Прокламация и подсолнух (СИ) - Сович Мила

Когда Симеон вернулся, то обнаружил, что под острый рыбный супчик здоровье поправил не только малец, но и добрая половина свободных от караулов пандуров. Дым в комнате стоял коромыслом, песни было слыхать до соседнего перевала, Макарка дудел в рожок, Гицэ гнул половицы каблуками, и даже Мороя топтался посредине, напевая что-то себе под нос. А Штефан мирно посапывал в углу, укрытый овчинным тулупчиком.

Рассвирепевший Симеон отдал приказ назавтра не похмеляться, и застава обиженно расползлась по местам – отдыхать. Ночью и утром поднимались для смены, матерясь и хватаясь за трещавшие головы, а виновник безобразия проснулся, глядя на мир возмутительно ясными глазами. Правда, тоже тихонько шипел и старался дышать не в полную силу – видно, разболелись все шишки, что ему наставили разбойники. Но подскочил бодро, не как боярская деточка, приученная нежиться в перинах.

Симеон усмехнулся, когда парнишка вровень с мужиками вывернул на себя ведро колодезной водички, тихонько взвизгивая и ежась, но с приметным удовольствием. Славный мальчишка! И прав Йоргу: ну и дурак же тот боярин, который этого Штефана выкинул за порог!

Все утро Симеон провел в арсенале, перебирая вместе с Мороей ружья. А когда настало время менять посты у рогатки на дороге, заглянул по дороге в конюшню и, к своему удивлению, застал там Штефана, успевшего вычистить вместе со своим гнедым еще полдюжины коней заставы и изрядно изгваздавшего свою явно последнюю чистую рубашку.

– Ты чего тут делаешь?

Парнишка взглянул исподлобья и сноровисто выбил скребницу о ближайшую подпорку.

– Тебя жду, капитан. Мне вчера сказали, что без твоего распоряжения меня не выпустят.

Симеон задумался. Парнишка гордый, следовало ожидать, что соберется все-таки ехать в свою школу...

– А чего у коней? – полюбопытствовал он.

Штефан пожал плечами.

– Так дорога дальняя, а за своим конем надо самому следить.

– Дорога? – Симеон поморщился: поговорить бы с мальцом, но время смены, а вернется он только к ночи. Впрочем, поговорить-то это не помешает. – Слушай-ка, Штефан. За коней спасибо, сам видишь – половина заставы нынче с перепою мается. Собирайся и пошли со мной до рогатки, заодно и о твоей дороге поговорим. Оружие только возьми.

Мальчишка изумленно уставился на Симеона.

– Оружие?

– Тут граница, парень, – Симеон хлопнул его по плечу, мельком подумав, что надо бы переодеть мальчишку – не в этой же кисейной тряпочке проводить самые жаркие полдневные часы на открытом солнце, да и внимание проезжих привлекать ни к чему. Крикнул на двор: – Мороя! Дай ему какую-никакую одежу заместо мундира, чтоб не светился особо на дороге! – и строго сказал, желая проверить Штефана: – На сборы тебе четверть часа, не больше.

Тот прищурился, разве что язык не показал:

– Сколько твой каптенармус копаться будет – я тебе не ответчик!

Симеон едва не рассмеялся – ну, язва! Возразил серьезно:

– А поговорку о том, что виноват будет не тот, кто виноват, а тот, кого назначат, ты у своих австрияков не слыхал, что ли?

Штефан насупился, легонько покраснел от сдерживаемого смеха.

– У нас в Академии говорили, что самое лучшее поощрение – снять ранее наложенное взыскание...

– Собирайся, – приказал Симеон, и мальчишка тотчас прекратил треп и смылся, точно ветром сдуло. Ладно! Выучка и правда армейская, и учили на совесть!

У рогатки в их глухом углу всегда было спокойно. Разве, когда пришли, Йоргу переругивался с каким-то возчиком, чересчур нагло занизившим вес муки в своих мешках. Симеон прекратил перебранку, велев попросту развернуть шумного муковоза на заставу и там перевесить все мешки, чтобы пошлину взять уже не со слов. Возчик разом погрустнел, но сменившиеся с караула пандуры радостно подхватили его волов под уздцы – и протестовать он не осмелился.

