Прокламация и подсолнух (СИ) - Сович Мила

Голос у него разом сел, он ухватился рукой за ворот, и Симеон переглянулся поверх его головы с Гицэ. Кивнул на кружку – мол, налей парню еще. Как-то сразу поверилось, что теперь-то мальчишка не врет. Да и не врут такое, поди, даже бояре! Зато сразу понятно, чего он так хотел отмолчаться. И остальное понятно – и что огрызается через слово, и что на дороге за пистоли схватился. Даже совестно как-то выспрашивать дальше, за что его так – вон как его корежит. Да и загадки нет. Надерзил, поди, батьке, парнишка-то порох!

Симеон готов был смолчать, да вот другие не смолчали.

– Слыханное ли дело, чтоб бояре своих детушек из дома прогоняли! – выкрикнул вдруг Макария с другого конца стола. – Это ж что утворить надо было?!

Симеон показал Макарке кулак, но Штефан медленно поднял голову от полной кружки, в которую вцепился, будто утопающий – в полено.

– Родиться, – процедил совсем уж ядовито и отхлебнул огромный глоток.

– Обидели тебя? – угадал Мороя. Подошел сзади, обнял Штефана за плечи. – Да ты расскажи, парень, выговорись, может, все еще и наладится. Нешто мы не послушаем, а с чужой-то колокольни оно виднее, потому как обида глаза не застит. Нам вот видать, что ты сам-то норовом горяч, а свинья не родит бобра – того же поросенка...

Штефан покосился на него, раздувая ноздри, но смолчал. Мороя, обрадованный успехом, продолжил увещевания:

– Вот и отец твой, небось, сгоряча брякнул, теперь кается. А мамка и вовсе, поди, все глаза проплакала.

– Мама умерла, – тихо, одними губами произнес Штефан, опуская голову все ниже. – А отец... слышать не хочу...

– А с вами, огольцами, без материнской ласки много труднее сладить, разве палкой, – закивал Мороя, поглаживая парня по окаменевшей спине. – Припугнуть тебя батька думал, должно быть, чтоб в послушание вошел, а перегнул невзначай – и беда получилась. А ты все равно молодец – вон куда забрался. Вот увидишь, отец тобой еще и гордиться станет, а уж обрадуется и вовсе до небес, когда ты вернешься.

Парнишка передернул плечами.

– Нет у меня отца! – сказал, как отрезал, каждое слово чеканя.

– Зря ты так, малец, – покачал головой Симеон. – Ты с его обиды сам вон на край света ломанулся, а отцовское сердце – и подавно не камень. Не жалко тебе его сейчас? Он уже, поди, десять раз за голову схватился, что тебя прогнал да проклял.

Штефан вдруг рванулся из рук Морои и вскочил. Повело его в сторону, чуть не упал, но схватился за край стола и уставился сухими горящими глазами прямо в глаза Симеону.

– За голову схватился, говоришь? Он меня ублюдком назвал, сказал, что мама... С приказчиком путалась...

Он задохнулся, потянулся к кружке трясущейся рукой и опрокинул в рот разом. Утер рот тыльной стороной ладони.

Гицэ вдруг заржал в голос:

– На тебя, малец, глянуть – ох, и лихой был приказчик!..

Никакая выучка не помогла: Симеон моргнуть не успел, как Штефан развернулся и с размаху двинул Гицэ в зубы. Тот дернулся, сверзился с лавки, только сапоги мелькнули и доски загудели. А парень вдруг побледнел, согнулся, тяжело оперся на столешницу и начал оседать на пол.

Симеон едва успел подставить руки, как в наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал возмущенный голос Йоргу:

– Я же говорил, что он пить не умеет!

Стоило ослабить хватку, и мальчишка сполз по коленям Симеона на пол в глубоком беспамятстве. Светловолосая голова бессильно моталась, мордаха в ссадинах стала совсем уж зеленовато-белой даже в свете фонаря.

Гицэ завозился на полу, вытаскивая сапог, намертво застрявший между лавкой и столом.

– И тебе говорил, что язык тебя до добра не доведет, – обратился к нему Йоргу и торжествующе подергал себя за ус.

– На прошлой неделе ты это не про язык, а про девок говорил, – мстительно припомнил Гицэ, ощупывая челюсть и голову, и тут же прибавил с искренним восторгом: – Во дает малец, так его и распротак! Я ж еле заметил, как он замахнулся!

– Не больно-то тебе это помогло, – забубнил обиженный Йоргу, и Симеон, все еще придерживавший голову Штефана, кашлянул, привлекая внимание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– А ну-ка заберите его и уложите где-нибудь, пусть проспится.

