Разбойники - Фридрих Шиллер

Франц (топая ногами). Постой же! ты затрепещешь предо мною! Мне предпочитать нищего? (Уходит в бешенстве).

Амалия. Иди, низкий плут! Я теперь опять с моим Карлом. Нищий, говорит он? – стало-быть свет перевернулся! Нищие стали королями и короли нищими. Рубище, которое он носит, я не променяю на пурпур помазанников Божиих. Взгляд, которым он просит милостыню, должен быть царский взгляд, взгляд, уничтожающий величие, пышность, триумфы великих и сильных. Во прах ничтожное украшение! (Срывает с шеи жемчуг). Носите вы – золото, серебро и драгоценные камни – вы, сильные и великие, пресыщайтесь за роскошными столами! покойте члены свои на мягком ложе сладострастия! Карл! Карл! без них я достойна тебя! (Уходит).

Второе действие

Первая сцена

Франц фон-Моор сидит, задумавшись, в своей комнате.

Как это долго тянется: доктор подает надежду… Жизнь этого старика – сущая вечность! А для меня бы открылась ровная, свободная дорога, если бы не этот несносный, живучий кусок мяса, который, как подземная собака в волшебной сказке, заграждает мне вход к сокровищам.

Не склониться же моим планам под железным игом механизма? Моему парящему духу не приковать же себя к улиткоподобному ходу материи? Задуть огонь, который и без того чуть тлеет на выгоревшем масле – вот и все. И все-таки мне не хотелось бы самому это сделать – людей ради. Мне бы хотелось не убить его, но только пережить. Я хотел бы смастерить это. как искусный врач, но наоборот. Не загораживать дороги природе, а побуждать ее только идти скорее. Если мы можем в самом деле удлинять условия жизни, почему ж бы нам их и не укорачивать по мере надобности.

Философы и медики утверждают, что расположение духа дружно гармонирует с движением организма. Судорожные ощущения всякий раз сопровождаются расстройством механических отправлений: страсти подтачивают телесные силы, удрученный дух клонит к земле свою темницу – тело. Так как же бы?.. Как бы смерти прочистить дорогу к замку жизни? Духом разрушить тело? Да! оригинальная идея! только, как привести ее в исполнение? бесподобная идея! Думай, думай, Моор! Вот искусство; оно заслуживало бы иметь тебя своим изобретателем. Ведь довели же ядосмешение[33] до степени настоящей науки и путем опытов принудили природу определять свои границы, так что теперь можно за несколько лет вперед сосчитать биения сердца и сказать пульсу: до сих пор – и не дальше. Как же тут не испытать своих крыльев?

Но каким образом приступить к делу, чтоб уничтожить сладкое мирное согласие души с телом? Какой род ощущений изберу я? Какой наиболее угрожает тонкому цвету жизни? Гнев? – этот жадный волк слишком скоро нажирается до-сыта; забота? – этот червь точит слишком медленно; горе? – этот аспид ползет так лениво; страх? – надежда не даст ему разыграться. Как? и это уж все палачи человечества? Ужели так беден арсенал смерти? (Задумывается). Как же бы?.. Что же бы?… Нет! А! (Вскакивая). – Чего не в состоянии сделать испуг? Что ум, религия против ледяных объятий этого гиганта? Но все же… ну, если он устоит и против этой бури? Ну, если?.. О, тогда идите на помощь ко мне – сожаление, и ты, раскаяние, адская Эвменида, смертоносная змея, изрыгающая свою пищу, чтоб снова пожирать ее, вы, вечно разрушающие и снова создающие свой яд, и ты – вопиющее самообвинение, ты, опустошающее свое жилище и терзающее свою собственную мать. Идите и вы ко мне на помощь, вы, благодетельные грации – прошедшее с кроткой улыбкой, и ты, с своим переполненным рогом изобилия, цветущая будущность! Кажите ему в вашем зеркале радости неба и окрыленной ногой бегите его алчных объятий. Так стану я наносить удар за ударом, бурю за бурей на его слабую жизнь, пока не налетит! войско фурий, называемых отчаянием. Победа! план готов – трудный, искусный, какого еще не бывало; но надежный, верный, потому что (насмешливо) нож хирурга! не найдет следа ни ран, ни острого яда. (Решительно). И так начнем! (Герман входить). А! Deus ex machina[34]! Герман!

Герман. К вашим услугам!!

Франц (подает ему руку). И ты их оказываешь не неблагодарному.

Герман. Знаю на опыте.

Франц. И скоро получишь более. Мне надо поговорить с тобой, Герман.

Герман. Слушаю тысячью ушами.

