Беглая монахиня - Филипп Ванденберг

В этот момент мне в голову пришли мрачные мысли. А что, если моя мать все же была одержима бесом и теперь он поселился во мне? Ты не можешь себе вообразить, каково это, когда ты ясно мыслишь, но не в состоянии произнести ни слова вслух.

Я вскочил, отряхнул пыль со своей одежды и помчался прочь, как будто за мной гнались черти. Я несся по каменному мосту в северном направлении, сам не зная, куда мне надо. Лишь бы подальше от места страшных событий.

И только вечером, когда мои легкие были словно обожжены, а каждый шаг отзывался резью в боку, я рухнул на лесной опушке в мох. Три недели я блуждал по холмам и долинам Штайгервальда и знаками просил работы у крестьян. Но большинство прогоняло меня, не понимая или опасаясь, что я одержим злым духом.

Все эти три недели я питался подаяниями или тем, что можно было найти в лесу в летнюю пору, пока наконец не вышел к подворью твоего отца. Он давно подыскивал себе работника, которому не надо платить. Конец истории ты знаешь…

Магдалена с глубоким волнением слушала рассказ Мельхиора, тыльной стороной ладоней вытирая слезы.

— Теперь мне ясно, почему ты замолчал, — проговорила она, тихонько всхлипнув. — Но эти мысли об одержимости выкинь из головы. То, что с тобой произошло, любого могло лишить дара речи.

— Так или иначе, но с тех пор я избегал встречи с огнем в любом виде. Бегал от него, как черт от ладана. Если бы я мог предположить, что именно огню суждено избавить меня от немоты, я бы в первый же Иванов день стал прыгать через костер с мальчишками. Кстати, именно в эти годы я осознал, сколько ненужного и глупого говорят люди, вместо того чтобы держать язык за зубами. Ты меня еще слушаешь?

По ровному дыханию девушки Мельхиор понял, что она заснула. Он вовсе не обиделся, потому что и сам ужасно хотел спать, и через несколько минут тоже погрузился в глубокий сон.

Сквозь крошечные оконца каморки уже проникали первые лучи солнца, когда Магдалена и Мельхиор были разбужены громкими бесцеремонными звуками. Тяжело шагая, кто-то поднимался вверх по лестнице. Перед их дверью шаги стихли, послышался таинственный шепот, и не успели постояльцы по-настоящему проснуться, как дверь комнаты распахнулась и четверо мужчин в угрожающих позах столпились вокруг кровати.

Магдалена надела на голову чепец и натянула до подбородка овечью шкуру, служившую им одеялом. В одном из четырех непрошеных гостей она узнала хозяина «Красного быка».

— Что за наглость? — осадила она старика.

А Мельхиор буркнул хриплым голосом:

— Проваливайте отсюда!

В ответ один из вошедших представился начальником тюрьмы и указал на двух стражей порядка, сопровождавших сто. Затем он обратился к хозяину трактира:

Это и есть та женщина, которая вытащила из своей юбки золотой флорентийский гульден?

Хозяин утвердительно кивнул и скромно потупил взор.

— Назови свое имя, возраст и происхождение, — велел начальник, повернувшись к Магдалене.

Магдалена бросила на юношу взгляд, молящий о помощи. Но Мельхиор тоже был в смятении и не знал, как им действовать в новой ситуации.

В надежде разрядить обстановку Магдалена твердо произнесла:

— Меня зовут Магдалена Вельзевул, мне двадцать два года, и я родная дочь ленника Гебхарда Вельзевула, у которого в двух днях езды отсюда имеется ленное поместье.

— А он? — Чиновник ткнул сжатым кулаком с вытянутым большим пальцем в сторону Мельхиора.

— Я сопровождаю Магдалену в Вюрцбург, — опередил ее с ответом Мельхиор.

— Надо же! — ухмыльнулся начальник. — А ночью, значит, спишь с ней?

Мельхиор поднялся, подошел вплотную к чиновнику, выше которого был на целую голову, и поинтересовался:

— А с какого боку вас это могло бы касаться? И если Магдалена вытаскивает из своей одежды золотой гульден, то я в этом не вижу никакого преступного деяния, кроме того, что уважаемый хозяин постоялого двора возводит напраслину на своих постояльцев, обвиняя их в краже. Ведь вы поэтому здесь, не так ли?

— Угадал, чужак! Но если ты сможешь объяснить мне, откуда у вас золото, вам обоим нечего бояться.

Магдалена и Мельхиор украдкой посмотрели друг на друга. Одна ложь цеплялась за другую — еще немного, и они окончательно запутаются. Поэтому они предпочли хранить молчание.

Однако это еще больше взбесило начальника тюрьмы.

Прекрасно, если не желаете говорить, я посажу вас и башню. Пока не вспомните, откуда взялись деньги. Надевай платье, — велел он Магдалене, — и собирайте ваши вещи!