Симеон закончил с почтой, благо, было ее как всегда немного. Поискал глазами Штефана. Тот валялся на травке, блаженно прикрыв глаза и жуя травинку. Из-за выданного Мороей кушака, пусть не форменного, но все-таки похожего, торчали рукоятки пистолетов. Шапку Штефан ухарски надвинул на лоб, ворот рубахи завязывать не стал, распахнул наброшенную от свежего горного ветерка меховую жилетку и грел пузо на солнце. С битой мордой да в таком наряде – и не скажешь, что боярский сынок! Лихой бы из него гайдук вышел. А что? Говорят, в гайдуки многие благородные подавались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На дороге в обе стороны было пусто, значит, можно и поговорить. Симеон подошел к Штефану, сел рядом, попросил показать оружие. Тот охотно вытянул пистолет из-за пояса, пожал плечами на похвалу отлично вычищенным стволам.

– Штучная работа, похоже, – Симеон вернул Штефану пистолет, протягивая рукояткой вперед. – Под заказ делали?

– Не знаю, – мальчишка чуть сник. – Дядька подарил. Давно уже.

– И сейчас твой дядька где? – поинтересовался Симеон. Про отца-то малец и вспоминать не хотел, ясное дело, а дядьку вот второй раз помянул ненароком и вроде добром. Да и пистолетами явно дорожил.

– Не знаю, – угрюмо бросил Штефан, терзая зубами травинку. – Я ж в академии был. Больше двух лет не виделись. Писать пробовал, да письма мои, похоже, не доходили.

Симеон кивнул сочувственно. Времена лихие, конечно. В аккурат чуть больше двух лет назад по Олтении[36] прокатилась волна турецких погромов, в Чернеце вон аж побоище настоящее приключилось, только все-таки не сумели крестьяне отстоять и свою деревню, и усадьбу слуджера Владимиреску. А пандуры подоспели слишком поздно, да и силы были очень неравны. Разве потом помогли – вывозить нехитрый скарб, уцелевший на пепелищах. Стычки много где были, а если еще вспомнить боярские усобицы, да и все остальное... Не диво, что дядька как в воду канул, пока парень учился!

– Может со стороны матери родичи знают, где искать? – решил выспросить все-таки Симеон. Ну должна же у мальца быть хоть какая-то родня, кроме батьки-сволоты! – Он ведь по матери тебе дядька?

Штефан мотнул головой.

Симеон удивился: как так? Если дядька – отцовский брат или родич, что ж он с отцом расплевался аж до проклятий, а дядьку искал? А может, и неродной, мало ли, вон Макарие Морою дяденькой кличет...

Вздохнул. Ладно, в загадки можно до завтрашнего утра играть, надо с парнем поговорить прямо.

– А у матери твоей, покойницы, родня-то жива какая?

Штефан покосился с заметным подозрением.

– К чему ты спрашиваешь?

– Да видишь ли, не верю я, что ты доберешься в одиночку до своей школы, – честно сказал Симеон. – А даже если доберешься – жить надо на что-то в той Австрии. Ну и веревка крепка повивкой, а человек – родными. Есть же у тебя хоть какая-то родня?

– Родня-то есть, только с теми, кто туркам пятки лижет, мне не по пути, – Штефан приметно поморщился. – А остальным сейчас точно не до меня. Свои бы шеи уберечь, куда им еще мои беды! – и прибавил намного тише: – Скандал, к тому же...

Насчет скандала – оно и понятно. Не хочет парень сор из избы выносить, имя матери трепать. Вот только остальное, да еще с высказыванием про турков... Симеон насторожился:

– Это какие же у них беды?

– А! Маминых родичей господарь недавно из Дивана турнул, – Штефан сплюнул изжеванную травинку и сорвал следующую. Стряхнул пальцем притаившегося у самой земли небольшого слизняка, посмотрел некоторое время, как тот ползет по сапогу вниз, оставляя блестящий след. Симеон приметил, что травинку Штефан все-таки бросил, сорвал третью. Побрезговал божьей тварью, князюшка.

Что там в Бухаресте творилось, до их глухого угла толком и не доходило, но если припомнить, какие фамилии упоминались давеча в Клошанях, крови тут, похоже, самые что ни на есть высокородные. Как бы не явились-таки по голову Штефана арнауты на заставу! Хотя щенок же еще совсем, и про причину ухода из дому вроде не соврал, так что навряд ли. Но вот ссора его с батькой, если добрым именем матери и закончилась, то начиналась совсем не с него!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})