Франц. Я знаю тебя, ты решительный малый, солдатское сердце: что на душе, то и на языке. Мой отец насолил тебе,

Герман. Чорт побери меня, если я это забуду!

Франц. Вот это слова мужчины! Месть прилична груди мужа. Ты нравишься мне, Герман. Возьми этот кошелек. Он был бы тяжелее, будь я здесь господином.

Герман. Это мое всегдашнее желание;! благодарю вас.

Франц. В самом деле, Герман? Ты точно желаешь, чтоб я был господином? Но у моего отца львиные силы; к тому ж я младший сын.

Герман. Я бы желал, чтоб вы были старшим сыном, а ваш отец слаб, как чахоточная девушка.

Франц. О! как награждал бы тебя тогда этот старший сын, как бы старался вывесть тебя на свет Божий из этой неблагодарной пыли, которая так мало идет к твоей душе и благородству! Тогда бы ты ходил у меня облитый золотом, ездил бы четверней по улицам – право бы ездил! Но я и позабыл, о чем хотел поговорить с тобою. Ты еще помнишь фрейлейн фон-Эдельрейх, Герман?

Герман. Гром и молния! о чем напоминаете вы мне!

Франц. Мой брат подбрил ее у тебя.

Германь. И будет каяться в этом!

Франц. Она тебя оставила с носом, а он чуть ли не сбросил тебя с лестницы.

Герман. Он полетит у меня за это в ад.

Франц. Он говорил, что все шепчут друг другу на-ухо, будто твой отец не может взглянуть на тебя без того, чтоб не рвать волос на голове и не сказать со вздохом: Господи! прости мя многогрешного!

Герман (дико). Смерть над! да замолчите ли вы!

Франц. Он советовал тебе продать дворянскую грамоту с аукциона и починить на это чулки.

Герман. Ад и черти! я ему выцарапаю глаза.

Франц. Что? ты сердишься?ты никак на него сердишься? Что ж ты с него возьмешь? Что может сделать крыса льву? Твой гнев только увеличит его торжество, тебе ничего более не остается, как щелкать зубами и вымещать свое бешенство на черством хлебе.

Герман (топает ногами). Я его в пыль изотру.

Франц (треплет ею по плечу). Герман, ты благородный человек. И нетерпи поругания. Ты не должен уступать ему девушку – нет, ни за что на свете, Герман! Гром и молния! я бы на все пошел, будь я на твоем месте.

Герман. Не успокоюсь до тех пор, пока и тот и другой не сойдут в могилу.!

Франц. Не горячись, Герман! Подойди поближе… Амалия будет твоею.

Герман. Будет моею! на зло всем – будет моею!

Франц. Ты получишь ее, говорю я! и еще из моих рук. Подойди поближе, говорю я! Ты, может быть, еще не знаешь, что Карл все равно, что лишен наследства?

Герман (приближаясь к нему). Что вы говорите! в первый раз слышу.

Франц. Не волнуйся и слушай далее – в другой раз расскажу тебе подробнее. Да, говорю тебе, уж скоро год, как отец выгнал его из дома. Но старик уже сожалеет о необдуманном поступке, который (со смехом), можешь быть уверен, он сделал не по своей воле. К тому же и эта Эдельрейх надоедаеть ему: день-деньской жалобами и упреками. Рано или поздно, а он начнет искать его на всех концах света и – прощай Герман, когда отыщет. Тогда – отворяй ему смиренно карету, когда он поедет с ней; к венцу.

Герман. Я его удавлю у алтаря.

Франц. Отец передаст ему тогда правление, а сам будет жить на покое в своих замках. И вот гордый, ветреный повеса станет нашим владыкою, станет смеяться над своими врагами и завистниками – и я, хотевший сделать из тебя, великого человека, я сам, Герман, буду, низко кланяясь у его дверей…

Герман (с жаром). Нет, не будь я Герман – с вами этого не случится! Если хоть одна искра ума еще тлеет в моей! голове – с вами этого не случится!

Франц. Уж не ты ли помешаешь? И ты, мой милый Герман, попробуешь бича его; он наплюет тебе в глаза, когда ты встретишься с ним на улице, и горе тебе, если ты только пожмешь плечами и скривишь рот. Вот что будет тогда с твоим сватаньем к Амалии, с твоими планами, с твоею будущностью.

Герман. Научите меня, что мне делать?

Франц. Слушай же, Герман! видишь, какое горячее участие принимаю я в судьбе твоей! Ступай – переоденься, чтоб тебя никто не узнал; явись к старику, скажи, что ты прямо из Богемии, был вместе с братом моим в прагской битве[35] и видел, как он отдал душу Богу.