— У них и вещичек-то нет! — подал голос хозяин. — Только то, что на себе.

Пока Магдалена одевалась, начальник со своими солдатами не спускали с нее глаз.

— Золото в карманах, и ни узелка поклажи. — Он покачал головой. — Думаю, у нас сегодня хороший улов. Вперед!

Вцепившись с двух сторон в арестованных, стражники препроводили их в тюрьму, приземистое трехэтажное строение с зарешеченными окнами невдалеке от городской стены, для чего им пришлось пересечь большую площадь.

Подгоняя пинками и тычками, солдаты затащили их по узкой лестнице на верхний этаж, отперли дверь камеры и впихнули внутрь. Вновь прибывшие были встречены шумом и громким улюлюканьем.

В маленькой мрачной камере, выстланной соломой, без всякого намека на мебель, уже слонялись без дела пять или шесть заключенных обоих полов. Через крошечное оконце под самым потолком свет почти не просачивался. Стоял чудовищный смрад, источником которого была стоявшая в углу старая бочка для отправления нужды.

Дверь с грохотом захлопнулась. Шум утих, и обитатели камеры, четверо мужчин и две женщины, недоверчиво вытаращились на новеньких. Парень с одутловатым лицом, длинными сальными прядями и ввалившимся ртом, в котором отсутствовали передние зубы, с коварной ухмылкой подошел к Магдалене. Скорчив физиономию в отвратительной гримасе, он пощупал ткань ее платья и объявил во всеуслышание:

Кто это к нам пожаловал? Да нам благородных людей в гнездышко положили! — И сделал вид, будто хочет залезть ей под юбку.

Не успел беззубый опомниться, как перед ним вырос Мельхиор. Сжав ему горло обеими руками, он так придавил его к стене, что покрасневший как рак парень начал судорожно хватать ртом воздух и грозил вот-вот задохнуться. Не доводя до этого, Мельхиор разжал руки, и тот беззвучно сполз по стенке.

Магдалене уже не в первый раз закралась в голову мучительная мысль: не лучше ли было остаться в монастыре Зелигенпфортен и не стоит ли ей с покаянием вернуться туда? Она нашла местечко на соломе и с отвращением наблюдала за черными тараканами, искавшими укрытия на голом полу.

— Представляю, о чем ты сейчас думаешь, — тихо произнес Мельхиор, опускаясь рядом на солому.

Магдалена молча кивнула.

Зверская реакция Мельхиора нагнала страху на остальных обитателей камеры. Они робко отводили глаза и переговаривались шепотом, изредка поглядывая на Магдалену и Мельхиора, которые сидели на соломе, прижавшись друг к другу спинами.

Когда в камере уже стояла кромешная тьма, за дверью послышались шаги. Дверь распахнулась, и в проеме появился начальник тюрьмы с фонарем. Его сопровождал неизвестный человек.

Магдалена почуяла недоброе, у Мельхиора тоже появилось зловещее предчувствие. Особенно когда начальник посветил ему в лицо фонарем и спросил своего спутника:

— Вы этого имели в виду?

Ослепленный светом, Мельхиор не смог узнать второго мужчину. И лишь услышал его голос:

— Да, это он!

— А женщина рядом с ним? — снова спросил начальник. Магдалена отчаянно прижалась к Мельхиору. — На постоялом дворе они делили одно ложе, — добавил он.

Незнакомец проворчал что-то неразборчивое, а затем, немного подумав, произнес:

— Тогда отдай мне обоих. Я ручаюсь за них. Тебе достаточно моего слова?

Мельхиор поднял взгляд: это был Великий Рудольфо. Прежде чем Мельхиор успел что-то сказать, Рудольфо поднял сразу обе руки, словно говоря: «Будет лучше, если ты помолчишь!»

Мельхиор промолчал, не ответив и на немой вопрос Магдалены.

Глава З

Как и все чудеса, неожиданное освобождение из оксенфуртской темницы имело простое объяснение. Несколько недель тому назад на пути к Боденскому озеру цирковая труппа лишилась своего обозного по имени Вигоберт, который отвечал за транспортировку всего снаряжения и реквизита, а в первую очередь за натягивание каната, на котором балансировал Великий Рудольфо. На крутой дороге недалеко от Меерсбурга Вигоберт, подкладывал под колеса тормозные башмаки, угодил под собственный фургончик. Он умер в тот же день.

Когда Мельхиор накануне вечером помог Великому Рудольфо натянуть канат, сила и рост незнакомца, ни в чем не уступавшего Вигоберту, произвели на канатоходца огромное впечатление. К тому же внешний вид парня позволял сделать вывод, что дела его обстоят не лучшим образом и он вряд ли откажется присоединиться к труппе бродячих артистов. Правда, Рудольфо никак не мог предположить, что Мельхиор, будучи в обществе женщины, ни при каких условиях не согласится расстаться с ней.