Мороя помог Симеону вытащить мальчишку из-под стола. Гицэ тоже поднялся и охотно подхватил обеспамятевшего противника под колени. Заглянул в лицо мальчишке и вдруг приметно смутился.

– А ведь парню и без того не сладко. Зря я это...

Мороя фыркнул. Симеон в душе был согласен с Гицэ – но тот и без того наказан. Этакий щенок его с лавки смахнул на глазах всего отряда... Кстати, время позднее, скоро караулы менять.

Мороя с Гицэ оттащили парнишку за занавеску, завозились там. Симеон встал и поманил за собой Йоргу.

– Кто на посты сегодня?

– Да как обычно, капитан, – пожал плечами хитрющий грек и тут же покосился с сомнением. – Чего с парнем-то делать будем?

– Посты поменяем сперва, – отрезал Симеон. – Потом покурим и подумаем.

На деле он не меньше Йоргу ломал голову над этим вопросом. Ну куда его девать? Отпустить в Вену? Свернет себе шею на первом же перекрестке. В Клошани отправить, как Йоргу советовал? Хороший выход, слуджер наверняка разыщет родню мальца или пристроит его к какому делу. Но если парень хоть раз попробует тявкнуть на слуджера... А ведь попробует, щенок бестолковый!

Симеон с досадой втянул полной грудью ночной воздух. Дождь кончился, небо осыпали крупные звезды, предвещая на завтра хорошую погоду. Йоргу дергал себя за усы и что-то бурчал под нос. По лестнице затопали сапогами пандуры, назначенные нынче в ночную смену. Один махал руками, явно изображая Гицэ, остальные гоготали. За одно парню точно следует сказать «спасибо» – за развлечение всей заставе.

– Ты его пистолеты видел? – вдруг спросил Йоргу.

– Видел, – удивился Симеон. – Хорошие пистолеты-то, если пристреляны – цены им нет.

– Хорошие, да. Только скажи-ка мне, с каких пор у боярских мальцов такие пистолеты безо всяких украшений?

– Опять подвох ищешь? Да ну тебя, – не выдержал Симеон. – Думаешь, парень такое на родную мать наговаривать станет?

– Да нет, – Йоргу нахмурился, отвел взгляд. – Думаю, что парнишку-то толково вырастили. И это ж каким дурнем надо быть, чтобы сперва воспитать, а потом прогнать, хоть он десять раз сынок приказчика! Сволота боярская – этакое дитенку брякнуть!

Симеон не поверил своим ушам:

– Тебе его жалко, что ли?

– Тебя мне жалко, – вызверился Йоргу. – Изведешься же, если мальца отпустишь!

Врет, селедка! В том, что Мороя и Гицэ разделят позицию своего капитана и поверят, что парнишка сейчас ни до какой Вены не доедет, и отпускать его – грех брать на душу, Симеон не сомневался. А вот согласие Йоргу было неожиданным. Но разве же он признается?

Симеон почесал затылок с показным раскаянием.

– Да сам подумай – как он в этаком виде до Вены доберется, ежели по Романии проехать не сумел?

– Вот я и думаю. Изведешься. И мне плешь проешь, – Йоргу печально пошевелил усами. – Эх, был бы я на Дунае сейчас – я б нашел, с кем его отправить, чтоб всем спокойно, а тут!..

– Так чего делать-то будем?

– Да чего уж, – Йоргу махнул рукой. – Оставляй. Но помяни мое слово, хлебнем мы еще горюшка с этим боером. Эх, святой Спиридион...

Он еще раз печально пошевелил усами и отправился разводить посты.

Симеон остался на месте, почесывая затылок. Можно было бы, конечно, в Клошани, но ведь не такое великое событие – боярский мальчишка, – чтобы торопиться слуджера дергать. Проспится малец – поговорить можно будет спокойно, а уж как очухается и в разум придет совсем, тут уж что-то решать...

Но на следующий день поговорить не удалось – спустившись поутру к конюшне, чтобы отправиться в объезд по окрестностям, Симеон увидел зеленого, что твой горох, Штефана у колодца. Парень жадно глотал ледяную воду, лил себе на затылок и шипел под нос что-то, подозрительно похожее на забористую немецкую ругань. По крайней мере, «Verdammte scheisse!»[35] Симеон точно разобрал. Хмыкнул и укоризненно глянул на Гицэ – это ж надо было мальчишку вчера так напоить! Гицэ огорченно развел руками и побежал исправляться, поскольку сам нынче был выходной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})