Нас, детей, было семеро, и мать ругала меня, что я объедаю семью. Отец мой, мельник, лупил меня, потому что я воровал у него муку и выменивал на хлеб. Тогда я сказал себе, что хуже мне нигде не будет, и сбежал, попав прямо в руки Великому Рудольфо. Он объявил, что давно ищет такого, как я. Он-то и нарек меня великаном из Равенны. Сказал, что это звучит куда экзотичнее, чем Леонгард Куенрат. С тех пор я великан по профессии, меня никто не бьет и мне не надо страдать от голода. Пока, во всяком случае. — Подмигнув, он добавил: — Тебе ведь нравятся высокие, сильные мужчины?

— Ты имеешь в виду Мельхиора? — рассмеялась Магдалена. — Мы случайно вместе. Больше здесь нечего обсуждать.

Мельхиор тем временем разжился в продуктовом вагончике хлебом и кислой капустой из бочки.

— Не слишком жирно, но вполне сносно, — заметил он, отдавая Магдалене половину. К еде полагалась вода из огромной бочки, занимавшей половину площади четырехколесной фуры. Вторая бочка, стоявшая там же, была якобы наполнена вином. По крайней мере, так утверждал великан из Равенны. Но, просвещал он, вино выдают только по особым случаям, чаще всего, когда Великий Рудольфо совершал очередное бравурное восхождение по канату.

Стояли дни, предшествующие началу лета, и, хотя солнце показывалось редко, ночь, как и все предыдущие, была теплой, быть может, оттого что климат по течению Майна был мягче, чем в других немецких землях.

По примеру артистов Магдалена с Мельхиором накидали себе соломы и обустроили ночное ложе. Магдалена уже собралась, не раздеваясь, улечься спать, как вдруг наступающую тишину на поляне разрезал хриплый голос знахаря:

— Магдалена, тебя зовет Рудольфо!

Рудольфо имел обыкновение ночевать в своем обособленно стоящем вагончике из гладко выструганных досок с козлами для кучера, расписанном синими и красными красками. Вагончик был овеян тайной, и не без причины, поскольку Рудольфо никому из труппы не разрешал переступать его порог, кроме знахаря, а тот, и так немногословный, категорически отказывался рассказывать, что там внутри. Иногда артисты даже спрашивали друг друга, а странствует ли Рудольфо вообще с ними? Может, вагончик ездит пустой?

Обо всем этом Магдалена не имела ни малейшего понятия. И все же чувствовала некоторое замешательство, преодолевая в сумерках пять ступенек откинутой деревянной лестницы и нажимая на дверную ручку. Дверь оказалась заперта. Наконец щеколда была отодвинута, дверь раскрылась внутрь, и перед ней предстал в знакомом уже обличье Рудольфо — в белом шелковом трико и белой рубашке с широкими рукавами. Не произнося ни слова, он жестом пригласил ее войти.

У Магдалены не было времени рассмотреть внутреннее убранство узкого вагончика. С правой стороны, напротив единственного окошечка на продольной стене, мигала коптилка. Проходя мимо, Магдалена отбросила огромную тень на противоположную сторону. По бокам штабелями были сложены книги и пергаментные свитки, напоминая кладку городской стены. Между ними громоздились какие-то странные инструменты непонятного предназначения. На полу стояли два ларя и ящики разного размера. Ни стола, ни шкафа. Не считая воткнутого в угол заброшенного двуногого стула, заваленного книгами, мебели не было.

Рудольфо пригласил ее присесть на один из ящиков, а сам уселся на ларь напротив, видимо, чтобы выглядеть повыше.

— Ты, наверное, уже думала, чем могла бы заняться в труппе, — без обиняков начал Рудольфо.

— Ах, конечно, — поторопилась ответить Магдалена, хотя это отнюдь не соответствовало действительности. Первый день, проведенный среди циркачей, был настолько волнительным, что ей было не до того.

Что бы она могла делать? Танцевать на канате? На это у нее не было ни храбрости, ни умения. Женщина на проволоке? Такого еще никогда не было. Это потрясло бы христианскую западную Европу!

— Я училась читать, писать и шить, — ответила она после небольшой паузы. Это было правдой. В монастыре она с особой тщательностью следила за состоянием монашеской одежды. — Ведь артистам нужны красивые костюмы. Я могла бы содержать их в порядке.

Рудольфо был явно озадачен таким предложением.

— Мне нравится ход твоих мыслей. Но ты, вероятно, уже заметила, что у каждого из нас не одна обязанность. Жонглер — наш повар, великан из Равенны ухаживает за животными, королева карликов занимается бельем и костюмами, зазывала, не жалея сил, клянчит подаяния, а также еду для людей и зверей у попов и членов городского совета, когда грозы, ливни или суровая зима препятствуют нам в проведении представлений.

Об этом Магдалена вообще не задумывалась. Как и все на свете, по-видимому, жизнь бродячих артистов имела две стороны.